Пять минут до понимания (СИ)

- Вера Ивановна Лопухина, - огорчил дам Антошин.

- Откуда ты знаешь? - разочарованно протянула Марго.

- От Ольги, от кого же, - хмыкнула Марина. - Но вернемся к нашим баранам. Где сейчас находится некондиционный документ не известно. Не исключено, что у Лопухиной. А раз так, то наше предположение небезосновательно. Лопухина имеет возможность обобрать Ольгу. А теперь самое интересное. Марго подняла свои связи и узнала, кто новый владелец квартиры Василенко. Это Павел Рубан.

Киселев захлопал в ладоши:

- Девочки, браво. Вы превзошли самих себя. А Вера Ивановна-то какова?! Так удачно сходить замуж не каждый сумеет. Тонкая работа. Не подкопаешься. Даже, если мадам взять за жабры, то акт купли-продажи, оформленный на третье лицо, все равно нельзя аннулировать. Стало быть, метры квадратные и деньги - все осталось в семье.

- Мы, действительно, нарыли много ценной информации, но...- Марина закусила губу, помолчала, собираясь с мыслями, - при очень странных обстоятельствах. Нас, будто, мобилизовало. Я забросила дела, Марго забыла про работу. Мы пахали, как лошади, только в Ольгином дворе опросили пятнадцать человек, денег вбухали кучу. Но даже это не главное. Паспортисти, которые первым встречным вываливают, пусть за деньги, закрытую информацию, встречаются не каждый день. Смущают и наши гениальная прозорливость вкупе со сыскными талантами и невероятными сроками выполнения следствия. В общем, мы, конечно, не верим в мистику, но это было похоже на наваждение. Особенно сегодня, когда захотелось поделиться с вами информацией.

Как и следовало ожидать "Аз воздам" произвела ошеломляющее впечатление. Первой обрела дар речи Марго.

- Этого не может быть!

- Потому что не может быть никогда, - согласился с женой Антошин. - Тем ни менее, так есть. И вы, мои милые, тоже в игре.

- Это случайное стечение обстоятельств, - попробовала отмахнуться от непонятной правды Марина.

- Конечно. Вот только случаи эти сильно смахивает на систему.

- Что же теперь делать? - после затяжного молчания озвучила общие чаяния Марго.

- Ничего, - ответил Киселев.

*

Комнату постепенно съедал вечерний сумрак, от чего доверительная беседа обретала еще большую интимность.

- Вы странно на меня действуете, почему-то хочется делиться сокровенным. Про перипетии моего приютского детства я редко рассказывала даже Павлу...- голос Веры Ивановны дрогнул от волнения.

Ольга промолчала. К чему слова? Ну, почему мир устроен так несправедливо? Почему дети-сироты растут без любви и заботы, как сорная трава на обочине...

-...После детского дома я поступила в медицинский институт и впервые в жизни ощутила себя, такой как все. Меня не обзывали приблудой, не били, не шпыняли, напротив, жалели, даже подкармливали. К сожалению, это золотое время быстро закончилось. По распределению я попала в глухое захолустье, потянула лямку в местной больничке, опять мыкалась в общаге - с жильем меня "кинули". С любовью тоже не сложилось. Два романа закончились ничем. После третьего пришлось сделать аборт и забыть о детях навсегда. Единственной отдушиной были статьи. Я много писала и как-то после очередной публикации получила приглашение в детскую клинику профессора Уфимцева. Это была большая удача. Интересная работа, молодой творческий коллектив, хороший оклад, служебное жилье. Правда, сотрудники не имели права вступать в брак, да и месторасположение клиники - лесная глухомань, до ближайшей цивилизации пятьдесят километров - несколько смущало. Но я приняла предложение. Терять было нечего. Предыдущие годы прошли почти впустую. Меня даже никто не пришел провожать, - Вера Ивановна улыбнулась вымученно. - Господи, знали бы вы, Ольга, как мне тогда было тяжело. Я стояла на перроне и жалела себя. Жалела маленькую девочку Верочку, выросшую без родителей, дома, ощущения тепла и тыла. Жалела себя повзрослевшую. Затхлый мирок мещанского захолустья обошелся со мной жестоко. Особенно жалко было себя, одиноко стоящую на стылом перроне в преддверии перемен. Прощаясь с плохой, но стабильной реальностью, я отчаянно трусила.

