Одиночество

Они на корабле, плывут к далекому острову. Пираты украли дочь вон того человека, чьи ботинки торчат из-под скатерти, этот человек -- капитан. Он неплохой, хотя и рабовладелец. И раб для него -- пустое место, хуже скотины.

И от унижения, которое испытывает он, храбрый, замечательный мальчик, -- мальчик почувствовал сладкую щемящую боль в животе, которая прокатилась волной к горлу и которую хотелось задержать, но она уходила, и, чтоб она вернулась, приходилось снова и снова вызывать в памяти и прокручивать образ незаслуженно оскорбительного отношения к себе.

Дочь капитана зовут Жельзонга. Он не знал, почему ее так зовут. Сколько он себя помнил, он всегда носил ее образ с собой и всегда ее так звали. Сколько лет (или месяцев?) ему было, когда ее имя и лицо впервые возникли в его сознании? Она была немного младше его и принимала участие во всех историях, которые он сочинял.

Пираты спрятали Жальзонгу в замке, а темнице, корабль уже близко от острова, и там, наверху, за столом, они обсуждают план ее спасения, и никак ничего не могут придумать. О нем они не вспоминают, словно его и не существует, может, бросят потом объедки и не взглянут даже... а зря, потому что они не узнают, что он давно уже сбежал, украв запасной ключ от оков. Он перелез через борт корабля и прыгнул в море, бурное море. Он с трудом доплыл до берега, и там его поймали пираты, но... о, счастье! -- они бросили его в темницу к Жельзонге. Он успокоил ее, утешил, и они вместе начали рыть подземный ход. Наутро пираты вытащили их на площадь и начали издеваться. Они раздели их догола. Он старался не смотреть на Жельзонгу, зная, что ей стыдно и страшно, но они заставляли, били его голое тело сапогами, жгли каленым железом, поднимали на дыбе. Они смеялись оскорбительно и зло. Он все выдержал, чтоб не унизить Жельзонгу больше, чем она уже вытерпела. И она прониклась благодарностью, лечила его раны, и снова они рыли подкоп, и однажды выбрались-таки на берег. И он переправил ее на корабль, а после... после залез под стол и тихо, незаметно надел на себя оковы...

-- Ты... опять?! -- сердито кричала мама. -- Завтра же зашью все карманы! Убери руки из брюк! Зачем, ну зачем ты вечно трогаешь писюльку?! В кого ты такой уродился? Балбес! Марш в угол!

-- Я не трогал, -- мальчик покраснел. Опять это получилось как-то нечаянно. Он встал в угол к книжным стеллажам. Гости уже ушли. Он даже не заметил -- когда. Мама с отцом серьезно о чем-то спорили. В их разговоре все время мелькало слово "онанизм". "Завтра посмотрю в словаре", -- подумал мальчик, уверенный, что это что-то нехорошае.

Он тихо протянул руку вперед и вытащил первую попавшуюся книгу. Это был сборник трудов по астрономии. Мальчика всегда ставили в этот угол и по его росту он мог взять лишь астрономическую литературу. Знал он ее назубок, так как стоял подолгу, упрямо, не любя ныть, подлизываться и просить прощения. За чтением сборника он и заснул. И не заметил уже, как мама несла его в кроватку, переодевала в пижаму, укрывала одеялом и тихо за него, молилась.

Мальчику снились джунгли... Темнокожие люди танцевали вокруг костра. Из хижины вышла мама -- это была другая мама -- и улыбнулась ему. Был и отец когда-то, но его убили на войне с другим племенем...

Мальчик, когда просыпался, помнил свои сны и воспринимал их совершенно естественно, даже когда он видел себя беззубой старухой-старьевщицей, или бизнесменом, или дикарем, и так же естественно для наго было об этом никому не рассказывать. Как отнесется мама к заявлению о том, что у него не одна мама, а несколько?.. -- он и не думал об этом. Все это было в порядке вещей и говорить об этом никому никогда нельзя -- как и о своих фантазиях, -откуда он это знал? -- пока его это не интересовало.

Мама вышла из хижины и улыбнулась. Он улыбнулся ей в ответ и пошел навстречу. Из зарослей вдруг выскочил разъяренный, кем-то раненный носорог, он несся прямо на него. Мама закричала.

Мальчик в ужасе проснулся. Горел ночник. Родители спали, повернувшись друг к другу спинами. Дождь кончился, стояла тишина. Это была огромная тишина, бесконечная... Он вспомнил сборник по астрономии и представил безбрежную тишину Вселенной. Он попытался найти границы Вселенной, но они ускользали, и все росли, и все не было последней. Потом он подумал о времени, о том, что было до вселенной, и что будет после, и снова он не нашел границ. Затем он увидел себя, закованного в рамки секундной жизни и ничтожно малого объема -- геометрическую, живую, пульсирующую точку -- тогда он закричал.

Мама подбежала к кроватке.

-- Что с тобой, цыпленок?

-- Мама, я боюсь смерти, -- трагическим шепотом произнес он. Мама чуть не рассмеялась. -- Тебе еще жить и жить...

-- Мама, этого так мало... Это совсем ничто... Ты не знаешь... никто не знает... Я видел это сверху...

-- Спи, скоро вставать.

-- Мама, я боюсь. Я не хочу никогда, никогда умирать.

-- Когда ты вырастешь, может быть, изобретут лекарство для бессмертия.

-- А тебя я смогу оживить?

-- Наверное...

Он немного успокоился. Не поверил, но чтобы не вернуться снова к этому ужасу, изо всех сил постарался поверить, что так оно все и будет, и лекарство от смерти, и маму оживит...

Мама вернулась в постель и заснула. Мальчик лежал с открытыми глазами и думал. Странные мысли роились в его голове. Он спросил себя вначале, зачем нужна жизнь? Зачем нужна эволюция? Человек? Может быть, он сам -- смысл жизни?

А что он должен делать, если это так? Чтоб оправдать эту жизнь? Если все смертно, зачем тогда рождаться? Чтоб мучиться страхом смерти? Потом, внезапно, мелькнула мысль, что, может, все ненастоящее, что звезды, Земля, Природа, люди, мама созданы только лишь для него одного. Чтобы Кто-то, бесконечно мудрый, глядя на него, что-то там для Себя понял. А может, мне все это снится? бесконечно снится? -- спросил он себя. -- А, может, это я ненастоящий? А кто же тогда тот, для кого все, и я тоже? Может, он еще родится через миллион лет, а я нужен здесь, чтоб все было так, как должно быть к его приходу? А может, настоящего вообще нет? Может, я кому-то приснился, он проснется сейчас, и меня не будет? И всего вокруг? А может, для всех людей создано все? Не для всех, а для каждого в отдельности? Мой мир для меня, мамин -- для мамы, поэтому мы, может, и не понимаем друг друга. У наших миров так мало общего: только -- что мы видим, слышим друг друга, любим...