Когда в терновнике некому петь(СИ)

- Мне все равно.

Глеб злился, потому что она ничего ему не рассказывала.

Как заставить ее быть откровенной? Спросить прямо? Но о чем? Где и с кем она была ночью? Что она там делала? А кстати, что она там могла делать? Никодим, конечно, не образец праведности, но все-таки монах. Поэтому маловероятно, что их встреча закончилась чем-то плотским. Наверное, поболтали, сидя в его игуменском "форде", да и разошлись.

- Сынок, я сегодня вечером поеду в гости, - мама прервала его раздумья неожиданным признанием. - Меня отец Никодим пригласил.

- Куда он тебя пригласил?! - Неловко схваченный нож полоснул Глеба по пальцу.

Мама ловко выудила из аптечки пластырь и протянула ему бежевую полоску.

- Прокатиться по городу.

- Ааа...

Не найдя, что сказать, Глеб потер палец и стал мешать уже растворенный в чае сахар.

Теперь она не скрывает, что идет на встречу с Никодимом. И почему она перестала сочинять сказки про тетю Иру? Значит, нет ничего предосудительного в том, чем они занимаются? Просто дружеские посиделки. Скорее всего, он рассказал ей пару анекдотов, преподнес под новым соусом новости мирового масштаба, как он это обычно делает, да и все. Больше ничего особенного...

Почти потеряв интерес к этой истории, Глеб закончил завтрак и ушел в школу. Но поздно вечером, когда стрелки часов нацелились на витиеватую римскую XII, сюжет с отцом Никодимом приобрел новый поворот. Среагировав на знакомое щелканье дверного замка, Глеб вышел в прихожую.

- Привет, мам, ты чего такая?

Он удивленно рассматривал ее глаза с черными кругами расплывшейся туши.

- В снегопад попала?

- Попала.

Она посмотрела на него с каким-то то ли вызовом, то ли, напротив, смущением.

- Попала. Только не в снегопад. А гораздо хуже.

Она медленно сняла шубу, шапку. Потом так же медленно бросила все это на пол. И вдруг рухнула в меховую кучу и стала безудержно рыдать. Она задыхалась, щипала тонкий мех, пыталась говорить что-то сквозь приливы истерики. Наконец, видимо, устав от самой себя, она затихла, положив голову возле обувных щеток, и прошептала:

- Дай мне воды.

Напуганный увиденным, Глеб побежал на кухню, плеснул в попавшуюся на глаза чашку минералки и вернулся в коридор.

- На, пей.

- Знаешь...

Мама сделала несколько глотков и поставила чашку на пол.

- Бывает, что Бог посылает нам испытания, однако при этом...

Она хотела сказать что-то еще, но пение мобильного, доносящееся из меховой кучи, заставило ее замолчать. Она переворошила шубу, пошарила руками по ковру и наконец, найдя под шапкой оброненный телефон, схватила его и быстро ушла к себе в комнату.

- Нет, нет и нет! - спустя секунду донесся до Глеба ее крик. - Этого больше не будет. Никогда. И не говори мне, что не произошло ничего страшного! Это хуже смерти. Понимаешь?.. Да, я знаю... мы оба этого хотели... Но когда все оказалось позади, то пришло понимание. Это даже не грех! Это значительно хуже. Все!!! И не звони мне больше. Никогда!!!

Потом из комнаты донеслись всхлипывания. Сначала едва слышные, потом сдавленные и более громкие, они продолжались и продолжались. Ждать окончания этого процесса было бессмысленно. Глеб повесил шубу, отнес на кухню чашку и ушел к себе. Ему вдруг стало интересно понять, что именно он сам думает обо всем случившемся.

Между ними что-то было? Да, это очевидно. Но, кажется, в этом нет его или ее вины - они оба этого хотели. Тогда отчего эти слезы? Разве все так непросто? Встретились, соединились. Ах да... Никодим же монах! От этой мысли Глебу стало жутковато. Что-то уж очень запросто батюшка нарушил обет. Мама, конечно, вполне себе ничего, выглядит неплохо. И эта депрессия ее не изменила... Но соблазнить священника!!! Тут одного обаяния мало. Значит, гниловат оказался любимец прихожан. Любопытно... И что будет дальше? Станет ли мама дописывать икону? Или это происшествие равносильно окончанию ее контракта?

