На Диком Западе

Все тело Белого Сокола, за исключением головы, было уже засыпано. Тогда Разящая Рука встал и отошел.

— Вождь скоро очнется! — утвердительно произнес он.

Действительно, прошло пять минут, и Белый Сокол пошевелился, а затем поднялся и сел.

Оглала приблизились к нему с радостными криками.

— Он прав, — проговорил индеец, указывая на Разящую Руку, — Великий Дух не хочет мщения!

Как бы в подтверждение его слов, грохот вулкана внезапно стих — Адская Пасть закрылась.

— Вождь говорит правду! — прошептали сиу.

— Теперь, — предложил Разящая Рука, — мы можем пройти в ущелье, чтобы взять и погрести трупы воинов, павших жертвой нашей неосторожности. Опасности нет, так как извержение кончилось, а гроза нам не помешает.

Все молча двинулись за охотником. В обыкновенное время можно было бы дойти до подножия вулкана в течение часа, но теперь на это ушло более двух часов.

По ущелью приходилось пробираться с осторожностью, так как местами оно было совершенно залито лавой.

У самого подножия вулкана, полузакрытого обломками скал, лежали трупы сиу.

Молча оглала собрали тела своих братьев, и процессия двинулась обратно.

Несмотря на то, что извержение прекратилось, никто из индейцев не захотел располагаться лагерем около гор. Идти поэтому пришлось целый день, прежде чем удалось выбрать удобное место для остановки.

Глава тринадцатая

ИСТОРИЯ РАЗЯЩЕЙ РУКИ

На другой день с самого утра началась церемония погребения павших оглала, ведь подвиги каждого воина должны были быть прославлены в длинной песне…

Был уже полдень, когда вожди индейцев и охотники собрались на совет.

Во время неожиданной катастрофы погибло много лошадей, а еще больше — разбежалось. Во всем отряде осталось всего двенадцать всадников.

Прежде чем думать о возвращении, надо было позаботиться о приобретении лошадей.

После того как была выкурена обычная трубка совета, Виннету сказал:

— Брат мой Разящая Рука собрал вместе шошонов, апсароков, оглала и белых охотников. Чего он хочет?

— Я не хочу ничего теперь, — сказал Разящая Рука, — но я хочу только, чтобы шошоны, апсароки и оглала не вырывали томагавк войны и, когда придет время, действовали бы вместе.

— Так что, великому охотнику ничего не надо теперь от своих краснокожих братьев? — поинтересовался Токви-Тэй.

— Ничего.

Наступило минутное молчание.

— Тогда, — начал Виннету, — ничто не удерживает нас вместе.

— Правда, — сказал Разящая Рука.

— Но прежде необходимо разыскать лошадей! — воскликнул Мартин.

Индейцы неодобрительно посмотрели на молодого человека, вступившего без приглашения вождей в их разговор.

— Не думает ли брат мой, что мы слепы и не видим этого? — заметил Токви-Тэй.

Сконфуженный Мартин замолчал.

— Что думает Разящая Рука? — продолжал Токви-Тэй.

— Наших лошадей искать бесполезно, — отвечал охотник, — дождь смыл все следы.

Индейцы наклонили головы в знак согласия.

— Не лучше ли поискать табун? — продолжал Разящая Рука. — Как думают вожди?

— Брат мой рассудил хорошо! — сказал Виннету.

— Табун можно найти скоро, — подтвердил Белый Сокол.

— Тогда не будем терять времени. Все, у кого есть лошади, отправятся вместе со мной. Остальные будут ждать нас здесь.

Через полчаса после этого решения двенадцать всадников под предводительством Разящей Руки удалились в прерию.

Мустанги, или дикие лошади, по очень долго державшемуся мнению, считались родоначальниками наших европейских лошадей.

Однако за последнее время пришли к заключению, что европейская и американская порода развивались самостоятельно и что скорее европейская лошадь может считаться прародительницей мустанга.

Мустанги в диком состоянии живут стадами. Это животное отличается замечательной выносливостью и быстротой. В прирученном состоянии мустанг отчасти теряет эти свойства, а потому догнать дикого мустанга на обыкновенной лошади, несущей еще на себе и всадника, представляется почти невозможным.

