Прозаические миниатюры 2010-2017 гг (СИ)

1-2 мая 2013

Д е вица-проказница

- А что, Данилка, будешь ли любить меня старухой дряхлою?

- Буду, краса моя ненаглядная.

- А что, Данилка, будешь ли любить меня, коли на сторону ходить стану?

- Буду, краса моя несравненная.

- И зачем тебе, Данилка, стерва такая нужна?

- А вот развяжешь руки-ноги - скажу!..

9 мая 2013

Если плачут...

Моя судьба - сидеть на чемоданах, в каждом из них не просто часть жизни, аккуратно сложенная воспоминаниями, в них моя озябшая и робкая душа. Я сижу на этой пирамиде, как на крыше дома, которого у меня нет. И не на вокзале, не в аэропорту, а в лесу, словно в сказочном сюжете несуществующей картины Васнецова.

Я сижу, покорно сложив руки и опустив глаза, а щеки мои заливает краска, потому как смущена и взволнована... там, глубоко внутри... Мне кажется, что из каждого чемодана со мной говорят, на меня смотрят, стыдят, хвалят, жалеют, восхищаются. Я слышу необычные звуки, возможно мелодии. Ведь и речь бывает мелодична... Я чувствую, что какие-то страницы жизни мне небезразличны и так тревожат сердце, что печаль окутывает с головы до пят, и будто бы в эти минуты накрапывает дождик. Как будто... а может и нет. Кофточка и юбка сухие, и роса по волосам не бежит. Должно быть, это особый дождик, из воспоминаний...

Я перемещаюсь с этим скарбом, словно на воздусе, по городам и весям, обо мне говорят - странница... Обо мне говорят - красавица... Обо мне говорят - неприкаянная... Обо мне молчат.

Мне не нужен новый чемодан. Что я положу в него? любовь тех, кого не знаю? скорее всего - одиночество... Иногда я вижу себя усопшей и удивляюсь толпе, что медленно идет за гробом до погоста. Откуда они? ведь у меня не было даже друзей; откуда они знают меня и любят, раз плачут?

26 мая 2013

Маленькая ведьма

Только глаза говорили о потусторонней сущности.

- Буду предельно честным, дорогой мой, и скажу прямо - взялся ты за дело, которое выходит за рамки моей компетенции. Да, я сыщик и сыщиком останусь. С пятнадцати лет работал не покладая рук. Все положил на карту, не свив гнезда... И вот ты пришел ко мне за советом... старику, сидящему на веранде в кресле-качалке, смотрящему на океан из окна домика... Разве я не заслужил вот так сидеть по утрам, смотреть вдаль на волны, слышать крики чаек, пить кофе, прогуливаться по берегу, подставляя лицо и грудь пронизывающему душу ветру? Тогда почему бы тебе просто не навестить меня, а? Не поговорить о какой-нибудь ерунде?

- Сэм, эта девушка - моя дочь.

- ...

- Стал бы я беспокоить тебя по пустякам?

- Ты говоришь, она приходит ночью обнаженной, находясь во сне, и ложится с тобой?

- Да... мне тяжело говорить... Глаза ее отрыты, но ничего не выражают. Я лежу в холодном поту, не зная, что делать, пока она ощупывает меня. Когда касается... когда трогает... в общем, я убираю ее руку, а она бьет другой по моей руке, и довольно сильно для девочки. Когда же пытаюсь встать и уйти, удерживает. Сопротивляется, если пытаюсь оттолкнуть ее.

- Ты обращался к психиатру?

- Собирался. Но решил сначала к тебе, потому что... Сэм... - и молодой мужчина заплакал.

- Боишься, что он сдаст тебя...

- Да... я не хотел этого, и не мог сопротивляться, чтобы не ударить.

- Ты и не мог драться с ней, понятно, это тоже попадает под статью. Она беременна?

- Лили? Не знаю...

- Как долго это продолжается?

- Месяц.

- Ты смотрел ее календарик?

- Да. Еще рано, но честно говоря, Сэм, я сомневаюсь. Только этого еще не хватало! Что мне делать? Что?

- Позволь уточнить, сколько раз в течение месяца это было?

Питер смутился.

