Страна собак (СИ)

Найда тихо смеялась, деликатно отвернувшись от ворот! (Вы думаете, что собакам чужд смех? Вы заблуждаетесь!). Она сразу же раскусила весь разыгранный перед ней спектакль, ибо дурой отнюдь не была, в отличие от своей напарницы Джесси, которая злобно рычала на победно усевшегося неподалеку от ворот Ханурика. Вообще, Джесси сразу его невзлюбила: она страдала врожденным снобизмом, нередко встречавшимся у породистых собак. Она же, кстати, часто выговаривала Найде за ее либерализм к этим грязным и тупым бездельникам, которые не могут честно заработать даже на хлебную корку, разве что украсть, или, на худой конец, выпросить у двуногих хозяев жизни.

Так или иначе, но Найда оценила поступок Ханурика, и уже на другой день они снюхались (то есть, снюхались в прямом, обонятельном смысле, а не в смысле пошлой человеческой метафоры, имеющей в виду бесцеремонное, низкопошибное знакомство). Найда как-то дождалась, когда Джесси ушла осматривать дальний край периметра, высунула из-под ворот свой гордый, породистый нос и тихонько пискнула. Ханурик был тут как тут! Он знал, конечно же, он знал, что "эта гордая сучка" рано или поздно падет под чарами такого подарка судьбы, поэтому в последние дни только и делал, что ошивался невдалеке от ее ворот. Он даже потерял немного в весе, что сделало его только привлекательнее и романтичнее: когда он в беге переходил на галоп, его ребра грациозно сотрясались, как у скаковой лошади. Кстати, Дружок с тех пор дразнил его не иначе как "Ромео" (в эквиваленте собачьего миропонимания и образа мышления: Шекспира они, разумеется, и не нюхали).

Для начала они обнюхали друг другу морды, затем Найда развернулась и позволила Ханурику узнать себя с другой стороны. Ханурик даже заскулил от счастья и вожделения: у Найды начинался "период наибольшего благоприятствования для зачатия".

Они сговорились встретиться у ворот этой же ночью. Ханурик на эту встречу не планировал ничего серьезного, каким-то внутренним чутьем понимая, что "конкретно подкатывать" к такой высокородной особе уже на втором свидании, это верх самоуверенности и хамства.

***

Светила серебром левая половинка луны, дул тихий ночной ветерок, весенняя природа набухала жизнью и желанием. Подсунув с обеих сторон под воротами головы, они лежали в прохладной пыли, прижавшись щека к щеке. Думать не хотелось, было и так хорошо. Да и о чем им было думать? Впрочем...

Найда прикидывала, когда он, наконец, решится и начнет предлагать ей какие-то конкретные варианты. Она почему-то боялась, что он, одураченный нелепыми предрассудками (как будто восточно-европейские овчарки не такие же суки, как и все прочие!), станет тянуть ливер до самого окончания ее течки. Он же, в свою очередь, думал почти о том же, прикидывая, каким образом (технически) перевести их близость из духовной плоскости в физическую. Под ворота он не пролазил, поэтому сперва у него мелькнула мысль предложить ей вариант "разделенной любви" (то есть, прямо через щель в воротах: он однажды провернул такой финт с одной местной шалавой), но постеснялся. И правильно сделал: как бы Найде чего ни хотелось, но это было бы слишком для нее: при всем ее либерализме и открытости взглядов, не какая-то она подзаборная дрянь, все же!

И тогда в его голове возникла простая, но гениальная мысль - подкоп! Он знал, что с южной стороны за бетонным забором базы шел ряд огромных тополей, и грунт там был наполовину песчаный и рыхлый. Найда же поведала ему, что у той же стены, но только изнутри, за кирпичным складом был укромный закуток, где все поросло кустами сорного клена.

"Ладно, подкоп я сделаю, не впервой. А как же "та сука"?", - имея в виду Джессику, спросил молчаливо Ханурик (как известно, все высшие животные, за исключением "венца творения природы", умеют коммуницировать при помощи биолокальной телепатии, а горловыми звуками, которые люди ошибочно принимают за речь, выражают исключительно эмоции).

"Во-первых, у "той суки" есть имя, и ты его прекрасно знаешь, - отвечала она строго, но без всякой, впрочем, обиды. - А во-вторых... Уж эту проблему я как-нибудь решу - не ты один умеешь договариваться с напарниками".

