Возвращение домой (СИ)

В эту ночь я поклялся себе не спать и мужественно боролся со сном до полуночи, ожидая подходящего мгновения, чтобы сбежать. Дверь была заперта на засов, и я вертел в голове все способы, как неслышно отпереть его, однако всякий раз, когда я готов был встать, кто-то из хозяев стонал или ворочался, и я затихал. Я спрашивал себя, чего боюсь в этом доме. Старик был крепок - это верно, но настроен он был ко мне дружелюбно, как мне казалось, и если не слушать бредни глупой и драчливой девчонки, которая до сих пор не удосужилась сказать мне хоть слово, то мне нечего было опасаться. И все же... Все же моему воспаленному воображению казалось, что здесь что-то не так.

Старуха неожиданно поднялась в постели, потревожив мужа. Я не видел ее лица, лишь мутное светлое пятно рубахи парило в темной комнате. Она подошла к двери, успокоив своего мужа, который вновь осведомился, что происходит, отперла ее и затихла. Я не понял, вышла она или нет, и притаился под покрывалом, прислушиваясь к ночным звукам, но, кроме дыхания спящего, все смолкло. Наконец решившись, я поднялся с постели, подобрал туфли и тихо вышел во двор.

Хозяйки нигде не было видно, и я беспрепятственно влез на крышу за одеждой, стараясь не стучать зубами: ночной холод неожиданно оказался слишком пронзительным. Жилет и камзол я уже натягивал, спрятавшись за козьим сараем и, запустив руку в карманы, не нашел там ни единой монеты: хозяева, похоже, не упускали своей выгоды даже в мелочах. Пока я натягивал чулки, передо мной появился узкий луч фонаря и мельком осветил девичью руку, которая протягивала мне сверток с едой.

- Как ты догадалась, что я здесь? - спросил я у невидимой Агнес, засунув тряпицу с сухими галетами в карман, но вместо ответа она закрыла мне рот рукой, а затем отстранилась и качнула фонарем. Луч запрыгал по стволам деревьев, освещая тропинку. Я хотел забрать у нее фонарь, но девица отвела мою руку, и свет опять выхватил переплетение веток из темноты. Она легко отошла от меня, и я понял, что девица собралась проводить меня.

Мы благоразумно молчали, пока не отошли подальше от дома, и только здесь я осмелился спросить у нее:

- Куда ты ведешь меня?

Она не ответила, и я схватил ее за руку, чтобы убедиться, что она живая. Она изумленно обернулась ко мне, но на этот раз бить не стала. Рука у нее была теплой, и я сжал ее ладонь, прежде чем отпустить. Я почувствовал, как девица хмурится в темноте, и она подняла фонарь повыше, чтобы я мог увидеть ее лицо, закрыла рот ладонью и покачала головой.

- Так ты что... немая?

Агнес помедлила, прежде чем коротко кивнуть, и отвернулась, словно желала поставить на этом точку.

Вскоре мы оказались на берегу, и, к счастью, он не был похож на тот скалистый берег, что я видел во сне. Песок набился мне в туфли, пока мы брели к перевернутой лодке, которую выволокли на берег. Агнес поставила фонарь на землю и помогла мне перевернуть ее. Весла лежали под ней, завернутые в плотную парусину, и девушка подала мне нож, чтобы разрезать крепкий узел. Когда оставалось лишь спустить лодку на воду, я не смог не спросить у моей спасительницы:

- Ты поедешь со мной?

Она мотнула головой и показала фонарем назад, а затем повесила его на нос лодки, чтобы я не врезался в берег.

- Странная ты девица...

Мне помолчали, не зная, что еще сказать. Я думал, что она уйдет, но Агнес все еще чего-то ждала, и мне показалось, что она улыбается.

- Хочешь, я приеду за тобой после того, как доберусь до города? - спросил я и почувствовал, что этот вопрос задавать не стоило. От Агнес повеяло холодом, и она еле уловимо отстранилась от меня, избегая, как обычно, прикосновений.

- Что ж, тогда прощай, - сказал я и поволок лодку к воде.

Она глядела мне вслед, серая фигурка в коротком платье, но я не знал, видела ли Агнес меня. Я поднял руку в знак прощания, но она даже не шевельнулась.