- После того как я ударил ее, она упала на пол. Я испугался. Но повреждений не нашел. Когда осматривал ее, она обняла меня за шею - такой детский привычный жест. Я взял ее на руки и перенес в комнату. Положил, накрыл одеялом и вышел. Она за мной. И все началось сначала. Она легла со мной. Трогала лицо, руки, грудь, живот. А потом, нащупав восставшую плоть... с этого-то и началось... С тех пор... Сейчас. Дай подумать. Никогда не был таким рассеянным. Мне кажется, я схожу с ума.

- Питер, ты сказал, что месяц. Может, это не лунатизм? Девочка у тебя умная, не по годам развитая, не по годам начитанная. Возможно, она увлеклась всей этой психопатологией и имитирует болезнь, чтобы переспать с тобой? Ты, насколько я помню, как-то выражал беспокойство, что у дочери нет парня, тогда как многие за ней ухаживают и добиваются ее расположения.

- Все верно, общаются в колледже, постоянно звонят, вечерами провожают до дома. Поклонников хоть отбавляй. Но неужели ты думаешь, что...

- Предполагаю.

- Как это тогда понимать?

- Эдипов комплекс, перешедший в инцест. Что ты молчишь?

- Сэм... я лгал тебе, сказав, что... А ты просек. Сразу. Я тоже. В первый же день перерыл всю литературу. И понял, что она блефует. Ты понимаешь теперь о чем я?

- ...

- ...

- Бедный мой Питер. Воспитывал девочку с трех лет, один... Только во время командировок приезжала твоя мать. Мне жаль. Тебе надо было жениться.

- Я не думал об этом, пока Лили росла. А потом она взяла да и выросла, Сэм, - и Питер заплакал. - Что мне делать? Я пришел за советом. Мне не к кому идти.

- Это останется тайной.

- Ты... ты настоящий... друг. Сэм! Ведь я хотел застрелиться. Я был на грани. Не знал, как жить с этим. Ведь я абсолютно нормальный. Что она сделала со мной? Кто мог подумать? Моя девочка, в которой души не чаял!

- Я знаю, Питер, все знаю. И все знают, что таких отцов еще поискать надо. Успокойся. Поплачь, а хочешь - иди на берег покричи. Я когда-то так сделал, когда не уберег свидетельницу, полностью доверившуюся мне от маньяка. Он убил ее у меня на глазах. Я все просчитал, и просчитался. А ты, Питер, хороший сыщик. Главное, чтобы тебя не подкосило. Подожди, придет время, и она найдет себе другого мужчину.

Питер плакал.

14 июня 2013

Молочные реки, кисельные берега

Я представлял ее молоком, что обретает форму девы. Я представлял ее пред сном, в дороге, на бульваре, под сенью деревьев, сидя на лавочке, даже во время сессии. Но раз я не завалил ни одного экзамена, значит она - моя чистая греза, слеза в стакане молока, белое на белом. Мое неуловимое, неосязаемое. Мое ощутимое, имеющее вкус, цвет. Ах, боже мой! Ее руки парят над млечным зеркалом рек, из которых она вышла. Я вижу ее на кисельных берегах, бегущую обнаженной, и словно в раю, - не ведающую стыда, не вкусившую запретного плода, не знающую мук. Скрещенье ее рук и ног - пластика речи. Я слышу все, что она говорит. Но кто-нибудь! Остановите меня! Если уйти за ней, смогу ли вернуться назад, смотреть неравнодушным взглядом на девушек и женщин? Или меня поглотила молочная река?

Поутру, еще не умывшись, подхожу к зеркалу и вижу дорожки соли на щеках. Я плакал. Кто бы мог подумать, что греза будет столь реальной? Ой, кажется, мама проснулась. Так... сейчас начнется день, точнее - побежит, закрутится как юла. "Сын, ты ел? Через минуту будет завтрак! Отец! Где папа? А-а, дорогой, доброе утро! Костюм, рубашка, туфли - все готово. Я тоже тебя люблю. Кис-кис, Маруська, не вертись под ногами, у тебя полная миска. Брысь! Да что ж это такое, новые колготки порвала! Уйди, Маруська, сгинь! О-ой!.. как некстати. Эй, мужчины, не спите на ходу, до вечера!" Я мимоходом поцеловал ее, потом вышел на балкон, потягиваясь и зевая, смотрел, щурясь на солнце, как мама села в новенький Фольксваген, лихо развернулась, шлагбаум поднялся, и она исчезла, влившись в поток куда-то летящих машин.