Три дня в Выборге (СИ)

Он повернулся, посмотрел мне в лицо почти с вызовом.

- Давай залезем на башню.

Я улыбнулась и кивнула.

- Дура, - сказал Дэвид Мэндерли в моей голове. - Чейз, ты - дура.

Я кивнула и ему, и начала одеваться.

Наверху было холодно, редкие снежинки ветер швырял с такой силой, что они царапали кожу моих щек. Кроме нас, никого не было ни на башне, ни в замке - фестиваль закончился, туристы разъехались, да и кто бы еще сюда полез в такую погоду.

Гор раскраснелся от подъема, его глаза сияли, дыхание было поверхностным, сбивчивым. Мое сердце билось в обычном ритме.

Город лежал перед нами как на ладони, прелестный и старинный, окруженный темной водой. Старые и новые дома, церкви, улицы, парки, набережные - чистые, сильные линии врезались в душу, рождали изысканную смесь гордости от исторической сопричастности ко всему прекрасному, что сделано и построено людьми, и грусти от осознания собственной преходящести, бытия крохотной точки на гигантском полотне. Ведь и сто, и триста, и пятьсот лет назад кто-то стоял именно здесь, смотрел на этот же вид, думал точно такие же мысли. А потом умер, исчез, унесенный ветром времени, как вот эта снежинка, лег в общий снежный слой прошлого - кто на дерево, кто на камень, кто на птичий помет на голове бронзового памятника. И этот снег не растает, никогда не растает, будет лишь прибавляться новыми и новыми снежинками.

- Давай обойдем, - сказал Гор. - С той стороны ветра меньше, крыша загораживает. И там вид на Монрепо, очень красивый парк.

"И еще там нет камер, а эта часть площадки просматривается с камер ратуши," - подумала я. Но пошла вслед за ним. Объяснить свое поведение я себе не могла. Усталость от жизни? Суицидные настроения? Кризис среднего возраста? Внезапная любовь? Глупая надежда, что я ошибаюсь, следствие ошибается, логика ошибается?

Насладиться видом я не успела - Гор прижал меня к перилам и поцеловал, страстно, настойчиво, крепко сжимая мои плечи, приподнимая меня в воздух. Мое сердце забилось чаще, адреналин прошел по телу багровым приливом. Когда Гор быстро, одним движением, перебросил меня через перила и отпустил, я была почти готова.

Во всех учебных группах Птеров, начиная со школы, я никогда не была самой быстрой или выносливой, но меня всегда отличала необыкновенная скорость реакции и контроль. Думаю, лишь один из полусотни мог бы успеть, как я, развернуть крылья и затормозить у самой мостовой - отчаянным движением, рывком, все равно не успевая погасить удар полностью, теряя равновесие и разбивая коленки о булыжники.

Я поднялась, чувствуя боль в коленях, запоздалый физический ужас падения, досаду на себя, облегчение, что пик противостояния пройден и события начинают заворачиваться. И бесконечную грусть, да, тоскливую, острую, холодную. Она, как рыбу леской, потянула меня обратно вверх, туда, где смотрел с башни вниз Гор, слишком красивый мальчик, от которого отказалось небо. Я поднималась медленно, вертикально, как вставала из глубины. Я видела, как он перебросил ногу через перила, потом вторую, сел, держась руками, как на жердочке.

- Ну, ангелица, - сказал он весело, когда наши глаза оказались на одном уровне. - Поздравляю, ты победила. И меня, и ускорение свободного падения. Вот уж не думал, что возможна такая быстрота реакции. Ты молодец, Люси-Лю. Ближе только не подлетай, а то я борюсь с желанием прыгнуть, вцепиться в тебя и украсить мостовую внизу смесью наших мозгов. Помоги мне в этой борьбе, держись подальше.

- Зачем ты убил Дэвида? - спросила я.

Он пожал плечами.

- Потому что предоставилась такая возможность. Потому, что почувствовал, что право имею. Вам не понять, Достоевский в вашем сокращенном переводе - херня, а не Достоевский. Хотя ты, может, читала в оригинале? Нет? Ну, неважно. А я-то пять лет только его и играл, только его и читал, спорил с ним, сны видел. Фильм еще этот наш, "Отрекшийся Икар". Дэвид Мэндерли, настоящий Икар, отрекся от неба и крыльев, чтобы иметь возможность кушать бутерброды трижды в день, нежиться в бездельи, выступать в клоунском вашем парламенте и снимать слезливые истории про то, что быть слабаком - это нормально и так по-человечески. А я, Икар фальшивый, готовый на любые жертвы ради возможности летать на крыльях, но заранее отвергнутый, три месяца на съемках смотрел вверх, страдал в камеру, поднимался к небу на воображаемых крыльях, которые потом дорисуют, и отрекался, отрекался за Дэвида день за днем. Когда мы встретились у моря, остановились покурить, мой взгляд упал на хороший такой круглый булыжник...

Его слова падали в мой разум, как камни в воду. Сердце колотилось, висеть на месте было тяжело.

- А меня? - наконец спросила я. - У нас же ничего на тебя не было, Гордей. Ни улик, ни мотива. Только математика, а с ней суды не работают. Но ты же не мог серьезно рассчитывать сбросить меня сейчас с башни и выйти сухим из воды.

Он посмотрел вниз, чуть сместил вес вперед, облизнул губы. Мое сердце пропустило удар.

- Не мог. Но я уже был готов от фазы один - Преступление, перейти к фазе два - Наказание. Я тебя полюбил, Люси, но решил принести в жертву переходу между фазами. Мне показалось, что на каком-то уровне ты и возражать особенно не будешь. Ты же вся - как ледник на вулкане. Снаружи замерзшая, никому не расслабиться, да и самой хреново. А внутри - лава страстей под давлением, тоже радости мало. А вообще можешь считать, что я - образцовый преступник психопатического типа, как у вас в учебниках. Я убил раз, мне понравилось, внутренние барьеры пали, я бы стал убивать еще и еще, но при этом какая-то малая часть меня совестилась и желала, чтобы меня кто-то остановил. Ну вот, ты меня и остановила.

Он помолчал, глядя на меня, как будто хотел одновременно поцеловать и ударить, потом перевел глаза к низкому небу.

- Впрочем, что это я, как злодей в конце фильма - рисовка, пространные монологи. Злодеев-то я никогда не играл. Но и Гамлета не вышло. Только перед зеркалом. Прощай, прощай и помни обо мне...

Он соскользнул с перил вниз легким неожиданным движением, как маленький мальчик, усаженный на слишком высокий стул и спрыгивающий на пол. Полторы секунды, два стука сердца, и снизу донесся удар и тошнотворный всплеск.

Я спустилась вниз, неловко, из последних сил хлопая крыльями, опять потеряла равновесие, упала на колени рядом с телом. Из здания замка выбежала пожилая работница музея, всплеснула руками, закричала. Я подняла руку к уху, активировала Сеть, вызвала полицию и скорую.

Гордей лежит на спине, серые глаза распахнуты в серое небо. Кровь из его разбитой головы пропитывает мои леггинсы, смешивается с кровью из моих разбитых коленей. Время застыло. Я не знаю, что я чувствую. Много всего.

Что мне холодно и больно.

Что Гор еще совсем теплый, что он пахнет кровью и шампунем.

Что я больше не молода, никогда не буду молодой, что жизнь моя пуста, конечна и не ведет ни к какому возвышенному смыслу или итогу, а лишь к смерти и забвению.

Что в мире - зима, и снег начинает идти все гуще, скрадывая звуки, пряча грязь и кровь под пушистой белизной.

Что это - конец.