Когда в терновнике некому петь(СИ)

- Хорошо, - он показал ей на скамейку. - Давайте поговорим. Только помните, что исповедовать я не имею права, и поэтому потом вам все равно придется пообщаться с каким-нибудь батюшкой.

- Да, да... Я понимаю... Но мне сейчас надо вот так, по-человечески... - Она села и на секунду прикрыла лицо руками. - У вас есть на меня время?

- Конечно.

Глеб подумал, что ради такого случая он вполне может пропустить трапезу.

- Рассказывайте, я внимательно слушаю. Как ваше имя?

- Света. То есть крестили меня Фотиньей. Но, наверное, сейчас это не так важно?

- Продолжайте.

Почувствовав, как в нем нарастает любопытство, Глеб глубоко вздохнул.

- Не переживайте, здесь вас никто не обидит.

- Так вот. Мы познакомились на пляже. У реки неподалеку от города... Можно я не буду уточнять место и имена?

- Разумеется. Пусть это останется вашей тайной.

- Да... - девушка задумалась, видимо припоминая подробности их первой встречи. - Он подошел ко мне, представился и сказал, что работает преподавателем колледжа. Потом он не раз оправдывался, что влюбился с первого взгляда и боялся меня отпугнуть.

- Он монах?

- Да... Он меня старше... Намного... И не просто монах...

- Игумен? - от такого предположения у Глеба захватило дух.

- Еще хуже, - она грустно улыбнулась. - Он архимандрит.

Неплохо. Глеб прикинул, сколько может быть лет его собеседнице и подсчитал примерную разницу в возрасте. Безымянного батюшку потянуло на молодых. Ну-ну... И что было дальше?

- Вы стали встречаться с ним как со светским человеком?

- Да, но так было недолго. Он почти сразу рассказал мне, чем занимается на самом деле. Много раз сетовал на то, что у нас нет будущего. Но иногда, когда любовь становилась очень сильна, он говорил о своих планах уйти из церкви и жениться на мне. Правда, это было нечасто. Понимаете, я хотела родить, и... Свадьба, подвенечное платье... Мне казалось, я умираю от того, что этого никогда не будет... Но оторваться от него я не могла...

- А он?

Она развела руками:

- Предлагал мне быть его келейницей. Вроде бы так никто ничего не заподозрит. Но это же позор... А если все же дети? И что тогда? Они будут расти и знать, что их отец архимандрит? А потом пройдет время, он вдруг дослужится до епископа...

- Это вряд ли, - не удержался Глеб от комментария. - Рано или поздно о его делах станет известно, и тогда... Но говорите дальше.

- Да, собственно, это весь рассказ. Сейчас мы продолжаем встречаться. Я люблю его. Он любит меня. Во мне сильна вера. И поэтому я... - она расплакалась. - Я не знаю, что мне делать.

Глеб смотрел на ее вздрагивающие худые плечи, пшеничный локон, упавший на глаза, тонкие пальцы, которыми она поправляла платок... Как все это знакомо, но в то же время ново. Перед ним, суетясь и толкаясь, мелькали картины недалекого прошлого. Вот его первое афонское кадило, вот мама с бутылкой водки стоит возле кухонного стола, вот книги по литургике, поездка в лавру, телефонные звонки и, конечно, летний подрясник... Как объяснить ей, что этой истории надо положить конец? Как это сделать, если в свое время он молился о продолжении подобного романа?

Все, что когда-либо было сказано, услышано и пережито, стучало у него в голове тысячью оружейных залпов. Он должен, просто обязан найти правильные слова. Но с чего начать? Как подобрать ключ, который откроет дверь в ее душу, так, чтобы она ушла в другую жизнь, полную веры и благочестия? Перед глазами появилась туманная картина куста с трепыхающейся птицей. Что это? Терновник? И тут он понял, с чего должен начать свою речь.

- Скажите, вы читали роман "Поющие в терновнике"?

Она вскинула на него свои прозрачные глаза:

- Да, много раз... Ведь там все так же! И так красиво и по-настоящему!..

- Нет! - он перебил ее, нервно теребя шерстяную нить четок. - Нет! Запомните, и постарайтесь понять, что в вашем терновнике... В вашем терновнике некому петь!

- Но почему?! - не поняла она, в порыве чувств схватив его за руку.

