В душной ночи звезда (СИ)

Одержимая ведьма, унося ребёнка, упивалась своей невиданной мощью. Чародей сжал челюсти, негодуя: "Ты подкрепилась от меня и моих дочерей!"

...Она не замечала, что тащит мальчика, больно перехватив его за бока цепкими и сильными, как у всех сумасшедших, пальцами, - не давая ребёнку дышать. Старуха Галла приняла из её рук полуживого Микиту и привела дитя в чувство. А потом запугала малыша так, как умеют запугивать цыганки.

Но толком не смогла вспомнить Серафима, что делала, когда явился к ней Бод.

Вроде бы она вышла навстречу этому мужчине, гордясь собой и своей красотой. В неотразимости убедила её цыганка: научила, как ступить, как повернуться. А потом Серафима почувствовала, что этот мужчина послужит её цели. Ей пришла пора стать самой сильной и всемогущей! И она не замечала, как корчился перед ней человек, она желала только добраться до него, не зная, что будет делать потом, но предвкушая свою великую победу. И сквозь огненное кольцо демонов Серафима уже видела себя, торжествующую над обугленным телом.

Выслушав внучку, Мокошь посмотрела в лицо бортника. Она не всё поняла из этого бреда. От Мокоши ускользнуло то, что сила Серафимы - всего лишь отражение силы Знающего.

"И не обязательно всё знать тебе, бабушка!" - решил чародей.

***

Бод и Мокошь провели ночь, не смыкая глаз, в доме у знахарки,читая над привязанной к лаве бесновавшейся Серафимой долгие заклинания. С восходом солнца закончилось их служение. Низкие сущности Нави покинули Серафиму.

Чародей, бледный, измученный, сказал:

- Мокошь, увози внучку в место, которое укажу тебе.

- Чем хорош твой совет? - еле слышно отозвалась Мокошь, чувствуя, что за спасение внучки заплатила дорогой ценой. Незнаемое чародейство лишило её сил; у старой лекарки тряслись руки и ноги, онемело всё тело, и голова раскалывалась, страдая тысячей болей. Слишком велико было напряжение, слишком ответственным было задание: надёжно перекрыть пути низшим. Старуха теперь думала, что проживёт недолго.

- Я приведу вас к волшебному ручью. Вода в нём не замерзает, она греется огнями земных глубин. Этой водой я остановил безумство Серафимы.

- У выхода воды лежат четыре огромных камня, плоские сверху? - спросила слабая старуха.

- Так!

- И на одном камне вьётся выбитый желобок, закручиваясь, как мужская шейная гривна*? Я храню такую - это сильный оберег!

- Да.

- А на другом - знак Ярилы?

- Есть и это.

- На третьем и четвёртом камне женские знаки Поуни и Рода*?

- Знаешь это место?

- Я когда-то пришла в эти края в поисках источника. Но указания были скупы, и я, как ни старалась, не нашла его. Но и уйти отсюда не решилась. Так и живу! - Мокошь опять заплакала. - А за мной, следуя тем же указаниям, хранимым в нашем роду, сюда притащилась и слабая духом моя Серафима. Первое время и она искала горюч-ключ. Пока не случилось, сам знаешь, что... - причитала старуха, исторгнув из себя целые потоки воды.

"Ну, я рад, что навёл вас на это место. Значит, судьба вам стать хозяйками волшебного ручья", - подумал чародей. И произнёс:

- Чувствую я, что горячая вода источника успокоит несчастную девушку. Редкая вода дружит с огнём так, как эта.

Он, посмотрев на вытянувшуюся на лаве тихо спящую Серафиму, решил, что не ошибся. И добавил, утешив старуху:

- Всё, что ни делается, к лучшему, лекарка! Хорошо, что до сих пор Серафима не нашла горюч-ключ. Вода погубила бы её: вода для того и вышла на поверхность, чтобы противостоять злу. А вот теперь в самый раз отвезти внучку туда. Я покажу вам путь.

Примечания:

* Пошесть - имя страшной чёрной бабы, приносящей, по поверью, мор, эпидемию.

* Мокошь ("Мокрая") - имя славянской языческой богини, покровительницы вод. Позднее её считали охранительницей колодцев. В дохристианские времена ей был посвящён пятый день недели.

