Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди

4

Так, беседуя о любовных похождениях Ивана, князь с атаманом добрались до казачьего стана. На новом месте станичники уже успели основательно обжиться. Брошенные жителями избы пошли на обустройство вырытых по Донскому обычаю землянок. В двух крайних из них расположилась знаменная полусотня Княжича. К ним-то и направились Новосильцев с Чубом, теперь хоперцам предстояло держать свой, малый воинский совет.

Хорунжего на месте не оказалось, а потому они шагнули к сидевшему возле костра Сашке Маленькому. Казачонок легко нашел свое место в отряде лазутчиков. Без всяких приказаний он добровольно возложил на себя обязанности кашевара и теперь харчевавшиеся ранее где и как попало Ванькины бойцы имели такое пропитание, которому завидовал весь полк. Вот и сейчас Маленький был занят тем, что ощипывал свежедобытых диких гусей, в тушках птиц еще торчали Сашкины стрелы. Увидав начальство, юноша поднялся на ноги, вытер о штаны облепленные пухом руки и преданно уставился на атамана, Новосильцева всерьез он не воспринимал.

– Кашеваришь, Александр, – обратился к казачонку Емельян.

– Ага, без жратвы-то много не навоюешь, как Андреич только этого не поймет.

– Позови-ка нам его, непонятливого.

– Так я же говорю – с самого утра, не пивши, не жравши к пушкарям уехал, и Ярославец увязался с ним.

Как бы в подтверждение его слов где-то вдалеке грянул пушечный выстрел.

– Это пушкари по шляхетским лазутчикам палят, тем, которые с того берега за нашим войском следят, – пояснил Сашка.

– А ты почто с Иваном не поехал, аль неинтересно на пушки поглядеть? – спросил Чуб.

– Чего на них глядеть, эка невидаль. У нас в ватаге атамана Ермака своя пушка была. Та же самая пищаль, только большая. Грохоту много, порох жрет немеряно, а проку от нее не так уж много, – не по годам брюзгливо ответил Маленький. – Я лучше вон обед сготовлю, нечего зря время терять.

– Гляжу я, парень, на тебя и диву даюсь. Уж шибко ты к харчам привержен, а не растешь и не толстеешь, – насмешливо заметил князь.

Сашка глянул на него почти так же, как в свое время разбойный атаман Кольцо на станичном круге, и с плохо скрытой злобою сказал:

– А я в детстве, еще холопом будучи, до того проголодался, что до сих пор отъесться не могу, – затем уже миролюбивее добавил: – Да вы садитесь, отдохните, стряпни моей отведайте, тем временем, глядишь, хорунжий заявится. Куда ему деваться-то, – и кивнул на лежащее возле костра бревно.

Казачонок оказался прав. Вскоре с той стороны, откуда грянул выстрел, показались двое всадников на белом да гнедом жеребцах, это были Княжич с Ярославцем. Подлетев на всем скаку к костру, они, радостно смеясь, словно дети, спрыгнули с коней.

– Здорово, Иван, – поприветствовал хорунжего Емельян. – Дело к тебе есть.

Учуяв исходящий от Ваньки винный дух, он с укоризною спросил:

– С какой радости с утра винишком балуешься?

– С пушкарями ездили знакомиться, а без выпивки какое же знакомство, – смущенно пояснил Иван. – Зато они мне самому пальнуть по шляхте дозволили. Слыхал, небось? Одним выстрелом всю вражью стаю разметал. Пушки, Емельян, это сила, жаль, у нас в полку их нет. А насчет выпивки не сомневайся. Я на службе более двух кружек себе не дозволяю.

– Смотри у меня, – не очень строго, более для порядка, пригрозил атаман.

– Не кори его, он свой малый грех сегодня же искупит, – заступился за Ваньку Новосильцев и предложил: – Пойдем в землянку, что ли, разговор у нас, похоже, долгим будет, – после чего первым направился к нехитрому казачьему жилищу.

Усевшись на раскиданное по земляному полу сено, князь и хорунжий с атаманом начали держать совет. Первым заговорил Дмитрий Михайлович:

– Приказал нам первый воевода Петр Иванович Шуйский послать лазутчиков в шляхетский стан и именитого пленника захватить. Стрельцы уже ходили, так еле ноги унесли. Емельян на тебя шибко надеется, – кивнул на Чуба Новосильцев. – Головой своею перед князем поручился.