Мысли толкались у Глеба в голове, сменяли одна другую и никак не выстраивались в четкую картину происходящего. Наконец после часа размышлений его скрутил сон, разрушив нестройную череду возникающих вопросов.

Как всегда, будние дни казались извращенной пыткой, а неестественно медленно приближающиеся выходные - временем освобождения из колонии строгого режима. Уроки, контрольные, домашние задания... Глеб пытался относиться к этому спокойно, но иногда срывался и начинал сетовать на горькую и незавидную долю совсем не мирского человека, которого обстоятельства заставляют жить по светским правилам.

В пятницу он был готов начать жаловаться маме на свои тяготы, но, придя домой, застал ее спящей. Вот так так! Мало того, что все последние дни она ходила заплаканная и молчаливая, так еще и сейчас заснула среди бела дня - именно тогда, когда ему необходимо выговориться. Все идет криво и косо. Вроде бы был момент, когда ей стало лучше, а теперь опять она лежит, не работает и льет слезы. И из-за чего теперь? Снова похороны деда? Или история с Никодимом?

В задумчивости Глеб стал крутить по гладкой поверхности стола мамин мобильник, который она забыла на кухне, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву любопытства, стал читать входящие сообщения. Оказалось, что все они были от Никодима и на разные лады обыгрывали одну и ту же тему.

"Привет. Подойди к телефону. Нам надо поговорить", "Не будь дурой! Судьба посылает тебе счастье и любовь, а ты отказываешься!", "Думаю о тебе постоянно. Не могу служить литургию - хочу тебя все время", "Давай встретимся и будем вместе", "У меня сегодня свободный вечер. Буду ждать твоего решения".

В отправленных же Глеб нашел лишь одну эсэмэску, написанную сорок минут назад: "Не могу без тебя жить. Подъезжай в десять". И именно в тот момент, когда он читал ее, на телефон снова пришел привет от батюшки: "Не могу без тебя жить - очень шаблонное признание. Но все равно спасибо. В десять буду у подъезда".

Значит, роман продолжается. Глеб разогрел в микроволновке суп и замер над тарелкой с ложкой в руке. Это хорошо или плохо? Представив себя патриархом, он сдвинул брови. Таких, как Никодим, следовало бы расстригать или, в крайнем случае, ссылать в отдаленные монастыри поближе к полярному кругу. Но поскольку эта история, скорее всего, не будет предана огласке, святоша останется в городе и будет строить из себя праведника. А раз так... А раз так! Глеб встал и прошелся по кухне. А раз так, то надо во что бы то ни стало отыскать в этом выгоду для себя. Да... Пусть они будут вместе. Пусть Никодим рассказывает ей о своей запретной любви. И если все это будет продолжаться, то батюшка, повинуясь инстинктам, продолжит свои заигрывания. Сначала четки, потом, глядишь, еще что-нибудь. Ведь он не последний человек в монастыре, а значит, к его мнению прислушиваются.

Глеб снова сел за стол и пододвинул к себе суп. А не сменить ли ему духовного отца? Да. Это неплохая идея. Отец Дамиан сделал свое дело - привел мальчика в алтарь. А теперь нужен некто, кто сделает из этого мальчика полноценного члена братии. Вот! Начинают сбываться мечты, и воплощаются надежды. Возможно, сам Господь Бог услышал его молитвы и таким странным образом решил помочь? Это удивительно, но, как говорится, пути Господни неисповедимы...

- Ты еще не пообедал?

Мама неожиданно появилась в дверном проеме.

- Как дела?

- Нормально.

- Знаешь, я, наверное, сегодня вечером уйду.

Она взяла со стола телефон и пролистала эсэмэску.

- Ты что, мои сообщения читал? - ее голос звучал безразлично и вяло.

- Прости.

Она села возле двери и на несколько секунд закрыла глаза:

- Осуждаешь?

- Нет, - Глеб помотал головой.

- А почему?

- Не знаю. Наверное, мне не до этого.

Потом они поговорили о школе, обсудили учителей и, перескочив на монастырские дела, закончили разговор планами на выходные.