За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?(СИ)

Затем (о друзьях напишу позже, хотя они мне ближе, чем все те, про кого буду писать сейчас).

Итак, отец. Не буду расписывать свою ненависть к нему (лет с девяти) и так далее. Скажу просто - он (продолжение отсутствует).

Это так странно - никого не любить. Даже не чувствовать симпатии. По-крайней мере симпатии, нацеленной не только на внешность.

Я вспоминаю то, как любила - по-настоящему, любила, - один раз в жизни. Не хочу, не верю в то, что такую сильную любовь можно встретить лишь однажды, ведь это похоже на проклятие: многие ли остались с теми, кого любили пламенно и больше жизни? В итоге люди остаются с теми, с кем удобно, с кем хорошо, и это тоже любовь, но не сжигающая, обжигающая, поглощающая с головой и пятками.

Я помню его. Мне было девять, я заметила его сразу, не считая поездки в автобусе и времени ожидания того же автобуса, который должен был отвезти меня и Таню в лагерь на четвёртую смену, был август 2008. Мы приехали, взяли вещи, переоделись и пошли на игры-знакомства. Мы стояли в кругу, он был не то что напротив, но с другой стороны. Стоял и улыбался, приехав, как и я, с лучшим другом. Наверное, было что-то вроде того, что описывается в романах, а может, нет. Не помню, пропустило ли моё сердце удары, забилось ли учащённо, начался ли в груди пожар. Я лишь помню, что в ответ внутри меня проснулось светлое тепло, зародилась улыбка, и я смотрела на него постоянно.

Потом во время каких-то игр, где нужно было перетягивать друг друга на разные стороны, я упала прямо на него, а сверху, правее ещё и Таня. Я помню, как он за руку тянул меня, помню, как часто он улыбался.

Мне изредка вспоминается, что, идя на рафтинг с вещами, мы с Таней отставали, и тогда он вернулся, забрал сперва у меня, а затем и у нее пакеты с тем, чтобы мы шли быстрее.

Помню, как они с Владом приходили в нашу, единственную "женскую" спальню на втором этаже, и он непременно сидел на моей постели, мог погладить ногу, прикоснуться. Мы говорили о какой-то чепухе, и я любовалась им, солнечным мальчиком. А на "свечках" и перед ними он приобнимал меня - покровительственно, одной рукой, а сердце всё же на секунду замирало - именно в тот момент, когда я ощущала лёгкую тяжесть на плече. Он не стеснялся никого, кроме вожатого. Ему было одиннадцать.

Помню я и записку на дискотеке "ты клёвая", а ещё помню, как таскала за волосы, потому что мальчишки взяли мою книжку, разозлили и обидели во время пятидневного похода, когда от нас ещё и вожатый ушёл, и мы были предоставлены почти сами себе (на территории, вожатый, конечно же, оставался). Ещё...ещё помню, ха, помню как давала ему бутылку, желая "соприкоснуться".

И как-то забыла о посвящении, когда попросила Таню сказать ему о моей любви, о том, что это - не шутка. И он потом весь вечер, не то что убегал, просто давал знать, что не время. Была лунная ночь, я стояла на горе, и мне было дано время насладиться видом на озеро, лес, луну, после снятия повязки, а я не могла устоять на месте, рвясь туда, к костру! А на следующий день он был прежним, может, только взгляд его изредка стал дольше задерживаться на мне, оставалась пара дней.

И я любила его всем сердцем, готова была, не думая, не решая, отдать за него жизнь. Ведь он - Солнце, и что значила я перед Ним? Знаете, это даже проявилось в мелочи: он боялся собак и мы его заграждали от таксы, которую он обходил стороной.

Ещё у него аллергия на цитрусовые, рвотный рефлекс на молоко, на руке - что-то вроде бородавки, от которой я, единственная из девочек с воплями не убегала - как можно, если я любила в нём всё? И в последний день давилась его любимым мороженым, потому что он уже уехал, а это как будто сближало нас.

Он так и остался в моей памяти милым мальчишкой с приятной улыбкой, с невероятными глазами - голубым бархатом.

И когда мама приезжала на родительский день, я его сфотографировала...с хлебом в руках и лёгким прищуром. И сняла отряд заодно....

