Особенная дружба | Странная дружба

Двери часовни открылись: приветствие окончилось. Мальчики снова пересекали двор, направляясь к трапезной. Как только Жорж и Сестра покинули лазарет, она тут же установила индикатор «На КУХНЕ». Жорж последовал за ней по бесконечным коридорам.

— Ты будешь очень счастлив в Сен—Клоде, — заверила она его. — Всем нравится это место. Монсеньер проводит тут неделю каждые лето. Твои одноклассники — отличные дети, и твои воспитатели — учёные и праведные люди. Ты только должен вести себя хорошо и упорно заниматься, чтобы радовать своих родителей и Боженьку.

Спускаясь по лестнице, Жорж услышал шум, исходящий от трапезной, который становился все громче и громче. Приближался момент, когда он должен будет предстать перед всей школой. Обратят ли на него внимание, в такой оживленный день? Он становился уже не зрителем, а будто бы собирался выступить на сцену. Он быстро ощупал и подтянул узел галстука. Пробежал руками по волосам, но не один не сместился: он, должно быть, использовал достаточно геля этим утром.

В тот день он уже видел трапезную; но сейчас она полностью изменилась из–за множества юных лиц, заполнявших её, и воспитателей, восседающих за своими высокими столами, стоящими на возвышениях по краям зала. Жорж колебался, испуганный взглядами. После чего направился к высокому префекту, которого он увидел стоящим в дальнем конце зала. Признает ли его настоятель, восседающий под Распятием возле двери? По крайней мере, префект его не забыл, дружелюбно поприветствовав:

— Вот, наконец, и наш запоздавший!

Он подвёл Жоржа к назначенному ему месту, и представил соседям, предоставив им возможность представляться самостоятельно. Жорж сел. Удивленный отсутствием скатерти, он осторожно опустил свой серебряный нож, вилку и ложку на мраморную поверхность. Никто не предложил ему руки, и он не стал предлагать свою. Тарелки оказались со щербинами. Стол был заставлен кувшинами с вином, графинами с водой, корзинами с хлебом, и парой супниц. Сосед слева оторвал Жоржа от раздумий просьбой повторить его имя, которое было нечётко сказано; сам он назвался Марком де Блажаном.

Вскоре они узнали немного друг о друге. Марк приехал из С., города, находившегося неподалеку от родного города Жоржа. Возможно, именно поэтому они сидели рядом; или, вероятно, это было из–за приставки «де» в их именах? Но Жорж надеялся, что Блажан не окажется сыном маркиза; хотя он мог им быть, но подобное не делало бы никакой чести титулу — у него был кривой нос, редкие волосы, и он носил очки самого затрапезного вида; кроме того, казалось, что его здоровью нечем гордиться — он был худ и бледен. Вероятно, каникулы не пошли ему на пользу — он уже принимал лекарства, рядом с ним стоял ящичек с аптечной бутылкой и коробкой пилюль. Контраст между ним и соседом Жоржа с правой стороны не мог не броситься в глаза. Жорж узнал в нём того рослого парнишку, у которого пытались отобрать цветок, и который дурачился возле живой изгороди. Он олицетворял собой энергию и силу. Жорж понравился его смех, его голубые глаза, черные волосы, и скопление веснушек, оживляющих его лицо. Он представился — Люсьен Ровьер.

После десерта предстоятель позвонил в колокольчик, требуя тишины.

Один из мальчиков, встав у пюпитра, установленного посреди зала, принялся читать первую главу «О подражании Христу» [Католический религиозный трактат Фомы Кемпийского, ок.1427 г.]:

— …Посему, постарайся отвратить сердце свое от любви к тому, что видимо, и направить его к тому, что незримо. Ибо тот, кто подчинен своим чувственным желаниям, оскверняет совесть и лишается благодати Божьей.

После чего все встали и повернулись к настоятелю, который молился. Жорж уставился на шею Ровьера; она классно выглядела и пахла лосьоном.

