Олени

— И куда исчез этот юноша, в самом деле? Это был мой самый способный студент, я предложил ему докторантуру, он обещал подумать и… пропал без следа. Мажет быть, вернулся в Канаду? У него были замечательные родители, его отец спас мне жизнь.

Я уже прочел об этом в рукописи, но решил не говорить ничего разволновавшемуся пожилому человеку, даже то, что никакой «Канады», скорее всего, и не существовало.

Я простился с профессором, предложив напечатать в моем издательстве его будущую книгу, и обещал сообщить, если что-нибудь узнаю.

И тогда я решил обратиться в полицию. Был там у меня один знакомый, и я попросил его заняться этим делом. Через несколько дней он уведомил меня, что данное лицо в полицейских сводках не значится ни среди умерших, ни среди исчезнувших, ни среди уехавших за рубеж.

— А неопознанные? Такие у вас есть?

Он посмотрел на меня как-то странно и, помолчав, тихо сказал: «Да тысячи!»

Я попросил его проверить среди них. Сначала он отказывался, уверяя, что это категорически запрещено, тем более что я не родственник пропавшему, но потом согласился. Попросил найти фотографию исчезнувшего. Мне неоткуда было ее взять, поэтому я ограничился словесным портретом.

Через несколько дней он позвонил и снова затянул старую песню о том, что это запрещено, что… Его новые сведения обошлись мне еще дороже, но зато уже на следующий день я сидел в его кабинете в министерстве, где он, закрыв дверь, оставил меня наедине с тридцатью папками.

Я стал их просматривать. Это были дела убитых неопознанных мужчин от восемнадцати до тридцати пяти лет … Моего я нашел в седьмой по счету папке.

Это было ужасно. Я узнал его сразу — труп был сфотографирован прямо на том месте, где его нашли. В полицейской справке сообщалось, что тело было обнаружено через несколько дней после убийства (в спину из огнестрельного оружия), но потом его перенесли и бросили (перечислялся ряд подробностей, которые здесь нет смысла приводить). Я был потрясен не столько увиденным, сколько самим фактом этого убийства.

Несколько дней я не мог прийти в себя.

Он не был мне близок, и у меня не было никакого личного интереса в расследовании данного случая.

Но я был потрясен самой этой смертью. Меня охватил страх. За себя. За всех нас. Все мы можем исчезнуть вот так, как ненужная вещь. В стране, где человек не значит ничего.

Потом я снова позвонил тому же полицейскому, превозмогая свое презрение к его алчности. Попросил его в последний раз узнать, не обращался ли кто-нибудь с заявлением об исчезновении убитого.

На этот раз полицейский был явно смущен (мне даже не понадобилось долго его уговаривать) и обещал проверить.

Еще через несколько дней он позвонил, сказав, что надо встретиться. Оказалось — да, обращались. 28 мая в полицию позвонили, и женский голос сообщил о пропаже некоего гражданина, они записали его имя. Своего имени женщина не сообщила. В полиции не обратили внимания на это сообщение. Мало ли подобных случаев?

Я спросил, а не пытались ли в полиции выяснить его имя в процессе идентификации трупа? Мент (сейчас он не проявлял своей жадности) посмотрел на меня виновато и тупо.

Еще несколько дней я пытался пересилить свои чувства — смесь гнева, отвращения и страха. Мне хотелось всё забыть. Но не получалось.

И тогда я решил сделать еще кое-что.

Я догадывался, кто та роковая женщина Дели из рукописи, хотя они вовсе не знакомились, как он написал, в моем офисе, и в жизни у нее было другое имя.

Я позвонил ей, представился его приятелем, сказал, что ищу его, потому что потерял из виду и предполагаю, что она могла бы знать, где он.

Она ответила, что это имя ей неизвестно.

Однако что-то мне подсказываю, что она лжет, и я решил не отступать.

Сделав ксерокопию рукописи, уже на другой день я, прождав ее довольно долго, поймал ее в ее же офисе. Рукопись вместе с моей визитной карточкой я положил ей на стол и просто сказал: «Прочтите это!»

