Дорога в никуда. Книга вторая, часть вторая(СИ)

- И что, Землянский не интересовался вашим происхождением?- не могла не задать этого вопроса Ольга Ивановна.

- Нет. Да я и сам, как и не помнил, чья дочь моя мать. В графе социальное происхождение писал из крестьян. Мать моя в два года сиротой осталась. Ее отец, то есть мой дед в 19-м погиб, а прадеда в 20-м убили. Бабка из Александровки с мамой моей на руках убежала и под своей девичьей фамилией скиталась. Потом уже в одной кержацкой деревне за тамошнего мужика замуж вышла, все их законы и веру приняла. Ну, а кержаки ее не выдали. В тридцатых ту деревню дико раскулачивали и бабка уже со своей новой родней и оттуда бежали в обычную новосельскую деревню, там осели, и ей в третий раз веру менять пришлось, теперь уже на советскую. И мать моя тоже как положено пионеркой и комсомолкой была, и аккурат за три года до войны замуж вышла, а я в 39-м году родился. Поверите, отец мой только после моего рождения узнал, чьей снохой оказалась его теща, и чья внучка его жена. Но и он молчал, ни я, ни брат пока не выросли, ничего не знали. Воспитывались как положено, октябрятами, пионерами, комсомольцами и были уверены, что наши деды в гражданскую воевали в красных партизанах. А на поверку оказалось, что по линии отца мои предки вообще в гражданскую не воевали, сидели в своей деревне и землю пахали. А со стороны матери дед у Анненкова служил, а прадед поселковый атаман, вместе с вашим дядей коммунаров расстреливал, а потом возглавлял отряд белых партизан, или как тогда все говорили белоказачью банду.

- А вы знаете, как ваш дед погиб?- спросила Ольга Ивановна, пристально глядя на прихлебывающего чай Артюхова.

Тот в ответ взглянул на собеседницу и мрачно улыбнулся:

- Судя по вашему тону и глазам, и вы это знаете. Он погиб, спасая своего командира. А его командир был Иван Решетников, то есть батюшка ваш, верно?

- Верно,- вздохнула Ольга Ивановна и почему-то виновато опустила глаза.

- Это мне мать рассказала, когда я уже вырос. Как обухом по голове мне были все эти ее рассказы. Потом лет десять я в таком вот раздвоенном состоянии жил. Казалось весь насквозь советский, красный, а уж и какую-то червоточинку в себе чувствовал, фильмы, книжки, которым раньше безоговорочно верил, уже по иному воспринимал, истину меж строк пытался выяснить,- допив чай, Артюхов рассказывал историю своего "раздвоения" и как бы избавлялся от какого-то давно уже лежавшего на его душе груза.

- Да, представляю ваше состояние. Тем более сейчас, когда вы во главе огромного передового социалистического хозяйства, правая рука директора-орденоносца. Кстати, а вы сами разве не орденоносец?

- Хитрая вы Ольга Ивановна,- рассмеялся агроном.- Я уж настолько хорониться привык, что на людях о своей материнской родне стараюсь не вспоминать. А вот при вас решил, наоборот, о советских наградах умолчать, а вы не дали... Есть, конечно. В восемьдесят третьем план на сто десять процентов сделали. Ну, Землянскому, "Ленина" дали, а мне "Знак почета". А грамот всяких и благодарностей не счесть и областных, и республиканских, и союзных.

- Вы коммунист?- продолжала "допрос" Ольга Ивановна.

- А как же без этого. Разве может быть главный агроном совхоза беспартийным. А вот то, что вы обмолвились про наш совхоз, как передовое социалистическое хозяйство, то я вам вот что скажу - все это чистой воды липа,- с обезоруживающим простодушием признался Артюхов.

- Как это... липа?- не поняла Ольга Ивановна.

- А так. Все это своего рода бег в мешке. И все мы, директора, агрономы, бригадиры, простые рабочие, соревнуемся в этом беге. Землянский лучше других в этом мешке бегает, вот и все.

- Я вас как-то не совсем понимаю,- выразила недоумение Ольга Ивановна.

- Чего тут понимать, вы и сами отлично знаете, никаких таких преимуществ социализма и коллективизма в ведении сельского хозяйства нет и быть не может. Наша нынешняя урожайность на десять-пятнадцать, а то и на тридцать процентов ниже, чем была до революции. Это я вам как агроном говорю.

