Дорога в никуда. Книга вторая, часть вторая(СИ)

В Туркмении имела место несколько иная ситуация. Туркмены выказывали крайнее недовольство тем, что поселившиеся в республике русские далеко не всегда уважают их обычаи и, наоборот, живут лучше, чем местные. А многодетные туркменские семьи, которых в республике было очень много, еле сводили концы с концами, а в некоторых вообще голодали. Ольга Ивановна знала, что подобная ситуация имела место и в Таджикистане, и в Узбекистане. В этих республиках политика союзного центра на выделение лучших земель под хлопчатник привела к тому, что собственное производство продуктов питания не покрывало потребностей быстрорастущего населения. Таким образом, Казахстан оставался в Союзе одним из немногих островов относительного межнационального согласия. Казахи в своем подавляющем большинстве терпимо относились, и к русским, и к прочим населяющим республику народам: немцам, корейцам, татарам, уйгурам... Обстановку, правда, напрягали чеченцы и турки-месхетинцы, высланные в Казахстан так же как немцы и корейцы в годы Великой Отечественной войны. Они не все вернулись на Кавказ после хрущовской реабилитации, а продолжали жить там же, куда их выслали при Сталине. В местах их компактного расселения всегда возникали очаги межнациональной напряженности, ибо и они ни с кем не могли ужиться, и с ними никто. Но этих чрезмерно "горячих" горцев насчитывалось сравнительно немного, и потому можно было с полным основание говорить, что в республике царили относительные порядок и спокойствие.

Почему, зачем надо рисковать разрушить этот мир, тем более, что Казахстан действительно один из трех важнейших вместе с Россией и Украиной, если можно так сказать, "краеугольных камней" в фундаменте Советского Союза? Неужели не понимает этого Горбачев и прочие члены Политбюро? К тому же казахи очень терпимая нация, терпимее не только известных своей несдержанностью народов Кавказа, они терпимее прибалтов и среднеазиатов, где русских в лучшем случае недолюбливают, терпимее "западенций" на Украине, где "москалей" многие откровенно ненавидят. Все это казалось настолько нелепо, что Ольга Ивановна до конца не могла поверить Марии Николаевне. И в самом деле, неужто то, что видит председатель какого-то занюханного Поссовета, не видят в Кремле, в Политбюро, все эти люди, сделавшие головокружительную карьеру, возглавившие огромную сверхдержаву, руководящие почти тремястами миллионами людей, к мнению которых прислушивается весь мир?... С другой стороны, если все так, ей бы радоваться, осознавая очередную фатальную ошибку, которую готова была совершить та самая власть, что беспощадно уничтожила ее предков, сломала жизнь ей самой. Но радости не было. Какая-то внутренняя интуитивная тревога за будущее щемила сердце. Она помнила, как переживали за все, что творилось в Советской России, особенно во время войны ее родители, также имевшие все основания ее ненавидеть, помнила большую карту на стене в гостиной, на которой отец регулярно отмечал изменение линии фронта, как он радовался, когда немцев разбили под Сталинградом. Видя радость родителей, радовалась той победе и она, восьмилетняя ученица 2-го класса харбинской гимназии. Да, родители ненавидели советскую власть, но очень переживали за страну. То же самое сейчас ощущала и она. В то же время Ольга Ивановна видела в окружающих ее людях в основном полную апатию. Они все воспринимали с полнейшим равнодушием, лишь тихо ропща на кухнях, все - и недостаток товаров, продовольствия, и гробы из Афганистана. Казалось, так же спокойно они воспримут и гибель страны. Ни относительно сытые грузины с армянами и азербайджанцами, ни полуголодные узбеки с таджиками, а главное, не станут спасать страну и русские с украинцами - основные нации Союза, настолько велика была эта усталость, всенародная апатия.

Придя домой после разговора с Марией Николаевной, Ольга Ивановна обнаружила в почтовом ящике плотно набитый конверт. Писал тот самый краевед из Усть-Каменогорска, что нашел в архивных завалах музея записку Бахметьева начальнику тюрьмы:

"Уважаемая Ольга Ивановна! Считаю своим долгом сообщить Вам, что несколько дней назад к нам в город приезжал в творческую командировку писатель из Москвы. Писатель малоизвестный, если не сказать совсем не известный. Тем не менее, за какие-то заслуги его удостоили членством в Союзе писателей. Так вот, он собирал материал для своей новой книги, а пишет он как раз о коммунарах, присланных сюда Лениным в 1918 году. Доехать до Коммунарского у него духу не хватило, но у нас он поработал весьма плодотворно, излазил все архивы, и конечно посетил краеведческий музей, побывал на заседании нашего Общества краеведов. Одним словом, пытался разжиться информацией на халяву. Но это у него не получилось, пришлось ему потратиться на ресторан, ну, а я под шумок упросил его показать те материалы, что он здесь собрал, особенно в областном КГБ. Представляете, нас туда на порог не пускают, а ему пожалуйста. Вот что значит Москва и корочка Союза писателей. Кое какие из тех материалов, думаю, должны Вас заинтересовать, ведь судьба ваших родственников тесно переплетена с судьбой тех коммунаров..."

