Туолумнская Роза

— Так у вас здесь тоже, значит, пустая порода пошла, как у нас на кряже? Ну что ж, будем надеяться, что дела поправятся до дождей. Мое почтение. — И мистер Макклоски с серьезным выражением лица пожал рассеянно протянутую ему руку и удалился.

Когда неделей позже мистер Макклоски снова ступил на свою веранду, за стеклянной дверью гостиной он различил очертания мужской фигуры. Под его гостеприимным кровом это зрелище не было необычным, но все же он на секунду испытал легкое беспокойство и разочарование. Впрочем, разглядев, что обращенное к нему лицо ничуть не похоже на лицо Эша, он облегченно вздохнул, но тут же, узнав каштановую бородку и неистовый, горящий взгляд Генри Рэнса, снова ощутил тревогу, и даже настолько жгучую, что принялся теребить свою бороду, еще не переступив порога.

Джинни выбежала ему навстречу и с радостным восклицанием обняла его.

— Па, — торопливо зашептала она, — не обращай на него внимания! — Тут она тряхнула золотистыми косами в сторону Рэнса. — Он сейчас уйдет. И мне кажется, па, я была к нему несправедлива. Но с Джоном у нас теперь все кончено. Прочти это письмо, ты увидишь, как он оскорбил меня. — Губы у нее задрожали, и она прибавила: — Он, видно, на Риджуэя намекает, па, и мне кажется, что это он ранил тогда Риджуэя или, во всяком случае, знает, чьих это рук дело. Но смотри, никому ни слова!

Она запечатлела на его щеке лихорадочный поцелуй и скользнула обратно в гостиную, оставив мистера Макклоски растерянного и встревоженного, с письмом в руке. Он торопливо пробежал его глазами и увидел, что оно составлено почти в тех самых выражениях, какие он сам подсказал Джону. Внезапно он что-то вспомнил, и тревожное предчувствие охватило его. Ом прислушался, испуганно охнул, схватил шляпу и выбежал из дома, но слишком поздно. Чьи-то легкие, стремительные шаги уже послышались на веранде, стеклянная дверь распахнулась, и с веселым, громким приветствием Риджуэй вступил в гостиную.

Тонкий слух Джинни раньше других уловил звук его шагов. Обостренные чувства Джинни за одно мгновение заставили ее испытать всю глубину радости, надежды, отчаяния, прежде чем нога Риджуэя переступила порог. Однако Джинни спокойно, с полным самообладанием обратила к Риджуэю свое побледневшее лицо, когда он замер на месте, увидав, что она не одна. Краска ярости залила лицо Рэнса до самых корней волос; он вскочил. Глаза Риджуэя вспыхнули зловещим огнем, гневная, презрительная усмешка скривила его губы, над крепко сжатыми челюстями заиграли желваки.

И все же первым заговорил он.

— Прошу меня извинить за непрошеное вторжение, — произнес он с едва уловимой иронией, отчего бледные щеки Джинни окрасились негодующим румянцем, — однако я позволю себе, не испросив разрешения, покинуть ваш дом — единственное место, где этот человек может чувствовать себя в безопасности при встрече со мной.

С яростным восклицанием Рэнс бросился к нему. Но Джинни опередила его — величественная, грозная, она встала между ними.

— Вы не будете сводить свои счеты здесь, — сказала она Рэнсу. — Вы мой гость и под моей защитой, но не заставляйте меня напоминать вам, что я хозяйка дома. — С выражением полумольбы, полуприказа она повернулась к Риджуэю, но тот уже исчез, а вместе с ним и ее отец. Только Рэнс не двинулся с места; лицо его выражало плохо скрытое торжество.

Не взглянув на него, она направилась к двери. У порога она обернулась.

— Час назад вы попросили у меня ответа на один вопрос. Будьте сегодня в девять часов вечера у нас в саду, и я вам отвечу. Но прежде обещайте мне не приближаться к мистеру Денту. Дайте мне слово не искать встречи с ним, уклоняться от этой встречи, если даже он сам будет ее искать. Обещаете? Прекрасно.

Он хотел взять ее руку, но она отстранилась. И вот уже ее платье прошуршало в прихожей, с лестницы донесся легкий звук шагов, с громким стуком захлопнулась дверь спальни, и все стихло.