Охота на мустангов поэтому требует особой осмотрительности, находчивости и ловкости.

Для поимки мустангов употребляется лассо, которым индейцы и охотники прерий владеют с большим мастерством.

Небольшой отряд Разящей Руки, углубившись в прерию, раскинулся широкой лентой так, что всадник от всадника находился на расстоянии более полумили. Эта цепь, захватывающая таким образом более шести миль, двигалась вперед в одном направлении.

Прошло три часа, когда один из крайних всадников издал условный сигнал, показывающий, что им замечен табун диких лошадей. Через несколько минут охотники стянулись и собрались вместе.

Местность была совершенно открытая, ровная, кое-где поросшая отдельными деревьями, и только вдали, почти на самом горизонте, возвышалась высокая, плоская, как бы выросшая из земли скала.

Табун находился в милях четырех, и надо было обладать поразительной остротой зрения, свойственной индейцам и охотникам, чтобы рассмотреть его с этого расстояния.

— Табун большой, — заметил Виннету.

— Виннету думает, что нам не удастся захватить его цепью? — спросил Разящая Рука.

— Мы можем воспользоваться Скалой Уединения! — произнес Виннету.

Разящая Рука тотчас понял, на что намекал Виннету. Оставив на месте трех всадников, он с остальными двинулся в обход и через час езды был позади скалы, скрытой от глаз табуна.

Между тем трое оставшихся охотников, выждав время, разделились и, образовав полукруг, стали подбираться к табуну так, чтобы, спугнув его, направить к скале.

Лошади, с подветренной стороны, долгое время не замечали приближения людей. Когда же те с громкими криками устремились вперед, мустанги шарахнулись и, направляемые с разных сторон охотниками, бросились в сторону скалы, за которой скрывалась другая партия под начальством Разящей Руки.

Как только мустанги поравнялись со скалой, охотники с лассо бросились им наперерез. Испуганные лошади, обгоняя друг друга, неслись по равнине, преследуемые охотниками. Главная задача охотников состояла в том, чтобы отбить от стада мустангов и переловить их поодиночке. За каждой отбитой от табуна лошадью гнались два охотника, из которых один мчался за ней, а второй старался заехать ей наперерез.

Тщетно дикий конь старался скрыться от преследователей: куда бы он ни направлялся — всюду встречал охотника, и ловко пущенное лассо наконец обвивалось вокруг его шеи.

Покрытый пеной, дрожащий, обессиленный и полузадушенный, он падал и становился пленником человека.

Через три часа охоты было переловлено около тридцати лошадей.

Теперь предстояла еще одна трудная задача — объездить диких животных и приручить их.

Необыкновенная привычка охотников и индейцев к верховой езде делала эту задачу сравнительно легкой: на связанного мустанга накладывалась уздечка из волос, всадник вспрыгивал на спину лошади, путы с нее сбрасывались. Освобожденная лошадь, почувствовав на своей спине непривычную тяжесть, сначала прилагала всевозможные усилия, чтобы ее сбросить.

Но всадник держался крепко; мустанг, чувствуя, что все его усилия бесполезны, закусывал удила и, обезумев от страха и злобы, бросался в бесконечную прерию.

После трех-четырех часов бешеной скачки он уже не сопротивлялся человеку и вполне подчинялся его воле.

Через день объезженные лошади были уже в лагере. Тогда на новую охоту выехало уже не двенадцать, а сорок человек, и уже через день весь отряд был снабжен великолепными лошадьми.

Соединенный отряд шошонов, апсароков, сиу и белых охотников заключил свои совместные действия общей охотой на бизонов.

После этой удачной охоты отряд разделился, и каждое из племен направилось к своей хижине.

Белых охотников Разящая Рука удержал при себе.

— Господа, — сказал он, — многие из нас скитаются по прерии, не имея определенной цели, подчиняясь лишь одному желанию — пользоваться раздольем пустыни. Но есть между нами и такие, которые ушли в пустыню не по своей воле — их отделили от людского общества несчастия, заставили удалиться в пустыню горе и человеческая несправедливость. Здесь, в жизни, полной тревог и лишений, они стремятся к тому, чтобы устроить свое счастье и, если возможно, возвратиться к людскому обществу, увидеть и облегчить участь дорогих для них людей…