На мое счастье, море было спокойным, и я не видел ни единого признака шторма. Я быстро согрелся, пока греб. Хоть я и не мог назвать себя искусным гребцом, но лодка с легкостью шла вдоль берега, она не пропускала воду, и я даже подумывал поставить парус, если поднимется ветер.

Теперь я понимаю, какой легкой добычей был с фонарем на носу лодки, заметный любому, кто коротал бы эту ночь на берегу, но тогда, опьяненный свободой и свежим морским воздухом, я не заметил, как ко мне сбоку подошли две лодки.

Они не стали окликать меня, и я опомнился только тогда, когда услышал рядом плеск от чужих весел. Их молчание красноречиво говорило о том, что намерения у них были вовсе не добрые. Я приналег на весла, но у них гребцов было больше, и за борт моей лодки зацепился багор. Без лишних слов они потащили меня к берегу; когда же я попытался освободиться, то получил веслом по голове и чуть не выпал за борт.

На берегу меня вытащили из лодки и под угрозой ножа заставили лечь на землю. Негодяи вытащили фонарь, прикрытый мешковиной, и я наконец-то смог увидеть своих похитителей. Их было восемь - все крепкие люди, из тех, с кем не стоит встречаться на узкой дорожке. На каждом из них будто лежала печать пороков: природа наградила их звериным обликом, грубый образ жизни - шрамами и ранами, а привычка потакать страстям - дурной болезнью. В городе я видел подобных им только на пристани, и то - они редко собирались больше одного-двух и вели себя тихо. То ли дело сейчас! Они грубо галдели, радуясь тому, что добыли еще одну лодку, затем раздели меня до рубашки и подштанников, не побрезговав чулками, ботинками и лентой, которой я перевязывал свои волосы, и крепко стянули мне руки веревкой. На первый же свой вопрос я получил кулаком в зубы и благоразумно решил молчать, пока меня не спросят, но они, судя по разговорам, приняли меня за рыбака и после долгого обсуждения - гнать меня в шею или убить на месте и выкинуть в море - решили привести меня к своему капитану, чтобы тот точно приказал, что им делать. Капитан Джек или капитан Жак - по правде, я не расслышал его имени, но нечто подобное произносил старик, когда думал, что я сплю.

Меня подталкивали в спину тычками, чтобы я шел быстрей, но я так устал и измучился, что мне было почти наплевать на то, куда меня ведут. Меня положили в одну из их лодок, сверху на меня сел вонючий детина, и мы вновь отправились в путь, но теперь я не мог видеть ничего и не желал ничего видеть: мой невинный визит в гости и возвращение домой оказались спуском в преисподнюю, и каждая ступень была хуже предыдущей.

Они подняли меня на борт, будто быка, обвязав за пояс и грудь. На корабле пахло застарелой рвотой и топленым жиром, и я оказался лежать в круге из мрачно-веселых людей, которые первым делом потребовали поделить мою одежду по справедливости. Они долго препирались, изредка удостаивая меня пинками, когда вспоминали обо мне, но замолкли, когда на палубу вышел еще один человек. Он был коренаст, плотно сложен, гладко выбрит и одет лучше, чем большинство моряков удачи. За ним тащился старик на деревянной ноге, он бесцеремонно подошел ко мне, ощупал мускулы, заставил показать зубы, собрав мое лицо пястью ладони и, закончив осмотр, выпил из фляги рому.

- Хиляк, капитан, - презрительно сказал он капитану, вытерев губы запястьем, и плюнул перед моим лицом.

Тот сделал знак, чтобы меня подняли на ноги, и молча вгляделся в мое лицо.

- Давайте выкинем его за борт! - воскликнул кто-то. - Или привяжем его к корме корабля, чтобы приманивать рыбу на падаль.

- Что ты умеешь делать? - сиплым голосом спросил меня капитан, одобрительно глядя на мой заплывший глаз. Он был старше меня лет на десять, но казался гораздо старше из-за теней, падавших на его лицо

- Писать, - зачем-то ответил я правду. - Вести доходные книги.

- Вот как, - заметил он и уставился на меня, как змея, готовая сожрать свою жертву. Пираты перестали даже толкаться, затаив дыхание в ожидании, что будет дальше. - Писать, значит, - с пренебрежением заметил капитан. - Знаешь ли ты, куда попал?

Я покачал головой, и он состроил огорченное лицо, хотя глядел на меня без всякой жалости или сочувствия.