Ольга Ивановна обычно придя после работы домой первым делом разогревала ужин, но сейчас увлеченная чтением письма забыла обо всем.

"... Так вот, главными героями в книге этого писателя должен стать председатель коммуны Грибунин, его жена и дети. Повествование, конечно, предполагается выдержать в героических тонах. Но, исходя из тех материалов, что ему удалось собрать, из Грибунина героической личности никак не получается. Тут вскрывается весьма странная история с оружием и боеприпасами, которые в немалом количестве привезли с собой коммунары. Получается, что все это оружие аж до конца 1919 года лежало в земле спрятанное и не стреляло, хотя потребность в нем у местных красных партизан все это время была острейшая. Почему Грибунин, пока был жив, так никому и не открыл место его хранения? Тут можно только гадать. В то же время из КГБешных архивных документов становится ясно, что небезызвестный Бахметьев, руководивший уездным большевистским подпольем, имел связь с Грибуниным, неоднократно приезжал к нему. И опять вопрос, почему оружие так и не попало к партизанам, до самой гибели председателя коммуны. Лишь в ноябре 1919 года, когда Колчака уже фактически разбили, оно было отрыто и передано в отряд "Красных горных орлов". А после восстановления советской власти в Усть-Каменогорске Бахметьев, будучи членом УКОма партии и заведующим отделом народного образования, а также редактором уездной газеты "Советская Власть", совмещая столько должностей, то есть будучи человеком очень занятым, он в тоже время принимал самое живое участие в судьбе Вашего деда, заключенного в крепости, как раз по делу о расстреле коммунаров. Несомненно, здесь есть какая-то связь. Какая? Об этом тоже можно только гадать. Может быть вам там, на месте, в разговорах с усть-бухтарминскими сторожилами удастся что-то выяснить по этому поводу и пролить дополнительный свет. Со своей же стороны не могу удержаться, чтобы сообщить вам еще ряд фактов, которые мне удалось выведать у этого писателя. Прослеживая судьбы героев своей будущей книги, он доподлинно разузнал, как сложилась дальнейшая жизнь жены председателя коммуны Лидии Грибуниной и ее детей. Она сначала работала в уездном отделе образования и всячески пыталась скомпрометировать и видимо "подсидеть" Бахметьева. В КГБшном архиве обнаружено несколько ее докладных записок, где она обвиняла его в том, что тот тормозит начало судебного процесса над убийцами ее мужа и более того пытается выгородить бывшего усть-бухтарминского атамана Фокина, то есть вашего деда. Именно эти докладные записки, в конце концов, я думаю, и стали причиной того, что Бахметьева освободили со всех его постов и перевели в Семипалатинск на профсоюзную работу, а потом и вообще он подался к себе на родину, на Урал. В то же время, судя по всему, именно Грибунина сумела убедить следователя уездного ГПУ, небезызвестного Вам Кротова, организовать громкое дело и подвести под расстрел как можно больше казаков. Что Кротов в своих карьеристских устремлениях и сделал. В результате расстреляли, как непосредственных исполнителей (таких как ваш дядя), так и не принимавшие никакого участия (как ваш дед). Но и сама Лидия Грибунина карьеры в Усть-Каменогорске не сделала. По всему от нее, как и от Бахметьева, поспешили избавиться. Грибунина с детьми уехали вскоре после приведения приговора в исполнение, но в Петроград вернуться они не смогли. Они поехала на родину мужа в Витебскую губернию к его родственникам. Там она тоже попыталась сделать партийную карьеру, была даже избрана секретарем волостного комитета партии, но то ли не справилась, то ли еще что. В общем, ее перевели заведовать отделом материнства при горздраве. Тем не менее, эта дама как влезла на руководящую работу, так с нее уже и не слезала, но, как я упоминал, большой карьеры не сделала, видимо не помог ни статус вдовы замученного белыми коммуниста-героя, ни наличие редкого по тому времени среди руководящих советских работников гимназического образования. Закончила она не то редактором, не то зам редактора какой-то мелкой областной газетенки. Один из ее сыновей сумел сделать относительно неплохую карьеру в войну, стал полковником, но выше не пошел. Второй стал журналистом, но малоуспешным. Где и когда упокоилась Лидия Грибунина, видимо, главная виновница вынесения несправедливого приговора вашему деду, писатель-москвич так и не выяснил, но доподлинно узнал, что замуж она больше не выходила и, судя по всему, по жизни была очень несчастна. Ну, а что касается второго виновника расстрела вашего деда, Семена Кротова, то о его судьбе вы все знаете. Я поинтересовался у этого писателя и судьбой Бахметьева. Тут вообще полный мрак. Среди наших устькаменогорских исследователей бытует устойчивое мнение, что он стал впоследствии известным писателем Б..., но москвич этой версии не поддержал, сказав что следы Бахметьева теряются после его отъезда из Семипалатинска и никакого отношения к Б... он не имеет...".