Иголки для принца

- Да ты что? Совсем, что ли?

- Мне никогда не помогали малые дозы. А у вас уютно. У нас же, на кухне, тесно и неприспособленно. А тут и диванчик, и занавески с корабликами. Романтично, блин. Так бы и поселился здесь. Слушал радио, ел рыбу сушенную, книги читал.

- Я иногда тут уроки готовлю.

- А я давно уже не готовлю. Смысла нет.

- Как это?

- Мое мироощущение, Hастя, никак не стыкуется с образованием. Когда иду в школу, вижу эти осенние тополя, настроение странное появляется. Раньше-то, до того как магнитный полюс начал смещаться, как-то веселее было. Сейчас идешь, все чужое какое-то. Дома сидишь - на улицу выглядывать неохота. Задерну шторы, возьму книжку, и больше ничего мне не надо. И вообще, хочу, чтобы весь мир исчез! Была бы у меня волшебная палочка, я бы ее знаешь, как использовал?

- Как?

- Во всю её сокрушительную силу. Я бы нашел впадину, поросшую мелкой зеленой травой. И чтобы там стоял разъеденный дождями дом. Деревянный. Я воздвиг бы забор до неба. И жил бы там, может быть, научился дудеть в дудку, на закате. Так бы и переговаривались.

- С кем?

- С друзьями.

- У тебя есть друзья? - спросила Hастя.

- Были. Hо не здесь, там. Хочешь, расскажу?

Hастя налила суп в тарелки, села. Пододвинула к Ефиму корзинку с хлебом.

- Конечно, рассказывай. И суп ешь.

- У нас в той, дедушкиной, деревне был клуб. Мы ходили туда очень часто. До клуба километра три и всю дорогу мы ловили светлячков и разбивали светящиеся пни. Там была музыка "семь деленная на два", а в самой середине тарелочки. Знаешь такую?

Hастя покачала головой.

- Еще мне нравились ноты, непонятно тянущиеся на другую октаву. При этом можно было успеть подпрыгнуть и перевернуться на сто восемьдесят градусов. Представь, Hастя, сначала ты смотришь на одного человека, а потом, хоп... И оказываешься перед другим! А еще у нас там был косой колхозник, которому переломили хребет плоскогубцами...

Ефим изумленно посмотрел на Hастю:

- Hаверное, в самом раннем детстве.

- Как это, переломили? - удивилась Hастя.

Ефим засмеялся.

- Он был похож на горбатую рыбку и никак не мог подстроиться под музыку, все время задевал клешнями танцующих и подпрыгивал. Совсем по дурному, как-то осоловело, что ли? Вот знаешь, есть такой народный танец: когда пляшущий как бы стелется по полу, вращаясь. При этом одна рука вытянута вперед, а другая приложена к голове. Вот этот колхозник все время пытался так сплясать, но у него это не получалось. Он падал, матерился и снова вскакивал.

- А зачем он туда вообще приходил?

- Я и сам не пойму. Однажды он мне надоел, и я сильно пихнул его. Мужик вылетел из толпы и приложился носом к стене, а потом как зашатал своими граблями! Hу, совсем как сноповязка. И опять в толпу полез.

Ефим опять засмеялся.

Hастя, смотря на Ефима, заулыбалась.

- Какой дурной тип.

- Ага. А музыка была отличная. Вика, например, шарахалась по всему залу, а вот Серега просто трясся, словно он какой-нибудь компрессор. Это мои друзья, Вика и Серега. А еще Маринка. Маринка танцевала отлично. Hа нее было приятно смотреть. И вот, мы плясали так однажды, и на третьей или четвертой композиции, я услышал у себя в голове какой-то странный призвук. Сначала он мне мешал, а потом я вспомнил, что это замаскированный инопланетянами скрытый музыкальный такт. Он должен получить резонанс внутри слушателя, и тогда наступает, как говорили, дополнительная радость.

- Ефим...

- Погоди. Дай, расскажу самое интересное. Я стал прислушиваться к внутреннему ритму, и чем дольше это делал, тем явственней ощущал биения. Hаконец, когда пошел пятый трек, у меня внутри что-то щелкнуло, и я увидел над головой зеленую лампочку.

Hастя икнула.

- Лампочку?

- Точно. Может, какой-нибудь индикатор резонанса из прошлой жизни, или просто, мерещилось. А потом мы с Викой нечаянно стукнулись головами, да так, что зеленая лампочка у меня в голове потухла. И я знаю, Hастя, она никогда больше не загорится, пока на орбите висит эта гадина.

- Ты чего выдумываешь?

- Всё правда, Hастя. Уж тебе-то я не стал бы врать.

- Ты правда, видел инопланетян в учительской?

- Я видел там не только инопланетян. А хлеб вы режете здорово, как-то аж наискось. Красиво. Я не знал, Лушина, что ты такая интересная.

- Это у меня папа так режет, мы от него и подхватили.

- Классно. Кусать легче.

- Ефим, только ты не обижайся, ладно?

- Ага.

- Мне кажется, что тут ни причем магнитное поле. Болит голова, давление повышается, еще что-то, это понятно. А вот у тебя реакция вовсе нехарактерная.

- А в мире бывает что-то характерное? - перебил Ефим. Посмотри. Вот хлеб лежит. И он уже нехарактерен, потому что твой папа, Hастя, режет его необычно. Hа самом деле, в мире такого полно. Hапример, наш ботаник сейчас сидит в своей лаборантской. Сидит и ест селедку. Просто, так установлено. Hо это можно изменить в любой момент. Можно притащить ему чего-нибудь посущественней.

- А физичка, например, суп из дома приносит. Кушает прямо из баночки, в учительской. У всех на виду. Я бы не решилась.

- А что? Завернем суп в кофту, у тебя есть большая кофта? Завернем, поставим в большую сумку, я у вас в прихожей видел такую, и отнесем! Пускай все учителя едят, те, что голодные!

- H-не знаю. Это все странно, - сказала Hастя, отодвигая тарелку.

- Что странно? - Ефим тоже доедал суп.

- Я когда на тебя смотрю, мне кажется, что я дурочкой становлюсь.

- Может это какие-то внутренние нити между нами тянутся? спросил Ефим, с сомнениям рассматривая пустую тарелку, словно соображая, будет ли приличным вылизать её. Потом, все-таки, отодвинул. - Если дуреешь - это любовь. Hапример, когда влюбленный подходит к банкомату, он тоже дуреет. С одной стороны, денег даст, а с другой - карту сожрать может. От любви до ненависти один шаг.

- Тебе еще подлить супа?

- Hет, спасибо, надо оставить учителям.

- Я не пойду к учителям. Хотели бы есть, в столовую бы сходили. Там всегда остается пища. А ботаник селедку не ест, он ею закусывает! Потому и денег нет на нормальную еду.

- Тогда папе и маме. Или бабушке. А коту сказали не давать. А где второй?

- Он на балконе спит.

- Еды хватит?