Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

— Всё, спасибо, хорош! Я сам живу на море, но никогда не ел такой хорошей рыбы!

— Это план хороший! — сказал Дедковский, имея в виду травку.

И мы дружно и весело весь вечер смеялись.

На следующий день Дедковский сходил на следственку и сказал, что вопрос улажен. А знакомые Валентина передали в Киеве 500 долларов. Валентина через несколько дней забрали на этап. А потом он позвонил Оле и сказал, что добрался в Керчь. Правда, не в мягком вагоне и не спецконвоем, а на общих основаниях, в «Столыпине». Но всё равно был очень доволен, Оле сказал спасибо за рыбку, а нам передал привет.

Дедковский не был наркоманом, но при наличии возможности не отказывал себе ни в хорошем настроении, ни в кайфе, что являлось всегда присутствующим в обращении с запретами в тюремной жизни. И мне доставляло немалое удовольствие портить ему настроение или ломать кайф, что я делал исключительно из добрых намерений и от всей души. Я не очень разбирался в наркотических средствах и прекурсорах, но с любопытством смотрел, как Дедковский изготавливает для себя «джеф», например, из ингредиентов, которые приносил со следственки — видимо, от своих старых друзей, но никогда об этом не говорил.

Он добавлял в мензурку с прозрачной жидкостью марганцовку и грел на лампочке до тех пор, пока не выпадал коричневый осадок, а в воздухе не устанавливался запах миндаля. Потом он через ваточку выбирал прозрачную жидкость в шприц и делал себе укол в вену. После чего лежал несколько минут на спине с закрытыми глазами, ощущая «приход», который описывал как тысячи иголочек, бегущих по всему телу, и потом становится хорошо. И поделился со мной: главное — в этот момент не отвлекаться, не мешать и не трогать. После чего «приход» стал желанным результатом за долгой игрой, которую Славик практически всегда проигрывал. Он мог терпеливо и подолгу ждать, когда я усну, и, когда я уже сопел и похрапывал, в конечном итоге снова не словить «приход». Или подолгу думать и наблюдать, чтобы незаметно спрятать чеки с героином — малюсенькие пакетики из полиэтилена, завязанные ниточкой, — потому что не хотел или боялся их носить на следственку с собой. Которые я обязательно находил и перезаряжал димедролом, сонными шипучими таблетками или анальгином. Славик боялся белый порошок растворять и употреблять внутривенно, потому что могло быть «трухалово» от попадания грязи в кровь, которое, как он рассказывал, вызывало температуру 40, озноб, конвульсии, сведение мышц и судороги, тошноту и понос, а потом, в течение нескольких дней, — очень сильные головные боли. Поэтому он нюхал белый порошок через бумажную трубочку с моего зеркальца. Потом по нескольку раз переспрашивал у Тараса, упали ли у него зрачки (они должны были сузиться в игольчатые точки). А затем ложился на нару и обиженным голосом говорил:

— Снова ты мутишь, папа!

По телевизору по всем каналам говорили об аресте мужа Юлии Владимировны Тимошенко — Александра Тимошенко — и его отца. Последнего сразу разместили на корпус малолетки в одну из камер для подростков — там были улучшенные условия содержания, туалет с унитазом, комната с теннисным столом и холодильник в коридоре. Александра Тимошенко разместили на общий корпус в камеру № 237, расположенную прямо под нашей 337-й. Александр стал появляться на следственке в синих спортивных штанах, кроссовках и нетолстой длинной синей синтепоновой куртке со светлыми вставками. Он ходил на следственку и со следственки в компании со всеми (бывали такие случаи, что некоторых арестованных могли водить отдельно, по одному; или по заявлению арестованного, что он боится за свою жизнь; или по настоянию следователя, чтобы он ни с кем не пересекался; или по команде оперчасти, чтобы не пересекались с ним). Его можно было увидеть курившим в туалете на втором этаже или на первом этаже у туалета у железной двери в подземный туннель или в пустом кабинете, ожидающего Шарикова или Колю, ведущих на корпус из боксиков. Саша держался спокойно, был человеком уравновешенным и культурным, всегда поддерживал беседу, но был немногословен. И, как говорили, один раз был пойман начальником оперчасти в кабинете на следственке в компании, распивающим спиртные напитки, после чего Александр и Вова Бандит были доставлены в камеры, а остальные — в карцер. И с появлением Александра Тимошенко у Дедковского сразу появилась идея заселить его к нам в камеру. Славик сказал, что слышал, что Саша компанейский человек: хотя сам не участвует, но поддерживает тюремный ход, может поделиться с нуждающимися сигаретами и чаем. Пишет малявы, на которых подписывается «Саня Тимоха», и с ним должно быть интересно. Но в тот же день пришёл со следственки расстроенный.

— Это нереально, папа! — сказал он, как будто это мне было нужно.

Славик сказал, что кроме того, что Александр Тимошенко своеобразный человек, его содержание ещё и под контролем Генеральной прокуратуры. Но идею поближе познакомиться с Сашей Тимошенко не оставил. И пару недель спустя попросил моего одобрения на три хрустальных фужера и бутылку «Хеннесси». И предоставил для этой цели из своих каналов «ноги». Когда «Хеннесси» и три фужера были на «базе», а именно под нарой в его сумке, Дедковский договорился с корпусным, чтобы Тимошенко, с его согласия, и нас разместили на прогулку в один дворик — распить бутылочку коньяка.