Она позвонила уже на следующий день. Сказала, что заедет за мной в мой офис в издательстве. Отвезла в то же самое кафе, о котором упоминалось в рукописи, в ее собственное заведение. Значит, я не ошибся — это она!

Заказала себе виски с содовой. Я — тоже. Не сказала «Будем здоровы!» Сказала:

— Да, я Дели! И все именно так, как написано в книге. Но что вам нужно от меня?

— Где он?

— Не знаю! И почему я должна это знать? Он ведь нашел свою Елену. Ее и спрашивайте.

Это я уже знал.

— Он не исчез. Он убит.

— Убит?!

Женщина, сидящая напротив, от неожиданности посмотрела на меня скорее с недоумением, чем со страхом. Казалось, она совсем не поняла моих слов.

Я достал из портфеля копию полицейского протокола, который дал мне мой знакомый мент (естественно — «по секрету»).

Она взяла документ и непонимающе уставилась на него. Сначала долго смотрела лишь на фотографии. Потом начала читать текст. Но, не выдержав, расплакалась. Я смотрел, как она рыдает, совершенно забыв о моем присутствии. Потом, взглянув на меня, произнесла:

— Я так его любила!

И зарыдала снова.

— Но он Вас бросил.

Она продолжала непонимающе смотреть на меня, рыдая, и было странно видеть эту сильную на вид женщину — слабой, как тающая вблизи сильного огня тонкая свеча.

— Я говорю — он Вас бросил.

На мгновение ее слезы почти высохли.

— Я знала, знала, что она отнимет его у меня.

Мне захотелось узнать, что же, на самом деле, стало причиной их разрыва.

— Но что случилось тогда? Почему Вы так отреагировали? Почему? Они флиртовали?

— Нет, нет. Они не были знакомы. Он ее даже не видел раньше. И она тоже. Но я знала, знала, что это случится.

Я ничего не понимал.

— Да, всё так, всё так, как он пишет. Они даже не видели друг друга. Но я почувствовала, что она отнимет его у меня, — и снова зарыдала. — А может быть, всё это из-за меня?.. Но нет, нет! Я знала, она отнимет его у меня.

Я не слишком понимал ее логику, вообще женскую логику, и уже давно даже не пытаюсь ее разгадывать. Не слишком верил я и в женские слезы, хотя ей почему-то верил.

— Госпожа, а ведь это улика против Вас!

Она, рыдая взахлеб, продолжала все так же непонимающе смотреть на меня.

— Я говорю — это улика против Вас.

Она по-прежнему плакала.

— Вы что — никогда не читали криминальных романов? Дикая ревность брошенных женщин — один из самых распространенных мотивов для убийства.

Наверное, я был слишком жесток с нею, но она смотрела на меня все так же недоумевающе, словно не поняла вопроса, да, наверное, и не слышала его.

Но я уже знал — это не она. Впрочем, я вообще не думал об этом. Я знал. У меня не было никаких доказательств, но человек, очевидно, способен верить и без доказательств, повинуясь неясной интуиции.

Правда, вжившись в свою роль детектива, я подумал, что следующим подозреваемым мог бы стать ее муж. А что? Прекрасный мотив — ревность обманутого супруга. Я был с ним бегло знаком — видный столичный бизнесмен, прожигатель жизни. Его занимали только деньги, и измена жены (даже если бы она его вдруг заинтересовала) ничего для него не значила — его вполне устраивало ее полное безразличие к его куда более многочисленным любовницам и то, что она сама делает деньги (и немалые).

Дели тоже не интересовалась своим супругом, но мой знакомый и ее бывший любовник, кажется, зацепил ее глубже, чем я мог предположить. Потому что (не только из-за слез) я видел, как глубоко она страдает. И из-за его гибели, и из-за того, что он предпочел ей другую. И я позавидовал покойному, сумевшему пробудить такую любовь.