Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди

– Ладно, не ершись, – князь примирительно похлопал Евлашку по плечу. Сотник был умелый воин, а неудачи в ратном деле у каждого бывают. У кого их нет, так это разве что у Ваньки Княжича. Новосильцев украдкою перекрестился, чтоб не сглазить. Сердце князя тревожно забилось, как там Иван, не подведет ли на сей раз? От ночной вылазки лазутчиков зависело очень многое. Только в случае удачи Петр Иванович Шуйский – первый воевода и любимец Грозного-царя, будет вынужден признать заслуги их Хоперского полка.

2

Когда три дня назад казаки наконец пробились к отступившему от Полоцка русскому воинству, и Шуйский впервые почуял на себе преисполненные гордой непокорностью взгляды станичников, он не без опаски поинтересовался:

– Ты зачем, князь Дмитрий, этих варнаков привел? Я таких разбойных харь отродясь не видел. Да их более поляков опасаться следует.

Лишь упоминание о государевом указе заставило Петра Ивановича чуток смягчиться.

– Ладно, становись со своей ордой вон в той деревне, – нехотя дозволил он и указал на ветхие избушки, что стояли за версту от стана русских воинов. Правда, харч, при всем своем неудовольствии, прислал незамедлительно.

Раздосадованный Новосильцев, малость поразмыслив, решил:

– Может, так и к лучшему. Не дай бог с дворянским ополчением рядом стоять. Народец там спесивый, а казаки, тот же Княжич, запросто боярским детям по сусалам могут врезать. Тогда и впрямь беды не оберешься.

Но сегодня утром на воинском совете, когда стали решать – держать ли оборону по берегу реки Двины иль перейти ее да самим ударить по Баторию, Шуйский озабоченно промолвил:

– Лазутчиков бы надо вновь послать, разузнать, каким числом католики нам противостоят, много ль у них конницы да пушек. А то сунемся за эту речку, как кур в ощип, – испытующе взглянув на Новосильцева, он предложил: – Ты, Дмитрий Михайлович, своими казачками шибко горд, вот на деле бы и доказал, на что способны твои разбойники. Пленник нужен не простой, такой, который к самому Батуру близок, – затем уставился уже не на князя Дмитрия, а на Чуба и строго вопросил:

– Сумеешь? Это вам не купчишек грабить.

Емельян порозовел от обиды, но спокойно, с достоинством ответил:

– Думаю, что сможем. Нам ведь не только с купеческими стражниками на Волге, но и в Диком Поле с ордою биться доводилось, державу русскую от нехристей оберегая. Есть у меня казак, который в одиночку у ногайцев дочь ихнего мурзы увел. Даст бог, так и вельможу короля шляхетского умыкнет.

Не любят дерзких подданных начальники, табунами их порой на плаху отправляют, однако уважают куда более, нежели смиренных лизоблюдов. Смерив взглядом атамана с головы до ног, Петр Иванович с угрозой заявил:

– Смотри, казак, в случае чего ты мне головой своей ответишь.

– А я, ваша милость, для того и прибыл в царево войско, чтоб в бою за веру праведную ее сложить, – усмехнулся Емельян.

Шуйский тоже улыбнулся и обратился к нему уже как воин к воину.

– Темнить не буду, атаман, дело это очень непростое. Мы за день до вашего прибытия одну из лучших сотен за речку посылали, да ничего хорошего из этого не вышло. Половина лазутчиков погибла, а те, что уцелели, ни с чем вернулись. Какого-то немчина недорезанного приволокли, который, слова не сказав, издох. Ты, полковник, – воевода вопрошающе взглянул на командира конного стрелецкого полка князя Борятинского, – сотника своего уже казнил?

– Не успел еще, – потупив взор, ответил тот.

– Ну и хорошо, на первый раз помилуем. Отправь его к казакам, пусть брод укажет. Ежели погоня будет, через брод-то уходить сподручнее, – распорядился Шуйский и, встав из-за стола, устало заключил: – А теперь ступайте, когда доставят пленника казаки, тогда и окончательно решим – переправляться через речку или здесь отсиживаться.

3

Новосильцев с Чубом вышли из шатра и направились к своему, стоящему врозь от остального войска полку. Пройдя почти что половину пути, князь спросил:

– Емельян, а кого к полякам-то пошлем? О ком ты речь вел, когда Шуйскому про дочь мурзы ногайского сказывал?

Чуб удивленно глянул на него.