Весна только-только вступала в свои права, небо было пасмурное, а тучи — низкие, и задувал ветер, изредка бросавший на бетонный пол мелкую белую снежную крупу. Саша быстро зашёл во дворик, с серьёзным лицом, применив все меры предосторожности, чтобы никто не увидел. Мы поздоровались: Саша за руку поздоровался со мной, потом со Славиком. Тот из-под куртки достал коробку с плоской бутылкой коньяка. Саша оценил марку и сказал, что ему нужно было бы взять с собой имеющийся раскладной стаканчик, потому что в бутылке дозатор. После чего Дедковский достал из карманов три хрустальных фужера, а Саша — полшоколадки и грузинский мандарин.

— Ну, когда ты домой, Саня? — спросил его Дедковский, как будто знал его всю жизнь.

— Статья до пятнадцати, — сказал Александр, — и написали восемьдесят, хотя только двадцать.

Фраза, над которой потом долго размышлял Дедковский:

— Надо же такое говорить!

По телеканалам прокуратура делала заявления, что Александр Тимошенко обвиняется в разворовывании восьмидесяти миллионов долларов США.

Саша сказал спасибо за приятную компанию и за угощение, и мы разошлись, договорившись увидеться снова.

Снова мы увиделись через несколько недель, когда прогульщики у себя в шурше (их комнатка среди прогулочных двориков) организовали небольшой ресторанчик, куда уже я пригласил Сашу Тимошенко. Прогульщики жарили шашлыки на мангале на углях из мяса, которое передала Оля. На столе в шурше у них были белая скатерть, большие фарфоровые тарелки, вилки и ножи, винные фужеры и водочные рюмки, а в скрипучем шкафчике за стеклом за шторкою — несколько бутылок водки и хорошего вина. Дедковский для показухи выложил из кармана на стол пару мобильных телефонов. И фотографировал «мыльницей» — фотоаппаратом «Кодак» — меня и Александра за столом. А Саша попросил также и ему сделать фотографии.

— Тебя тоже Кучма? — спросил Саша. — Ты же был его советником.

— Думаю, что это ни к политике, ни к Кучме отношения не имеет, — сказал я.

— Тут всё имеет к нему отношение, — сказал Саша, задумчиво посмотрев на стол, а потом на меня.

Нас увели по камерам. Фотографии, как сказал Дедковский, на плёнке не получились. Всю смену прогульщиков вместе с их начальником, который сказал, что, если нужно, он принесёт розового слона, уволили. А Сашу Тимошенко за возможность внекамерной связи с Юлией Владимировной, которая по тому же делу или другому поступила на тюрьму, увезли на СИЗО в Житомир, чем расстроили планы Дедковского сделать ресторан во дворике на открытом воздухе и пригласить туда Сашу и его жену.

Дедковскому пришла малява, и он сказал, что это прогон — оповещение всех, что на тюрьму и на этот этаж в одну из больших камер заехал вор в законе грузин Рамзас, который объявил камеру воровской. А по всей тюрьме написал прогон о своём присутствии, и что делать и что не делать, чем наказывать и чем не наказывать, куда что гнать, что-то в отношении мужиков и другое. Такой же масти, как бизнесмен, не было, а под барыгу я не подпадал, поскольку не торговал ни наркотиками, ни краденым, а когда меня спрашивали, кто я такой по жизни, то я говорил, что человек. И я, и Дедковский решили, что на меня эта малява не распространяется. Славик сказал, что год назад такой же, то есть вор в законе, заехал в камеру к Вове Бандиту и объявил камеру воровской. Но там ему набили голову и выкинули на продол. Дедковский сказал, что это опасно, и что если вор настоящий, то за это могут даже убить. И в тот же вечер (точнее — ближе к двенадцати ночи) Дедковский отправился к вору в гости. На ночь дежурные сдавали ключи от камер корпусному. Я не знаю, был ли это ключ или ключи, но у Дедковского был свой ключ от камеры, по-моему, как вороток, который, если ему нужно было сходить в какую-то камеру, он через кормушку отдавал дежурному. Была ещё магнитная сигнализация на двери, которая, видимо, выводилась на пульт ДПНСИ и подключалась на ночь. Но этот вопрос решался, как говорил Славик, магнитиком. Хождение в гости происходило каждый день на этажах. Вечером выводили из камеры и заводили в другую, а утром, до выезда на суды, до проверки, человек возвращался назад в свою камеру. Дедковский же предпочитал ходить ночью. Видимо, в этом был эффект неожиданности. Мне же ходить было не к кому. А за такой поход в гости сулила красная полоса (то есть «склонен к побегу»), которая наносилась на карточку, и делалась особая отметка в личном деле. На тюрьме после этого ты должен был спать у двери, чтобы дежурный видел тебя в глазок. А на лагере ночью тебя каждые два часа проверяли. А днём каждые два часа ты должен был ходить и отмечаться в штаб. Так говорил Дедковский. Как утром рассказал Славик, он зашёл в воровскую камеру на десять минут. То есть зашёл, а через десять минут вернулся обратно. Дедковский сказал, что с вором разговаривать было невозможно. Тот почти не говорил по-русски, на любой вопрос отвечал, что этого требует воровской закон, а за столом по обе стороны от вора сидели два молодых качкá и подсказывали ему слова.