Спальня, как трапезная, выглядела совсем не так, как днём. Здесь, однако, царила тишина, придававшая сборищу мальчишек религиозный оттенок. Жорж понимал, что следуя обычаям, направленным, по–видимому, на облегчение надзора, повсюду будет иметь нескольких соседей. Его кровать оказалась предпоследней; кровать Ровьера стояла последней в ряду, в самом в конце комнаты, в непосредственной близости от шкафчиков. Он пошёл посмотреть на свои вещи в шкафчике под номером 25: Сестра приспособила туда занавес, чтобы на его одежду не садилась пыль. Она всё хорошо устроила: она знала, как отблагодарить за щедрое вознаграждение, которое получила. Его книги были аккуратно сложены рядом с чем–то вроде невысокого сундука, служившего тумбочкой. Хотя, согласно сказанному Марком, учебники для третьей формы, которые он уже купил, оказались бесполезны: учебный план колледжа был иным. Разве не в этом смысл религиозного заведения? Оно должно отличаться от всех остальных!

Некоторые из ребят, подобно Ровьеру, чьё привычное хладнокровие не было нарушено возвращением в школу, несколько оживили спальню, отправившись чистить зубы к умывальникам. Вода из кранов звонко била в цинковые раковины. Наблюдая за другими, Жорж начал раздеваться. Он видел голые спины, торсы и руки, у одних бледные, у других — загорелые. Он надел пижаму. Кое–кто из мальчиков носил ночные рубашки; тут, очевидно, присутствовало два направления в ночной одежде. Жорж скользнул под покрывало. Никогда раньше ему не приходилось ложиться спать среди такого количества людей. Ровьер, вернувшийся от умывальников, раздевался. Он не отвернуться от Жоржа, представ перед ним в своём природном естестве. Натянув пижамные штаны, он столкнулся с некоторыми трудностями, пытаясь выровнять концы завязок. Наконец, ему это удалось, и он запрыгнул на кровать, где одним движением отвернулся. После чего, усевшись, изящно склонил голову и принялся грызть ногти. Жоржа это огорчило; он слышал, что у мальчиков подобное являлось свидетельством порока. Все обитатели спальни встали на колени на своих постелях, в то время как дежурный воспитатель помолился вслух: его первыми словами были: «Сон есть отражение смерти».

Потом в комнате погасили свет, оставив гореть только ночник. Тихо ступая, некоторое время спальню патрулировал аббат, затем он исчез; его комната примыкала к спальне, а дверь туда находилась сразу за большой аркой, ведущей из общежития. Он раздвинул занавески на внутреннем окне, выходившем на умывальники, что позволяло ему следить за всей спальней. Его исчезновение стало сигналом для начала шепчущих разговоров.

Как хорошо было место в комнате, где размещались Жорж и его соседи, как далеко они находились от враждебных ушей! Марк обратил внимание Жоржа на дополнительное преимущество: дежурный воспитатель не мог застать их врасплох, услышав их, ибо они обязательно бы увидели, что он идет — дверь в его комнату, невидимая почти для всех остальных, находилась в дальнем конце диагональной линии, проведенной от их кроватей. Блажан набросал геометрический план спальни в воздухе. После чего спросил:

— Ты ужасно умный?

— Я в прошлом году получил приз за всестороннее развитие, — ответил Жорж.

— Воспитатель посчитал достойной шуткой поселить нас вместе, — сказал Марк, смеясь. — В Сен—Клоде я четырежды был первым учеником. О, Отцы знают, что делают! Они уделяют пристальное внимание нашим данным, они знают, что мы никогда не будем списывать и можем играть друг против друга. Вы, лицеисты, должны быть ужасно продвинуты — я к тому, что такую высокую оценку дали сами воспитатели. Здесь ты сможешь поступить в академию. По крайней мере, это не так глупо, как становиться конгрегационистом [членом церковного братства]. Сейчас я уже год как в академии; я посодействую тебе, если захочешь. Хотя я очень верующий, но просто не хочу присоединяться к конгрегации: это не что иное, как скопище парней, у которые есть все основания не обращать на себя внимание; я считаю это отвратительным.

Жорж обрадовался, когда Блажан закончил трёп. Ему хотелось узнать, спит ли Ровьер. Находясь с краю ряда, Ровьер мог разговаривать только с Жоржем. Свет ночника падал на его лицо; его глаза были закрыты, но он открыл их, словно почувствовал на себе взгляд Жоржа.