Утраченные главы (СИ)

Магия, прямо говоря, чужеродна для нашего мира. Фенрот ее никогда не мог и не сможет принять полностью. В Ветрограде я чувствовал, что окружающая действитель­ность решила примириться с магическими потоками неизвестного происхождения. Очень вероятно, что это и было причиной аномалии. Волшебство, какое нам привычно, по сути своей -- есть побочный продукт сделки, которую заключил Али-Бушмурак с Создате­лями. Есть много легенд, но все они сходятся в том, что он стал первым волшебником, до него волшебников не было, а после него магией владели только те, в чьих жилах текла хоть капля его крови.

Чтобы проникнуть в самую суть феномена и распутать причинно-следственные связи, нужно было воспроизвести одно могущественное заклинание, Магикус Фондификус, разработанное для того, чтобы находить источники магии. Для сотворения даже самых простых и заурядных чудес нужно приложить немалые психоэмоциональные усилия, и чем дальше волшебник находиться от предка-основателя, тем будет сложнее. Предпо­лагается даже, что в будущем магов и чародеев больше не будет. Исправить положение может только дальнее кровосмешение.

Бессмысленное размахивание руками и пафосное кривляние -- это удел шарла­танов. Конечно, иногда нужно произвести какие-то пассы, но это происходит тогда, когда заклинание уже сплетено и готово. Когда настоящий маг творит заклинание, его разум должен быть свободен и ясен. Сознание должно прорвать тонкую пленку, отделяющую наш мир от мира божественного, и пролететь через весь бескрайний космос, чтобы предстать перед ликом Создателей. И, если он выдержит их обжигающее сияние, чудо будет сотворено. И чем сложнее и могущественнее заклинание, тем большую боль может причинить божественный взгляд. Регулярная практическая магия способствовала оттачиванию навыков, укреплению сознания и доведению времени исполнения заклинаний до долей секунды. Однако очень многие нетерпеливые юные волшебники, желавшие получить все и сразу, сходили с ума. Возможно, я тоже сошел. Этого я не знаю.

Магикус Фондификус -- это не обычное заклинание, которое можно просто взять и произнести. Это целый ритуал.

Сначала я собирался провести его у себя в комнате, однако резкий удар чем-то тяжелым со стороны улицы чуть пониже окна заставил меня передумать. Внизу и подальше от стен было безопаснее.

Все необходимое на любой случай жизни у хорошего волшебника всегда при нем. Чародеи не носят с собой огромных чемоданов. Никогда. Несмотря на то, что все эти предметы с трудом войдут даже на самый вместительный чердак Магической Академии.

Юных волшебников вплоть до третьего круга заставляют мучиться с их бесчислен­ными учебными принадлежностями. Настоящий маг должен быть стойким и переносить все трудности! Но уже на третьем круге, буквально на первом же занятии, им открывают­ся Чары Вместительности. Позволяющие любой пакет или сумку сделать бездонными! Я, например, зачаровал оба внутренних кармана своей мантии. В них можно было бы и мою телегу целиком запихнуть, но развеять и потом материализовать обратно все-таки проще, ну, или целесообразнее.

Я растолкал плотно прилегающие друг к другу столы в центре большой залы, осво­бодив себе место для Заклинания. Пять медяков опять-таки пришлось отдать Оскару, на этот раз за выдранные гвозди. Заверения, что это нужно для выяснения причин аномалии, помогли только снизить цену (он требовал десять).

Мелом я нарисовал пятиугольник, в его вершинах расставил баночки с вечным пламенем, а сам встал в центре. Медленно и осторожно я начал подходить к Заклинанию. Все пять огней должны были погаснуть по мере того, насколько я был близок к произнесению. Сперва погасли четыре баночки, находившиеся вне поля моего зрения. Они символизировали стихийные начала. Их угасание свидетельствовало о том, что мой разум оторвался от физического мира. Последний огонек, на который пришлось смотреть несколько часов, не двигаясь и почти не дыша, должен был ознаменовать прорыв сознания к Создателям. Но этого долго не происходило. Отчаиваться было нельзя. Я был где-то вне, смотрел на себя сверху, из-под потолка. Наконец огонек вздрогнул и погас. И вместе с ним слова Магикуса Фондификуса сорвались с моих уст. Я улетел к свету Творцов...