– О Княжиче, о ком же еще-то, а разве он тебе про Надьку-Надию не поведал, вы ж теперь с ним вроде как друзья, вино вон даже вместе пьете.

– Да нет, пока еще о женках разговора у нас не было, – насмешливо заверил Дмитрий Михайлович.

– Это верно, насчет баб наш Ваня скрытен, – весьма охотно поверил атаман и начал свой рассказ:

– С год назад сия история случилась. Мы тогда посольство в Ногайскую орду отправили, чтоб перемирие заключить. Ну, а в этом деле без Ваньки, как без рук. Он хоть татарву и ненавидит люто, но на их поганом языке не хуже настоящего ордынца лопочет. Так вот, заявились наши к нехристям, Княжич, как всегда, разодет, словно заморский принц, лицом прекрасен, одни глазищи пестрые чего стоят. Уж не знаю, где и как они там встретились, но шибко приглянулся есаул княжне татарской. Кондрат мне сказывал, что она за ним, как собачонка за хозяином любимым бегала. Отец ее – мурза, самый близкий хану ихнему человек, чуть не сгорел со стыда, пару раз прилюдно дочку плетью высек. Чтоб поскорее от таких послов избавиться, в ущерб ногайцам перемирие с нами заключил. А когда уже обратно отправлялись, Иван ей в шутку предложил – выходи, мол, Надия, за меня замуж, тогда казаки с татарвою навсегда замирятся. Та тоже бойкой оказалась на язык, прямо при отце взяла да заявила, дескать, я не против, да родители в Крым уже просватали. Вот-вот жених за мной приехать должен. Коль сумеешь его опередить – твоею буду. На этом перемирие, толком не начавшись, чуть было не закончилось. Шибко осерчали ногаи от речей их непотребных. Однако, бог милостив, кое-как Резанец, посольство то Кондрат возглавлял, предотвратил побоище, подобру-поздорову удалились казачки восвояси.

Первый день пути молчалив, задумчив Ванька был, а на второй развеселился. Резанец сразу понял, за татаркой собрался. Так оно и вышло, не успели встать на ночлег, как стал Иван прощаться с сотоварищами. Кое-кто хотел за ним увязаться, но он их сразу же куда подальше послал. Дело, говорит, любовное, а потому лишь одного меня касается. Кондрат ему перечить не стал, все одно без толку. Дал Ивану еще двух коней, иначе от татарской погони не уйти, да ордынскую одежду и на том они простились.

Десять дней прошло, как возвратились в станицу послы, а Княжича все нет. Герасим от переживаний напрочь поседел, не знал – за спасение сынка своего блудного молиться иль за упокой его души. Тут-то они с Надькой и явились. Верней сказать, татарка Ваньку, двумя стрелами подбитого, на себе приволокла. Коней-то всех загнали, – атаман вздохнул, видно, ему жаль было коней и умолк.

– А что потом? – нетерпеливо вопросил Новосильцев. – Да ничего особенного, – равнодушно ответил Чуб. Поселилась Надия у Ваньки в доме, принялась с Герасимом на пару его выхаживать. Княжич быстро на поправку пошел, на нем, как на волчаре, раны заживают, через две недели уже носился по степи. Поначалу вроде душа в душу жили, хорунжий наш свою княжну чуть не на руках носил, а потом чего-то не заладилось у них. Видать, по дому девка затосковала. Да и как иначе-то. Какой бабе жизнь станичная сладкою покажется? А тут дочь мурзы, поди, и одеваться без служанок не приучена. Не все ж такие, как Наталья, Ивана мать, которая из терема боярского со своим Андрюхой на край света убежала. И чем все кончилось – лютой погибелью. Нет, не ведутся бабы на Дону, слишком уж суровы наши нравы. Одним словом, стала Надия обратно к отцу с матерью проситься.

– А Княжич что? – поинтересовался князь.

– А что Княжич, Иван казак, видно, и ему наскучило возиться с бабой, отродясь к такому не приучен. Взял да увез ее обратно. Как говорится, где взял, туда и положил.

– А как же девичья честь? – шаловливо улыбнулся Новосильцев.

– Честь, конечно, вещь полезная, особенно когда у девки ничего другого нет, но когда за ней в придачу табуны коней да всякой ценной рухляди немеряно дают, то и для обесчещенной жених найдется. Слаб человек, корысти ради он легко о чести забывает. А татары тоже люди. Или может быть у вас, у московитов, как-то иначе, – в тон ему ответил Емельян.