Шум бури (СИ)

В Овражном был один староста и хромой писарь.

Сельчанам казалось, что больше их села нет нигде и что выше их писаря и пьяницы старосты начальников не бывает.

В селе насчитывалось шестьдесят домов. Была ещё канцелярия, а в ней висел телефон, но кроме старосты и писаря к нему подходить никто не смел. По селу ходили всякие пересуды об этом телефоне: "В нём сидит чёрт, иначе как может звенеть звонок, или если бы нас не обманывали, тогда как бы слышался так далеко человеческий голос".

В селе ни один мужчина не нёс свои жалобы дальше канцелярии, потому, что это им казалось постыдным делом. Материя, соль, керосин, мыло, нитки, гвозди, иголки, - всё, что угодно, всегда было полно́ в магазине Дзека.

К знахарю тоже не ходили в другое село, потому, что свои знахари были более именитыми. Девушек тоже не брали из других сёл, потому, что лучше своих девушек не было нигде. Беззаботно и беспечально по вечерам сидели на ныхасе старики и курили свои трубки.

С утра до самого вечера держал Дзека в руках аршин, но не уставал от него. Дзека искусно мерил аршином. Если у других при замере куска ткани получалось десять аршин, то у Дзека выходило одиннадцать. Люди спрашивали его:

- Где ты научился так умело торговать?

Он им отвечал так:

- Умение торговать приходит не от учёбы. Бог даёт человеку какой-то талант, и тот пользуется им до самой смерти.

Дзека после этих разговоров гладил усы и вновь принимался за работу. Он был искусен и с весами, стоило ему тронуть их рукой, и они тут же становились ровно.

Очень были сельчане довольны своим житьём, потому, что не знали лучшей жизни, да и где бы они её увидали. Чего бы им ещё хотелось желать: из года в год у них бывали большие пиры, старики рассказывали старинные предания, а младшие слушали их вдумчиво, внимательно. Самый старший в селе, старик, каждый вечер начинал свой рассказ о том, как для нартов наступил голодный год: "И вот, говорил, в тот год у нартов не было еды. Их молодёжь с утра до вечера лежала на ныхасе. Сырдон всегда был источником бед для нартов, и он на лежащую на ныхасе молодёжь натравил свою собаку, и та сжевала у лежебок болтающиеся края их ремней, и ремешки их арчита". Затем сказ старика заканчивался словами: "Пусть бог не допустит больше такого времени. Мы довольны своей жизнью. Спасибо тебе, золотой Уастыржи!" Он вверял себя под покровительство божеств и, покачиваясь, отправлялся к себе домой.

Село никогда не отлучалось надолго от песен и танцев. По праздникам молодёжь с утра до вечера танцевала за селом, на траве. Девушки дарили любимым юношам носовые платки. Глазами делали друг другу знаки. Посылали сватов, женились и жила жизнью отцов и дедов молодёжь Овражного...

* * *

Лишь на другое утро, когда солнце взошло высоко, очнулся от глубокого сна Чито. Он приподнялся на постели, огляделся по сторонам, затем встал, взял кувшин и начал быстро умываться. С улицы стали доноситься тягучие мелодии гармошки, и песня о Уастыржи. Только теперь Чито вспомнил, что сегодня праздник покровителя мужчин.

Люди веселились, пели; солнце сверкало с высоты, однако сердце Чито ничего не радовало. Чито присел на кровать. Он провёл рукой по бёдрам, но всё равно не верил, что не умер. Парень думал, что всё происходит во сне и впал в удивление. Ему казалось, что он не дома, а погиб где-то в лесу и теперь находился в раю. Чито просидел так некоторое время, потом опять впал в дремотное состояние, и сон тут же сморил его.

Люди шли на окраину села под большое дубовое дерево. Они несли с собой пироги, араку, пиво и жирные бараньи шашлыки. Старые ветви дуба были не видны от ленточек. Людей становилось больше и больше. Каждый подходил и привязывал ленточку к ветке дуба, затем бросал серебряную монету в чашку, что висела на дереве. Поприветствовав присутствующих, он вверял себя божествам и после этого садился на камень возле людей.

Люди пришли все. Больше ждать было некого. Старейший села, ловкий на язык старик Тедо, взял в руки рог и стал ходить вокруг дерева, вознося молитвы к богу. Когда Тедо завершил обряд, все стали есть и пить.