А ещё в последний день он написал мне на "заборе": "Обаятельная!" кривоватым почерком, "звони" - вывел бесцветно, так как ручка у него закончилась, и дописал красным маркером домашний номер (который уже был старательно переписан мною с одного из заборов его друзей) и им же подписался "Даня".

А я на радостях побежала вниз, тоже что-то написала и оставила номера.

Его забрали родители, мы ехали на автобусе, он забыл кепку, её забрал его лучший друг, и больше мы никогда не виделись.

...Я позвонила ему спустя две недели, 8го сентября, и мы говорили несколько часов - о всякой чепухе. Волнуясь, я перемещалась по квартире: лежала на диване, закинув ноги за спинку, ходила по спальне родителей, заглядывала в кухню. Он говорил-говорил. Рассказал мне какой-то свой сон: в школе какая-то полурезня учеников и учителя, а я, стесняясь и бледнея, решилась тоже рассказать правду: мне в тот день приснился странный сон (не буду его полностью описывать), окончившийся тем, что, забирая меня из лагеря, папа привёз его на заднем сидении. Я удивилась: "Ты же должен был уехать?". Он улыбнулся, взглядом и улыбкой приглашая в автомобиль: "Но я же остался".

Он спрашивал: "Угадай, что я делаю?", а я никогда не знаю, что надо предполагать на такие вопросы, отпиралась и выдала: "Не знаю, и точка!", а он мягко засмеялся: "Правильно, ставлю точку, а говоришь, не знаешь!". Таким он был.... Даже дал мне его сестрёнку - пятилетнюю на тот момент Полину.

А когда он узнал, что я живу на Пионерской (ст.метро) и проронил, что мы могли бы встретиться я чуть не упала с балкона (в свою комнату), споткнувшись о свёрнутый ковёр.

Я позвонила на следующий день, мы проговорили всего 20 минут, он спешил.

Ради него я зарегистрировалась вКонтакте.

Я пару раз ещё звонила, но мы никогда больше не говорили столь долго. Я пригласила его на День Рождения и, желая расположить его не совсем уже детской атмосферой, попросила маму пойти в боулинг, и, не хотя, чтобы он думал, что всё только из-за него, пригласила кучу народа - на несколько дорожек.

В день праздника я пыталась предостеречь себя: "Он не придёт", но надежда теплилась и даже в боулинге, когда было ясно, что ждать поздно, я позвонила ему домой, где получила ответ от его матери, что у него некий экзамен по тхэквандо, но он даже купил подарок! Я смогла притвориться нерасстроенной....

Мы практически не общались, однажды он написал, спросил домашний, однажды он написал опять - какую-то чепуху про кота. Я...не звонила. Без надежд пригласила его на 11летие, уже не надеясь и потому не парясь - в тот же боулинг, но лишь только со мной, Таней, матерью и одной одноклассницей. Угадайте, кто из них не пришёл.

Потом я старалась забыть. У меня были "отношения" с одноклассником: так, приятели с обоюдной, известной друг другу симпатией (он даже классную попросил пересадить его ко мне), а потом, в шестом классе, примерно через полтора года, когда мне только-только исполнилось, или должно было исполнится двенадцать лет, как нож в спину: ко мне прибежала одна моя приятельница из класса, радостно говоря, что он признался ей в любви. Я была ошарашена, но широко улыбалась (это было в четверг, перед физкультурой, пятый урок). На выходе из школы я пыталась её догнать, так как нам было по пути, я спешила, но она всё ускоряла шаг, а за воротами сразу перешла на бег. Я бросила попытки догнать её, а потом увидела, что он стоит на груде камней, а она бежит к нему, и он тянет ей что-то в руке. Я свернула, перешла на другую сторону улочки, она мне радостно замахала, а я насилу улыбнулась, уже не видя их за пеленой слёз. Когда меня привезли домой, я с трудом сдерживала слёзы, а в комнате прорыдала часа два-три. Так началась моя депрессия.

И я много плакала - о Дане больше всего, потому что, хоть толчок был дан не им, но любовь была к нему, а горевать о том, кого не любила, я не могла.