- Даже в вашем совхозе?- по-прежнему не верилось Ольге Ивановне.

- Я и говорю конкретно о нашем совхозе, а в других еще хуже. У Танабаева урожайность почти в два раза ниже, чем была не тех же землях у крестьян-новоселов, которых сюда привезли по столыпинской реформе. А если брать пойменные прииртышские и бухтарминские земли, где сеяли усть-бухтарминские казаки, так у них в два с половиной - три раза урожайность была выше, - уверенно констатировал Артюхов.

- Простите, вы так утверждаете. Вы, что специально занимались этим вопросом, и откуда у вас данные о дореволюционных урожаях?

- Как откуда? И очевидцы еще некоторые живы, и есть статистические данные в областном архиве. Вся разница, что тогда урожай в пудах считали и сбор с десятины, а сейчас в центнерах и с гектара. А про ту жизнь я от бабки, пока жива была, успел немало узнать. Удивительное дело, она до 71-го года дожила, кругом уже советская власть больше пятидесяти лет стоит, и Усть-Бухтарму затопили, а она все не могла забыть, как александровские казаки усть-бухтарминским завидовали. Дескать, там и центр волости, и церковь и школа, и почта с телеграфом, и сберкасса при ней, и жили намного богаче и земля лучше...

- Погодите,- перебила Ольга Ивановна.- Я все же никак в толк не возьму. Ваш совхоз, судя по газетам, в среднем собирает по двадцать-двадцать пять центнеров с гектара, верно?

- Официально, да,- кивнул Артюхов.

- Как это официально?- вновь была поставлена в тупик Ольга Ивановна.

- Я вам это после объясню. Вы мне сначала скажите, о чем спросить-то хотели?

- Ну, как, если все так, как вы говорите, что до революции собирали на десять-двадцать процентов больше, то значит средняя урожайность тогда была где-то тридцать центнеров. И это как вы говорите у крестьян новоселов, столыпинцев. А что же тогда в Усть-Бухтарме у станичников было, еще больше, все сорок? Но этого просто не могло быть, при той агротехнике и полном отсутствии минеральных удобрений. Или я что-то не понимаю?- Ольга Ивановна вопросительно смотрела на собеседника

- Хорошо считаете Ольга Ивановна, не знал бы, что вы филолог, принял бы за математичку,- сделал неожиданный комплимент агроном.- Только вы не учитываете то, что я уже вам говорил, что советское хозяйствование, это не честный, так сказать, бег, а бег в мешке. А теперь об официальных наших двадцати пяти центнерах с га. Их мы собираем благодаря неучтенным полям, которые спрятаны далеко в горах, на самой границе с Лениногорским районом, там есть такие плоскогорья с вполне приемлемой почвой. Но дорог туда нет, ни одна машина не проедет, только трактор или лошадь с телегой. Про их существование не то, что проверяющие инспекторы из обкома не знают, большинство наших рабочих, если даже и слышали, никогда там не бывали. Благодаря этим полям мы и повышаем свою среднюю урожайность. Так же имеем неучтенные стада коров, свиней, овец, благодаря чему легко выполняем, а если захотим, то и перевыполняем план по мясу и молоку. Признаюсь, что тайные неучтенные поля выдумка не сегодняшняя, ее впервые здесь еще в НЭП опробовали, как средство сокрытия от продналога истинного количества засеянного и собранного хлеба.

- А какая же тогда у вас реальная урожайность?- не могла задать уже очевидного вопроса Ольга Ивановна.

- Двадцать, в лучшие годы. А так шестнадцать-восемнадцать.

- И что такая практика применяется и в других хозяйствах?

- Повсеместно.

- Это значит, у Танабаева вообще...

- Да, у него на самом деле 10-12 центнеров на круг собирают,- подтвердил Артюхов.

- Ужас!

- То еще не ужас, настоящий ужас в другом. Тут дело даже не в Танабаеве, а в том, кто его, а до него его отца и деда ставили руководителем земледельческого хозяйства, и превратили их в династию потомственных председателей-директоров, а фактически заставили их заниматься не своим делом. Вы случайно не помните из рассказов ваших родителей, чем занимался дед Танабаева, когда батрачил у вашего деда?