И в наступившей тишине день медленно склонился к вечеру и из глубины долины надвинулась ночь и распростерла свои темно-фиолетовые крыла над горами, всколыхнув неподвижный воздух и овеяв все легким ветерком, а следом за ней поднялась луна и укачала все живое в своей светлой, благословенной колыбели. Изумительно прекрасна была эта ночь, но Генри Рэнс, нетерпеливо шагавший под большой сикоморой в глубине сада, не замечал ни красоты земли, ни красоты неба. Тысячи подозрений терзали его ревнивый ум, таинственность обстановки наполняла его суеверную душу страхом и сомнением.

— Это уловка, — бормотал он. — Она хотела уберечь от моей руки наглеца!

Но вот белая фигура скользнула вдоль кустов, росших у стены дома, приблизилась к ограде и остановилась, неподвижная, вся залитая лунным светом.

Это была Джинни. Но он не сразу узнал ее: белое покрывало, ниспадая с головы и плеч, окутывало ее фигуру. Он быстро шагнул к ней и торопливо прошептал:

— Отойдем отсюда, светит луна, нас могут увидеть.

— А почему бы нам не поговорить при свете луны, Генри Рэнс? — надменно возразила Джинни, уклоняясь от его протянутой руки. Она вздрогнула, словно на нее внезапно повеяло ледяным холодом, и порывисто шагнула к «ему. — Выше голову! Дайте мне поглядеть на вас! Раньше я видела перед собой мужчину, теперь я хочу поглядеть на предателя!

Он отшатнулся, пораженный не столько ее словами, сколько исступленным выражением ее лица. Только сейчас он заметил лихорадочные пятна на ее ввалившихся щеках и неестественный блеск запавших глаз. Он не был трусом, но отступил в испуге.

— Вы нездоровы, Джинни, — сказал он. — Вам лучше вернуться домой. В другое время...

— Стойте! — хрипло воскликнула она. — Ни с места, или я позову на помощь! Посмейте только удалиться отсюда, вы, убийца, и я ославлю вас убийцей перед всем светом!

— Это был честный поединок, — проговорил он угрюмо.

— Вот как? Честный поединок — напасть из-за угла на безоружного, ничего не подозревающего человека? А пытаться бросить подозрение на другого — это тоже честно? А ввести меня в обман — это тоже честно? Вы трус и лжец, Генри Рэнс!

Глаза его загорелись злобным огнем, преступная рука скользнула за пазуху, и он шагнул к ней. Это не укрылось от ее глаз, но лишь сильнее распалило ее гнев.

— Что ж, убей! — вскрикнула она, сверкнув глазами, и широко раскинула руки в стороны. — Убей! Или ты трусишь перед женщиной, которая тебя не боится? Или твой нож наносит удары только в спину, только тем, кто этих ударов не ждет? Убей, я тебе повелеваю! Не можешь? Так гляди же! — Порывистым движением она сорвала с головы и плеч белую кружевную шаль, которая скрывала всю ее фигуру, и стала перед ним, вытянувшись во весь рост. — Взгляни! — страстно воскликнула она, указывая на свое белое платье и зловещие темные пятна запекшейся крови на плечах и груди. — Взгляни! Это платье было на мне в то утро, когда я нашла его здесь... здесь... истекающего кровью, раненного твоей трусливой рукой. Взгляни! Ты видишь? Это его кровь — кровь моего дорогого мальчика, моего возлюбленного! Одна капля этой крови — мертвой, запекшейся — драгоценней для меня всей живой, горячей крови, бегущей в жилах любого из мужчин. Видишь, я пришла сюда сегодня в этом платье, окропленном его кровью, и вызываю тебя: рази! Ну же, смелей, рази меня и через меня снова рази его, смешай мою кровь с его кровью. Убей же, я молю тебя! Убей меня! Сжалься надо мной и убей меня, заклинаю тебя богом! Убей, если ты мужчина! Взгляни! Здесь, на моем плече, покоилась его голова, к этой груди я прижимала его — к моей груди, которой никогда, богом клянусь, никогда не коснется никто... Ах!

Пошатнувшись, она прислонилась к ограде, и предмет, блеснувший в воздетой руке Рэнса, упал к ее ногам, ибо сверкнул огонь, прогремел выстрел, и Рэнс покатился на землю, а двое мужчин, перепрыгнув через его извивающееся тело, бросились к ней и подхватили ее на руки...

— Она в обмороке, — сказал мистер Макклоски. — Джинни, дорогая, девочка моя, скажи мне что-нибудь!