...Поздняя стылая осень дробила дождевыми каплями изрытый ямами асфальт, крышу вокзала, черную ткань зонта. Вера в который раз оглянулась. Увы, хеппи энд не случился. Если бы в мире существовала справедливость, то в последнюю минуту обидчики прибежали бы просить прощение. Но справедливости нет и тот, кто вопреки закону отказал бывшей детдомовке в квартире, и тот, кто лишил заслуженного повышения, и тот, кто мог, но не стал мужем и отцом ее ребенка, сейчас преспокойно дрыхли в теплых постелях, не мучаясь угрызениями совести.

Минутная стрелка на часах судорожным рывком преодолела очередное деление. И тут же, словно по команде, из-за линии горизонта вырвалась громада скорого поезда.

Проводница сиплым со сна или перепоя голосом окрикнула:

- Девушка, будете садиться или как?

Вера зашла в вагон. Все! Город, который она не любила, и который не полюбил ее, отныне в прошлом. В настоящем - стук колес и думы о будущем. Чем еще заниматься, разменивая километры дорог, как не подводить итоги и строить планы?

Итак, тридцать лет, родни нет, детей нет и не будет, денег кот наплакал, красотой Бог обделил, зато ума - палата, характер - стойкий нордический, здоровье отменное - а, стало быть, если отбросить иллюзии, собраться, сконцентрироваться и четко двигаться в выбранном направлении, есть шанс устроить жизнь нормально.

Спустя неделю доктор Вера Лопухина уже трудилась в поте лица к вящей славе лесной клиники. Но это был другой человек: прагматичный, собранный, не желающий "ждать милостей от природы". Отныне, присно и вовеки веков Вера намеривалась претворять в жизнь продолжение цитаты великого Мичурина: "...взять их у нее - наша задача!"

И она брала.

Клиника Альберта Альбертовича Уфимцева для советской медицины была явлением экстраординарным. Здесь хватало денег, отсутствовал контроль со стороны минздрава, использовались самые передовые технологии, а все потому, что Уфимцев занимался только отпрысками сильных мира сего. Так повелось с самого начала. Сын генерала М. страдал аутизмом. Странное это нейро-поведенческое расстройство и сегодня, когда появилась положительная статистика, по мнению традиционных специалистов практически не излечивается. В победном же 45-ом за тех, кто тонул в вакууме одиночества, психиатры даже не брались. Уфимцев, всю войну вынашивавший собственную методу, рискнул, взялся, выиграл и в награду вытребовал у разомлевшего от счастья папаши персональную клинику и свободу действий. С первым пунктом проблем не возникло. А вот свободами генералы не распоряжаются. Но неожиданно нашелся еще один высокопоставленный больной и, когда Уфимцев сотворил чудо во второй раз, вопрос решился положмительно. В итоге, на заре пятидесятых будущий профессор с командой энтузиастов организовал в заброшенных лесных казармах детский оздоровительный профилакторий. Такой статус позволял учреждению избежать назойливого внимания чиновничьей братии и не портить медицинские карты пациентам.

Позже, уже в семидесятых годах Уфимцев изобрел еще один способ защиты от реальности. Он принимал на работу на должности руководителей кружков, завхозов и ассистентов тех, кого пару лет до того вылечил от душевных хворей. В середине 80-х статус "неприкасаемого" профессору обеспечивал сын главного конструктора крупнейшего в стране военного завода - Гарик Арданян. Маленького роста, худой, некрасивый, молчаливый экс-больной жил замкнуто, откровенно сторонясь сотрудников клиники...пока не стал любовником Веры.

- Уфимцев требовал от подчиненных максимальной отдачи, потому исключал все мешающее лечебному процессу. Отсутствие семьи и детей являлось базовым условием приема на работу. Засим запрещались: беременность, аборты, скандалы, алкоголь и т.д. Но природу не обманешь, в молодом коллективе постоянно бурлили страсти и, как следствие, не прекращалась текучка кадров. Избежать увольнения можно было тремя способами: отказавшись от личной жизни, найдя надежного партнера или сойтись с тем, кому закон не писан. Таковых в клинике было двое. Уфимцева пытались соблазнить многие, - Лопухина подошла к окну, поправила занавеску, помолчала, затем продолжила исповедь. - Кому-то это удавалось ненадолго, кому-то нет. На Гарика не покушался никто. Слишком велик был риск. Шеф тщательно оберегал "крышу" от излишних потрясений. Я оказалась первой, кто посягнул на Арданяна.