Особенная дружба | Странная дружба

Отец Лозон лично пришел за Жоржем. Он отвел его к себе в комнату. Поднимаясь по лестнице, Жорж успокаивал себя: в конце концов, это станет даже конфиденциальнее, чем в часовне, и поможет создать связь между кающимся и исповедником. А его выбор духовника, совершенно независимый от Марка и Люсьена, оказался не так уж и плох — отец Лозон преподавал математику, а Жорж был особенно слаб именно в математике. Его духовник может оказаться снисходительным к его слабости. Жоржу стало стыдно от подобной мысли: слишком уж он легко поддался влиянию духа колледжа.

Никогда прежде он не бывал в комнате воспитателя или священника. На столе, заваленном книгами, стояла раскрашенная гипсовая статуя Пресвятой Богородицы и лампа, чей абажур был удлинён посредством закреплённой на нём газеты. В одном углу находились кровать и умывальник, наполовину скрытые ширмой; в другом — скамеечка для молитв, на которой лежали стихарь и стола [элемент литургического облачения католического или лютеранского клирика. Шелковая лента 5–10 см в ширину и около 2 метров в длину с нашитыми на концах и в середине крестами].

Священник Жоржу очень понравился. Манера речи у него была изысканной, а жесты — плавными и размеренными. Его голубые глаза, слегка вьющиеся волосы и свежий цвет лица придавали ему искренний вид, который очень подходил главе Конгрегации. Он был уже хорошо информирован относительно Жоржа, которого назвал своим первым кающимся этого учебного года. Он сказал, что ему захотелось принять Жоржа в своей комнате, чтобы немного пообщаться с ним. Он всегда будет готов помочь Жоржу, если тому потребуется консультация, по любым вопросам, касательно ли его уроков, или связанных с его совестью.

Жорж прождал достаточно долго, чтобы сказать, что в математике полученные им результаты не всегда соответствовали его усилиям, но он надеется, что даже если ему не повезёт в Сен—Клоде, то, по крайней мере, он станет более усердным. Затем он взялся за скамеечку.

Отец Лозон надел стихарь, фиолетовую столу, и присел на краешек стула. Жорж встал на колени, раздумывая, какой была бы исповедь Люсьена, если бы тот сказал правду о мыслях, с которыми причащался? И стоит ли Жоржу подражать ему? Нужно ли Жоржу начинать учебный год со лжи? Простота этой трибуны покаяния, вместо чувства стыда, появления которого он боялся, взбудоражила его.

Когда он поднялся с коленей, то заметил картинку, прикреплённую к стене рядом с распятием: «Поклонение Агнцу». Именно она, без сомнения, заставила Отца говорить о чистоте Агнца в своём наставлении.

На вечерней проповеди преобладала суровая дисциплина. Младшеклассники не обернулись, когда в комнату входили старшие мальчики, и те расселись по своим местам упорядоченно, так что Андре не смог проскользнуть на место рядом Люсьеном. Доминиканец объявил, что намерен поговорить на тему непорочности: казалось, это был злободневный вопрос. Начал он с небольшого отступления в этимологию, заявив, что слово чистота [pureté- чистота, непорочность, фр.] произошло от латинского puer, то есть мальчик; в санскрите это слово, сказал он, имеет тот же самый корень. Затем, как и в предыдущий вечер, он привёл некоторое количество статистических данных, а именно — о количестве рабов Божьих, принявших обет целомудрия в детстве. Среди них оказались: шестилетний Блаженный Петр Люксембургский, который стал кардиналом в пятнадцать лет и вскоре умер; девятилетний Алоизий Гонзага, чья скромность была настолько велика, что он никогда не позволял своему прислужнику увидеть своё тело дальше кончиков пальцев ног; видимо, по этой причине, церковь подумала, что он достоин стать покровителем молодежи вместе со Святым Станиславом Косткой. Касательно этого святого мы можем сказать, что в раннем детстве тот даже терял сознание, если слышал непристойное слово. В десять Святой Жан де Мата дал торжественный обет Пресвятой Богородице. Были ещё тринадцатилетние Генрих II Святой, будущий император, и Эдмунд Мученик, чья юношеская добродетель осветила конец двенадцатого века. Далее последовала притча в честь Святого Эдмунда: однажды, когда тот был школьником и шел со своими однокашниками, он покинул их, чтобы избежать их порочных разговоров. Вскоре перед ним предстал мальчик безупречной красоты, сказавший с особенным очарованием: «Привет, мой желанный». Эдмунда подобное обращение сильно смутило, а тот мальчик добавил: «Ты не узнаешь меня?» «Ты, должно быть, ошибся», сказал Эдмунд. «Совсем нет! Я тот, кто всегда рядом с тобой в школе, и иду с тобой туда, куда и ты. Меня зовут Иисус».