***

- Нужно сделать перерыв, - Страдамус Магнезинн тяжело дыша оперся на погасшую поверхность зеркала. Он забыл, что использовал такое трудоемкое и сложное заклинание, так что даже в всего лишь воспоминании оно оказало очень сильное воздействие. Если бы он не остановил воспроизведение, возможно, его повествование бы закончилось раньше времени.

Публика постепенно выходила из транса. Реальность возвращалась. Они только что были в каком-то просторном немножко темном помещении, слушая потрескивание маги­ческих огней и свечек, а сейчас стояли на улице посреди ночи и слышали лишь стрекота­ние всяческих сверчков и светлячков, засевших в каждом втором кусте.

- А вы узнали, в чем было дело? - спросил кто-то из толпы.

Страдамус поискал его глазами, но не нашел.

- Не совсем... Но я понял, где надо искать...

Магнезинн, оправившись, полез в карманы. Пошарив там с полминуты, он вытащил горелку. Он обошел зеркало и, приставив пламя к его поверхности, зашептал какие-то слова.

Подул легкий ветерок. С зеркальной поверхности начал медленно надуваться пузырь. Публика затаила дыхание. Пузырь рос. Потом он стал менять форму. Принял драконоподобные очертания и, оторвавшись, взлетел ввысь. Все ахнули. Дракон описал пару кругов над головами завороженной толпы и изрыгнул огненный шар, фейерверком взорвавшийся в ночном небе. Потом пузырь снова поменял форму и, обратившись трех­мачтовым баркасом, поплыл вдаль. Удалившись так далеко, что стал походить на крошеч­ную точку, баркас лопнул, залив небо огненными искрами фейерверка.

Магнезинн, держась за зеркало, улыбался, как и улыбалась прекрасная незнакомка, единственная, кто, глядя со звездного неба, ни на секунду не отрывала взгляда от волшебни­ка.

VII

Я очнулся только под утро, у себя в комнате. Оскар сказал, что, когда я внезапно упал без сознания, попросил братьев Ольвиндов оттащить меня наверх. Просто не удобно как-то было перешагивать постоянно через лежачего волшебника.

В Ветрограде оказалось очень сильное психоэмоциональное поле. Оно сродни маги­ческому, потому Магикус Фондификус среагировал на него, однако иметь с ним дело крайне опасно. Если магия не способна убить волшебника, то направленный эмоциональный поток высокой плотности -- запросто.

Пройдя через призму Заклинания поле Ветрограда очень сильно ударило по мне. Так сильно, что меня не смогли сразу вернуть к реальности даже дикие завывания нано-Борея.

Я лежал поперек кровати. Первое, что я увидел, раскрыв глаза, - дужки перекосившихся очков.

Протерев залапанные линзы и водрузив очки на их законное место, я разглядел циферблат настенных часов, висящих напротив.

Было десять минут девятого. Нано-Борей выл.

Внизу было необычно пусто. Даже веяло каким-то холодом. Братья Ольвинды ушли дальше рыть свой подземный ход. Оскар, минут пять назад, заткнув уши, ушел в город по своим делам. В доме оставался только кот Ологлот, за остаток вечера и всю ночь смирившийся со своей участью.

На ближайшем к барной стоке столике меня ждала чашка остывшего чая и небольшая башенка из печений.

Магикус Фондификус не нашел присутствия магии в местной аномалии. Он вообще ничего не нашел. Только подставил мою жизнь под угрозу. Зато, пребывая в отключке, я видел весьма любопытные картины, которые подталкивали меня к источнику напасти.

Я видел старый замок, руины которого вчера показал мне Ротгерс. Он покоился среди вздымающихся над землей корней Великого Древа. Огромная зеленая крона Древа возвышалась над городом. Тогда он звался Иденбургом. Светлый город купцов. В нем все было правильно и четко. Даже воры, являющиеся неотъемлемой частью любого города, работали по расписанию. Путешественники со всех земель Фенрота приезжали в Иденбург, чтобы местные художники написали их портрет на фоне Великого Древа, гигантского дуба, до становления Церкви считавшегося священным творением, первым растением, сотворенным Богами-Близнецами.