"В каком это смысле?", - удивленно спросил Ханурик, хотя сразу же понял намек и густо покраснел, благо под рыжей шерстью это было не заметно.

"Да в таком. Видела я однажды, как твой Дружок отметелил двух гавриков с газовой заправки - фигушки бы ты с ним просто так справился!".

"Что?".

"Два клоуна вы, вот что! Как это у вас называется: "лохматить бабушку"?". - И она засмеялась своим милым смехом.

"Да я этого Дружка порву, как...".

"Молчи уж, Ромео!", - промолвила насмешливо Найда, и нежно лизнула его в ухо.

Они еще немного пособачились (любовно, разумеется) и разбежались, договорившись начать "операцию сближения" в следующую ночь: в эту ночь Ханурик рыть подкоп не мог - у него от счастья дрожали лапы!

***

В следующую ночь они уже были вместе. Трудолюбивый и нетерпеливый Ханурик довольно быстро прорыл тоннель под бетонным забором (забор был заглублен в землю на каких-то полметра - весьма непредусмотрительно!), и они, наконец, встретились по-настоящему. А поскольку официально это было их третье свидание, - то есть, все приличия были соблюдены, - то причин затягивать отношения больше не было. И они закружились, завертелись в безумном танце любви и запахов. Это было красиво и страстно, только под конец все испортило одно довольно тривиальное обстоятельство: Ханурик, как уже было сказано, был в холке гораздо ниже своей возлюбленной, поэтому ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем он смог достойно завершить это любовное действо. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно комично: он сбоку становился передними лапами ей на спину, и так, осторожно перебирая, постепенно заходил к ней сзади. Затем, смешно подпрыгивая, он пытался закрепиться в верхней позиции, но неизменно падал. Найда (вволю натешившись), наконец, снизошла к нему, и пока Ханурик делал свое дело, она, запрокинув голову и мелко подрагивая всем телом, глядела с влажной улыбкой на мириады светящихся точек, мерцающих на этом огромной, пугающем ум черном покрывале. Мир был тих и необычайно дружелюбен, и даже Джессика, приняв от Найды в дар вечернюю пайку, на все это время сделала вид, что ее в природе не существует.

***

Они лежали рядышком, положив головы на лапы и, подняв глаза, смотрели на звезды.

"А ты знаешь, что звезды, это огромные огненные шары, подобные нашему Солнцу?", - спросила она.

"Слыхал как-то от одного бродяги, да не поверил. Уж больно он смахивал на придурка".

"А мне веришь?".

"Тебе верю, - довольно безразлично сказал Ханурик и почесал задней лапой брюхо. - Но, честно говоря, мне от этого ни жарко, ни холодно. Не интересно!".

"Мог бы притвориться, что интересно - такая романтичная ночь, в конце концов".

"Зато теперь ты знаешь, что я с тобой честен. Я вообще, друзьям врать не люблю".

"Это хорошо. Плохо, что ты не романтик, - она вздохнула. - А вот представь, что там, далеко-далеко, на какой-нибудь планете у одной из звезд, лежат вот так же двое, и тоже смотрят на звезды. И может даже в нашу сторону. Представил?".

"Можно подумать, мне от этих представлений меньше жрать будет хотеться".

"Какой же ты прагматик - все о еде да о еде!".

"Поживешь с моё на улице - станешь прагматиком!", - поучительно парировал Ханурик.

"Знаешь, а я вам иногда завидую. Живете - ни перед кем спину не гнете, пищу себе сами добываете... А мы, как заключенные, сами стережем свою же зону, свою несвободу".

"Да уж, говенная у вас работенка, ничего не скажешь! - усмехнулся Ханурик. - Но не переоценивай и ты нашу свободу. Вот вы, допустим, привязаны к своей работе, а мы - каждый к той кормушке, на которой привыкли добывать себе свой кусок пищи: кто к помойке, кто к хозяйской миске, а кто и к мясокомбинату. Однажды один бродячий философ сказал мне, что свобода - это и есть жратва, вопрос лишь в методах ее добычи: либо ты лижешь за нее чей-то зад, либо ты честно ее зарабатываешь. Под честностью я, разумеется, имею в виду не служение двуногим ублюдкам, а бескорыстное заимствование, которое ты по наивности называешь воровством.