В пестрых Ванькиных глазах полыхнули лихие огоньки, он уже почуял смертельную опасность предстоящего дела. Однако Княжич, как обычно, незамедлил проявить свой насмешливо-строптивый нрав. Скрывая охватившее его возбуждение, Иван лениво спросил:

– Кто из стрельцов ходил?

– Сотник есть у них, Евлампий Бегич, вояка очень лихой. Так вот он со своею сотней на ту сторону переправлялся, но даже к лагерю шляхетскому подойти не смог, наткнулся на дозоры и с боем еле ушел, – ответил Чуб, невесть откуда проведавший подробности стрелецкой вылазки.

– А чего так, всего лишь сотней-то ходили, перли бы уж всем полком, тогда наверняка кого-нибудь да захватили бы, – пожал плечами Княжич и с откровенною издевкой заявил: – Косопятые, они и есть косопятые.

Немного помолчав, он с грустью вымолвил:

– Жаль, побратима с нами нет, с ним бы мы вдвоем это дело легко обстряпали.

Новосильцев согласно кивнул, князь впервые искренне пожалел, что не сумел уговорить разбойного атамана вступить в царево войско. Чуб же недовольно нахмурился, ему, похоже, надоели Ванькины насмешки.

– Чем о Кольцо печалиться да стрельцов срамить, скажи лучше, чего делать будем.

Привычно размахивая обеими руками, хорунжий рассудительно заговорил:

– Не то что сотне, а даже десятку за речкой делать нечего. Хоть ночи нынче темные, но ватагу, тем более конную, католики непременно заметят. Поэтому отправимся втроем – я да Ярославец с Маленьким. Прикинемся поляками, малого можно будет малороссом обрядить, заодно ему башку кудлатую обрею, чтоб вша не досаждала.

Подавив усмешку, – Княжич обратился к Новосильцеву:

– Ты, князь, с моими казаками у брода встанешь. Если с боем будем отходить, то перехватить нас ляхи могут либо в самом лагере, либо на переправе, в степи ночной им за нами не угнаться. Коли в своем стане прищучат, лишь на бога придется уповать, чтоб легкой смерти дал, а на переправе вы нас отобьете.

– Погоди, Иван, я чего-то не уразумел. Ты что, прямо в логово шляхетское задумал сунуться? – с недоумением промолвил князь Дмитрий. – Зачем так рисковать? Может, лучше по дорогам, которые ведут к полякам в стан, засады выставить да захватить кого из проезжающих.

Хорунжий несогласно покачал головой и заявил с такою убежденностью в своей правоте, что Новосильцев сразу понял – прирожденный воин уже продумал все до тонкостей, продумал именно в те несколько минут, когда куражился над стрельцами и горевал о побратимеразбойничке.

– Нет, Дмитрий Михайлович, засады ставить без толку, верней, поставить можно, но тогда придется все войско вражеское обложить. Ну какие могут быть в степи дороги, всякий ездит, где ему захочется. Опять же, коль какая важная персона и отправится куда на ночь глядя, в чем я очень сомневаюсь, то непременно немалую охрану с собой возьмет. Нам-то ведь вельможа или воинский начальник нужен, а не какой-нибудь обычный гонец. При таком подходе к делу и впрямь полком на польский берег переправляться следует. И вообще, напрасно воевода на пленника большие надежды возлагает, – уверенно добавил Княжич и умолк, о чем-то размышляя.

– Это почему? – поинтересовался атаман.

– Да потому, – с явным раздражением изрек хорунжий. – Ежели, к примеру, не дай бог, тебя католики захватят, ты товарищей предашь? То-то же, молчать, как рыба, будешь, или такого наплетешь, что им от твоих слов лишь вред будет. А чем поляки хуже нас? Я пока обратное вижу. В плен католики не шибко-то сдаются, горло себе режут, но о пощаде и не думают просить.

– Ничего, пыткой можно кого хочешь сломить, а у Шуйского такие мастера заплечных дел имеются, которые и мертвого заставят говорить, – невесело промолвил князь.

– Это верно, – согласился Княжич.

– Но под пыткой человек обычно говорит о том, о чем мучитель жаждет услышать. Так что от признаний, адской болью вырванных, не вижу много проку. Тут, как говорится, раз на раз не приходится.

– И что ты предлагаешь? – спросил Чуб.