- Книга - это вымысел, и в ней все прекрасно. А жизнь выглядит иначе. Вы отдаете себе отчет в том, что ваш архимандрит нарушает закон?

- Да, - она поджала губы.

- Скажите, а если бы... - тут Глебу на ум пришли его любимые блатные песни, - а если бы вы полюбили криминального авторитета, то помогали бы ему совершать убийства?

- Боже упаси! - она перекрестилась. - Разве можно это сравнивать?

- Еще как. Человек, о котором мы говорим, ежеминутно совершает преступление. Он живет в плотном тумане греха и не дает вам видеть мир, окутывая вас этой пеленой. Он убивает души. А вы, как слепая, следуете за ним и не понимаете, что путь ведет к пропасти. Скажите, он вас исповедовал?

- Да.

- Это тоже против закона. Он не имеет на это права, как и на все остальное.

- Но он священник от Бога! Его любят прихожане. К нему едут из других городов...

- Нет! - Глеб стукнул кулаком по краю скамейки. - Его больше нельзя называть священником. Литургия - это таинство, как и вся служба. Но когда этим занимается он, то никакого таинства не происходит. Понимаете? Он выносит людям просто хлеб, размоченный в вине... И не более того. Так же как и вас, он обманывает десятки, а то и сотни людей. И эти прихожане выходят из церкви пустые и осиротевшие.

- Значит, его надо спасать? - Ее руки обессиленно упали и повисли веревками. - Мне жаль его, понимаете, жаль...

- Но ваша жалость ошибочна. Не жалеть и понимать, а простить и отринуть! Вот, что вы должны сделать, причем не только для себя, но и для детей, которых однажды вы родите и будете воспитывать в вере и праведности.

Она горько рассмеялась:

- Я? Да разве мне это можно? Неужели я теперь смогу ходить в церковь, молиться... После того, как я прожила эти два года?

- Ваш грех - не более чем тяжелая болезнь, оставившая осложнение. Но скажите... - Глеб постарался говорить это так, будто бы гипнотизировал ее. - Стоит ли ломать жизнь из-за болезни, от которой вы излечились? Представьте себе, что однажды вы вышли на улицу без пальто и простудились. Потом был жар, много дней мучений, долгое восстановление. И теперь... Вы бросите работу и будете блуждать по неизвестным дорогам без теплой одежды? Или заживете как прежде, стараясь не простужаться?

- Ну я же разумный человек.

- А раз так... Будьте свободны! И живите для счастья! Ходите в церковь, молитесь, влюбляйтесь, наконец...

- Но как мне исповедоваться? Ведь придется все рассказывать снова, - она покачала головой. - Мне кажется, я не смогу. Да и потом, вдруг это откроется и будет скандал...

Глеб встал и подал девушке руку:

- Идите. Идите к любому священнику и скажите ему, что когда-то у вас была связь с монахом. Теперь все позади, и вы раскаялись. Все. На этом можно будет зачеркнуть вашу историю. А архимандрит... Больше никогда не встречайтесь с ним, не отвечайте на звонки и письма. И помните, что с ним разберется высший суд, в дела которого вам вмешиваться запрещено.

Шли годы. Глеб уехал учиться в Духовную академию, некоторое время отличался там необыкновенно высокими знаниями и положительными оценками. Но однажды ему показалось, что для настоящей карьеры этого мало. Переговорив с рядом влиятельных людей, он перевелся в один из приволжских городов, где сначала поработал в епархии, а потом закончил полный курс другой академии.

Однажды, к нему приехала погостить мама. Она полтора года назад похоронила своего друга, за которого так и не решилась выйти замуж, и ей явно хотелось что-то обсудить.

- Ты стал совсем взрослый, Глеб, - сказала она, задумчиво разглядывая его лицо. - Я начинаю ощущать, что уже не так нужна тебе, как это было прежде.

- Мам, к чему ты клонишь? - с годами у Глеба выработался жесткий характер и полное нетерпение к женским намекам и долгим разговорам.

- Я встретила одного человека... - она встала и подошла к окну. - Знаешь, о таких встречах говорят "ждала всю жизнь". Я знаю, что тебя уже дано не сильно занимает моя личная жизнь, о многом, что мы пережили, ты предпочел забыть. Но... Этот человек... Это очень богатый влиятельный бизнесмен, он принуждает меня выйти за него замуж.