*Мара - женщина-чудовище, меняющая свою внешность

*Гаковница - тяжелое ручное огнестрельное оружие (вес 12-20 кг); пушка.

*Шейная гривна - древнее мужское украшение из 'тордированной' - перекрученной - проволоки. Символ мужской силы и непобедимости, украшение воинов.

*Поуня - (бел.) Полная Луна.

*Род - особой формы ромб, знак непрерывности, продолжения рода.

Злато

В мастерской кушнера Петро Хруса сидел местный просол Тимофей Иванович. Мял в руках мягкую рухлядь*, вываленную перед ним, проверял мездру, придирчиво поворачивал к свету, разглядывал мех, и дул на него, и потряхивал. Наконец, когда хозяин устал гадать, с чего бы это старый кушнер заинтересовался мехами, ведь торг у них разный, Тимофей Иванович небрежно спросил:

- Сколько шкурок может продать мне хозяин Петро?

Хрус про себя подумал: "Да хоть все! На то и сижу, чтобы их сбывать". Но вслух высказаться не спешил. Прикинул что-то в уме, потянул важно:

- Времена не те. Опытные охотники перевелись, да и в панских лесах не дюже поохотишься - дорогое удовольствие. Мех уж не тот пошёл. А селяне если и привозят штуку-другую, так дрянь, сохранить как следует не умеют. Не с чем работать! Ну, из уважения к вам, Тимофей Иванович, несколько шкурок я подберу, подберу из того, что получше.

- Я с тобой толкую: сколько продашь сейчас? - отбросил в сторону дьячкову дипломатию просол.

Петро насторожился.

- Пан товар сменить решил?

- Ты торговать будешь, или исповедовать меня? - огрызнулся купец.

"Ну, торговать, так торговать!" - подумал Петро. Сгреб меха в охапку, ответил:

- Товар в цене нынче. Потому, Тимофей Иванович, за шкурки возьму...

И он назвал цифирь, которая вроде не сильно отличалась от обычной, но нравилась ему больше, чем устоявшаяся цена его товара.

Купец, вот диво, торговаться не стал.

Ударили по рукам, старик пересчитал весь товар, велел сложить в короб и доставить к нему в дом. Там и заплатит за меха звонкой пражской монетой.

Кушнер тотчас же закрыл свою лавчонку при мастерской. Шёл в дом просола, бубня под нос слова про хитро сделанную купеческую породу. Стал думать: что такое он мог упустить? У кого бы узнать, почему вдруг ушёл у него весть товар сразу? И кому и где думает сбывать меха купец, торгующий разной мелочью? Если в Речице - то это не по закону, нет, не по закону! Можно тогда и перед замковым судом* поставить старого просола.

А когда Петро Хрус проходил улицей мимо собравшихся в кружок речицких мещанок, да услышал, как повторяли бабы, болтая о своём: "пусто", "пусто", Петро даже выругался - так расстроился:

- Тьфу! Языки бы укоротить вам, бабы!

Мещанки не поняли, что не понравилось кушнеру? Но, известное дело, не смолчали.

- А вы знатный молодец! - ответила одна из бойких тёток, самая злоязыкая. - Можете так и сказать своей жёнке, пусть гордится! Гляньте, бабоньки, всё у нашего кушнера как надо: пузо круглО, под пузом длиннО, только ни себе, ни людям оно! - и бабы прыснули так, что одна из них даже закашлялась от смеха.

"Что такое сказала Ефимова Ганна?" - недоумевал Хрус, чувствуя, как краска заливает лицо, пока не обнаружил, что под животом, и правда, круглым, развязался его длинный пояс и тащится, спустившись между ног, метётся по грязной земле. Тьфу!

***

Незадолго до ярмарки к Тимофею Ивановичу заглянул вестовой: панцирный* слуга пинского пана Чадовича.

Этот сухопарый гонец полжизни провёл в седле. Мотался с поручениями по полесским шляхам и гостинцам от Берестья до Чернигова. Бывая в Речице, непременно захаживал в лавку к старому купцу.

На этот раз вестовой Фёдор, разведя вежливую неспешную беседу, достал из-за пазухи несколько горностаевых шкурок отличной выделки.