Эстафета нездешних

"Может, чего посущественней?"- осведомился я заботливым тоном опекуна-извращенца. Мне очень хотелось, чтобы она согласилась и тут. Тогда можно будет забыть об утомительных манёврах, со спокойным сердцем отнести соседку к обитательницам мутных, придонных слоёв жизни и ограничиться хмельной болтовнёй на отвлечённые темы, которая ни к чему не обязывает. Hо девица улыбнулась и покачала головой.

"Водку не пью, - сообщила она укоризненно. - Сразу начинает болеть голова".

...Очень скоро я узнал, что её имя - Анастасия, что приехала она из Hижнего Тагила, имея в мыслях поступить в театральный институт, куда и поступила, и теперь, с позволения сказать, обучалась на первом курсе. Во всяком случае, в её холщовой сумке лежали "Разбойники" Шиллера. Жила же она в общаге, и это слово, предполагающее невзыскательность всех, к кому оно имеет отношение, мигом отозвалось во мне запахом стряпни и сладкой неизбежностью вечерних знакомств. После непродолжительной беседы мои переживания уподобились маятнику: я то злился на Анастасию за иллюзорную доступность, то испытывал наплыв животного вожделения, будучи той же доступностью одурачен. Когда маятник проходил середину, я, в погоне за неотложным допингом, заказывал себе "Спецназ", и "Спецназ" прибывал - услужливый, чуть тёплый, в толстом пузатом стаканчике. Анастасия, нисколько не смущаясь моим возрастающим свинством, оставалась верной пиву, которое пила, вопреки моим ожиданиям, в час по чайной ложке. Поздним вечером она призналась, что ей вдруг сделалось неудобно раскручивать меня на новые кружки. Выходило, что в ней тоже угнездился особенный, её собственный маятник: разбитное детище городских трущоб, мало-помалу матереющее и набирающееся опыта, соседствовало с растерянной провинциалкой, которой незнакомы сложные правила простого флирта в условиях пресыщенного распутством, скучающего мегаполиса.

Говоря о позднем вечере, я намекаю на естественное развитие событий: её доступность оказалась, в конечном счёте, не такой уж иллюзорной, хотя поведение Анастасии в "момент истины" не позволяло причислить её к безнадёжным уличным вафлёршам. Спору нет, сам процесс ей, очевидно, нравился, и Анастасия допустила меня до себя исключительно под влиянием молодого, неразборчивого сексуального варварства. Я не буду подробно останавливаться на событиях того вечера - да, мы завалились к ней в общагу, а дальше - как положено, как у многих: сначала я лепечу, она елозит, потом наоборот - еложу я, лепечет она. Здесь уместно вспомнить, что "русский человек проверяется на рандеву". Эх куда ж ты мчишься, птица-тройка? Hо я, уходя, не стал выкидывать случившееся из головы, потому что не испытывал ни раздражения, ни досады. Это было необычно, это щекотало воображение. И я заглянул к ней ещё и ещё; Анастасия встречала меня в полюбившейся ей манере "пивко - это здорово!", я же чувствовал себя совершенно свободным от каких бы то ни было обязательств, что, согласитесь, очень ценно. И эта сомнительная сказочка продолжалась вплоть до нового полнолуния.

Луна заглянула в мутное немытое окно, перечерченное трещиной от края до края, и я, сместившись, как тем памятным весенним днём, бесстрастно проследил за собственными инстинктивными действиями. Hе прекращая двигаться вперёд-назад, я впился зубами в плечо Анастасии к полной её неожиданности, поскольку до того ничем не обнаруживал наклонности к садизму. Анастасия резко дёрнулась, выскользнула из-под меня и возмущённо осведомилась, в чём дело. Я в ответ, не говоря ни слова, до предела вытянул шею и укусил её вторично. Из неглубоких ранок выступила кровь, незаметная в прокуренной темноте, но ясно видная в гордом свете луны. Прежде, чем Анастасия с силой меня оттолкнула, я успел вернуться к первоначальному состоянию - правда, не до конца, потому что мой язык, пытаясь объяснить происходящее, сработал раньше сознания.

"Это эстафета, - сказал я невнятно, словно с набитым ртом. - Я передаю тебе эстафету".

Та недоверчиво хмыкнула:

"Hе иначе, у тебя колпак свезло. Что за эстафета?"

Я полностью пришёл в себя, встал с разорённого ложа и подсел к столу. Анастасия ждала, великодушно давая мне время выбрать более или менее сносное оправдание. Скурив сигарету до половины, я через силу спросил:

"А что - ты ничего не чувствуешь?"

"Болит там, где кусил, дурак", - сказала Анастасия. Она лежала, опершись на локоть, и не сводила с меня глаз.

"М-да", - изрёк я, чтобы не молчать и выиграть минуту-другую. Понимая, что только осложняю своё положение, я принял решение рассказать ей всё.

Давайте ненадолго вернёмся в первое полнолуние, когда я бредил свирепыми егерями. Тогда помимо новых, весьма интенсивных впечатлений мне повезло получить впридачу теоретическое обоснование моей обновлённой жизни. Оно весьма сомнительно, но чем богаты, тем и рады. Hе тратя времени на банальности хорошего тона - послав их псу под хвост, говоря откровенно, - потусторонний неопознанный пастырь открыл мне, что в моей персоне наша страна обретёт свой шанс возродиться и занять ведущую позицию в мировом сообществе. Возможно, этот шанс - последний. Слова невидимки, полные пафоса, торжественно звучали в моём мозгу, и эхо тех наставлений вольготно прыгало, подобно волейбольному мячу, как если бы дело происходило в пустом старинном зале под каменным сводом. Голос открыл мне, что с тех пор, как Соединённые Штаты Америки сделались непобедимыми лидерами в области компьютерных технологий, Россия может утереть им нос лишь в одном-единственном, маловероятном случае: ей нужно, призвав на помощь все возможные ресурсы, заняться биологическими науками. Ей, если говорить точнее, надо сколь возможно глубоко внедриться в человеческую психику, поскольку там, в этой психике, уснули праздным сном невиданные силы, против которых любая электроника покажется отрыжкой первобытнообщинного строя. Излагая свои мысли, невидимка особенно подчёркивал какую-то говенную псевдодуховность эпохи Водолея и особую роль российского государства в деле возрождения духа. К несчастью - и это мой невидимый лектор с горечью признал - надежды на мудрость и прозорливость российского руководства практически нет, и вряд ли можно ждать от него достойных вложений в биологические и психологические науки. Поэтому России послан дар - очередной бесценный дар свыше, свидетельство высочайшей милости и долготерпения. Именно в нашей стране суждено родиться и возмужать сознанию нового типа, носителем которого являюсь в настоящий момент я один. Довольно бестолковых, обречённых на провал шатаний в волчьей шкуре по запуганным сёлам и деревням, настало время заняться настоящей работой. Моей задачей будет пробуждать сознание моих соотечественников, множить ряды тех, кто понимает, что в пику устоявшимся взглядам является чемто иным.