Люди сидели по трём поколениям: старики, пожилые мужчины и молодёжь. На пиру не было ни одной женщины, адат запрещал находиться женщинам рядом с мужчинами.

Когда люди изрядно выпили, их песни стали слышны далеко. Еды, питья, песен и танцев было столько, сколько угодно каждой душе. Через некоторое время младшие вдруг заметили, что рядом с ними нет их хорошего друга. Сразу послали Басила проведать Чито. Добравшись до ворот двора Чито, Басил громко крикнул:

- Эй, ты где, мой друг!?

Услышав шум, Чито привстал с кровати. Он и теперь не верил, что жив, но сидел на кровати в одежде.

Басил вошёл в дом:

- Эй, сколько же ты спишь, отважный парень, разве не пора вставать? Вон молодёжь тебя дожидается.

Чито эти слова понял основательно. Он пришёл в себя и вскочил...

- Что с тобой, Чито, ты не болен?

- Нет! Какой я тебе больной, просто ко мне пристал сон и не отпускает меня.

Басил полил воды Чито; тот умылся, сменил обувь, напялил на голову праздничную шапку и пошёл вслед за Басилом. Выглянув наружу с крыльца, сердце Чито наполнилось радостью. Он высоко поднял шапку и произнёс про себя: "Все-таки я жив!"

Пока Чито и Басил шли на пир, люди между тем опьянели и стали ссориться. Те, что сидели на пиру, разделились по фамилиям на группы и начали затевать драки. Кинжалы на солнце засверкали, как чистое серебро. Невозможно было разнять дерущихся. Остальные люди тоже разделились на две половины и бросились драться за обе фамилии!..

Кто-то донёс про драку старосте, и тот явился со стражниками к дерущимся. Староста и стражники их окружили со всех сторон и арестовали двенадцать человек. Оставшиеся ещё немного подебоширили, затем снова сели пить.

Стражники завели арестованных в тюрьму. Староста зашёл в канцелярию, и начал составлять протокол. Он долго что-то писал, потом позвал одного из стражников и послал его за свидетелями драки. Стражник первым делом привёл дочь арестованного старика Кавдина Асият - девушку на выданье. Он завёл её к старосте, а сам вышел наружу и встал у двери.

Староста прочитал девушке протокол, затем сказал:

- Слышала, Кавдин, очевидно, будет сослан в Сибирь.

Он положил перед нею протокол и протянул ей ручку:

- Поставь свою подпись, как свидетель!

Асият покраснела, обида сдавила ей горло, и она не могла говорить.

- Не знаешь как поставить подпись? Я покажу!..

Староста встал с места и подошёл сзади к девушке. Он наклонился над Асият, опустив своё тело на плечи девушки, и взял её руку, в которой она держала ручку. Асият совсем пригнулась к столу под тяжестью старосты. Тот, завладев правой рукой девушки, что-то пытался писать. Усы старосты всё ближе и ближе подступали к лицу Асият. Он освободил руку девушки, притянул её щёки к себе и поцеловал Асият в её красивые губы. Та вздрогнула и смущённо встала в углу, проливая слёзы.

- Что? Не веришь, что Кавдина отправят в Сибирь. Поверь.

Староста зажмурил глаз, а одну бровь поднял кверху и сел за стол.

Асият простояла некоторое время в углу, затем решительно подошла к старосте...

Глава третья

Балкад дивен своей красотой. В Осетии, наверно, уже нет такого леса, у которого бы сохранился его первозданный вид. От одного края до другого пять дней пути. Внутри Балкада не найти полян, всё покрыто деревьями. Наверняка в нём есть такие места, где не ступала нога человека. Лес называется Балкад потому, что там рыщут стаями голодные волки.

В этот вечер Балкад был совсем тихим. Не слышны были стуки топоров лесорубов, не мычали сытые быки мужиков, приехавших в лес за дровами. Мягкий ветерок осторожно дул с юга. Временами начинали шевелиться листья на макушках высоких чинар. Не слышалось шума, издаваемого лесными мухами. Отдыхал от дневных забот прекрасный вековечный Балкад. Иногда, как сказочное платье, начинал шелестеть зелёный наряд кустов на радость мягкому ветерку.