Какие занимательные истории были у этого проповедника! Красота в его рассуждениях играла большую роль, прямо как в греческой истории! Неожиданно, Жорж, сложивший руки на своём столе, сообразил, что его правая рука находится очень близко от левой руки Люсьена. И под прикрытием своего локтя, он двинул ее дальше и коснулся своего друга. И ему показалось, что он совершил нечто важное, будто бы, в этот самый момент, он выбирал своё будущее. Исповедь, которую он только сегодня совершил, показалась ему надуманной, а голос проповедника — фальшивым и праздным.

Тогда он плотно прижался рукой к руке Люсьена, а тот не сделал попытки отодвинуться. Жорж не посмел посмотреть, улыбается ли Люсьен. Возможно, его действия показались бы другим не более чем своего рода бравадой, жестом, высмеивающим проповедь о непорочности. Когда они вышли из комнаты, Люсьен, не сказав ни слова надзирающему воспитателю, исчез. А спустя несколько минут, в часовне, Жорж был изумлен, увидев его стоящим у алтаря, в красном одеянии и стихаре, вместе с Андре.

Люсьен управлялся с кадилом; он выглядел весьма романтично. Был ли он воспет в стихах? А если так, это сделал Андре, или кто–то из христианских поэтов — о мальчиках, чьи души как кадила? И что подумал бы проповедник — о нём, наряжённом в красные одеяния, совершающем богослужение в честь того Святого Плакида, чья дружба со Святым Мавром была предложена вчера на проповеди в качестве примера для подражания?

Жорж быстро оглядел присутствующих: казалось, никто, даже Блажан, не обращали никакого внимания на Андре или Люсьена. И эта общая неосведомленность раздражала его. Ревность к Андре становилась для него невыносимой: его маленькая победа во время проповеди теперь показалась ему жалкой. Он понял, на какое громадное расстояние он отстает от соперника: на стороне Андре были существующий порядок вещей и все средства колледжа, умело им эксплуатируемые.

Люсьен опоздал в трапезную; Андре вошёл следом за ним. Усевшись, Люсьен сказал:

— Быть алтарником жуткая скука. Им больше не заловить меня в суматохе для этого.

Одновременно он пихнул Жоржа коленом, давая понять, что он имел в виду как раз наоборот, но приходится скрывать свое удовольствие. Он был очень доволен собой, напевая и смеясь без причины. Он упрекнул Жоржа за плохой аппетит, и настоял, чтобы наполнить для него тарелку. А Андре, через всю комнату, мужественно наблюдал за ними.

В спальне Жорж с нетерпением ожидал ухода воспитателя, чтобы послушать, что Люсьен расскажет ему. Но Люсьен уснул. Сможет ли Жорж забыть, что он всего лишь вторая скрипка в дружбе? Мало того, что он исключен от участия в удовольствиях Люсьена: он даже не имел права ожидать отчета о них. Он развернулся, чтобы поговорить с Марком.

Непревзойдённый Блажан, в свою очередь, был только рад поделиться некоторыми из своих тайн с Жоржем; как и с Люсьеном, они обсудили прошедшие каникулы. Казалось, в этой спальне секреты долго не держались. Блажан посвятил сердце одной из своих кузин, с которыми провел лето в провинции. Для того, чтобы не отставать, Жорж противопоставил ему двух своих, оставшихся у него дома; хотя ни одна не вызывала у него особенного восторга. Марк захотел узнать, как зовут самую красивую из них, и, казалось, остался доволен, узнав, что её зовут Лилиан. После чего ему захотелось узнать цвет ее волос, но Жорж не смог удовлетворить его любопытство, так же, как и насчёт точного цвета её глаз. Затем Марк завершил описание собственного предмета обожания, и пообещал, что покажет ее фотографию Жору не позднее завтрашнего дня; он держал её в молитвеннике. На самом деле именно эта его кузина была объектом, как его молитв, так и его мыслей; ради того, чтобы стать достойным её, он так превосходно проводил Уединение, и делал заметки во время проповеди.