Воин вереска(СИ)

- Давно, - он протягивает ей опустевшую кружку. Что тут ещё скажешь... Что последний раз видел человеческое жильё три недели назад? Что вторую неделю вокруг - ничего, кроме белого вереска на холмах и болот в низинах? Что пятый день шагаешь пешком, потеряв коня посреди Пустошей? Что два последних дня у тебя во рту побывали разве что скудные капли росы, потому как от жары пересохли даже болота со ржавой тухлой водой? И поэтому теперь, после всех этих мытарств, радушие незнакомой девушки больше удивляет и настораживает, чем приводит в умиление. Ведь смутные ныне времена. Недобрые.

А чернявая - знай блестит глазами и улыбается. Странной, чуть отрешённой улыбкой, словно и не тебе вовсе рада, а всему белому свету. И откуда такие берутся?

- Где родичи твои?

В ответ на осторожный вопрос девушка беспечно пожимает плечами:

- Одна здесь живу.

- Совсем?

- Совсем, - она снова пожимает плечами. - Почему ты пеший? Здесь так не ходят, здесь только на лошадях.

- Да иду, вот...

Он вспоминает ту остановку у пересохшего ручья, неожиданное ощущение близкой опасности, и щелчок тетивы самострела где-то на вершине холма. Человек сумел уклониться от бельта, конь - нет. А стрелка Рэлек в сгущающихся сумерках даже не разглядел.

- Ты, верно, совсем умаялся идти, - говорит чернявая. - Заходи в дом, добрый человек. Поешь и отдохни хоть до утра.

И смахивает со лба сбившуюся тёмную прядку...

* * *

...смахивает красивым, замечательно небрежным женственным движением... встряхивает головой... чёрные волосы - точно оживший обсидиан... карие глаза озорно блестят... вот шевельнулись призывно алые губы ... что-то говорят?.. манят?.. соблазнительный изгиб юного девичьего тела... трепет ресниц...

...И вот это тело уже падает в жухлую траву, осатаневший от воздержания мужчина наваливается сверху, ломает отчаянное сопротивление, жестоко и жадно сминает податливую плоть... Над холмами поднимается и гаснет в полуденном мареве отчаянный крик...

* * *

Рэлек вынырнул из омута наваждения. Резко сел, уставившись в темноту, провел рукой по лбу. Пальцы предательски дрожали, лицо покрылось бисеринками пота. Хлынувшая из каких-то потаенных глубин рассудка волна дикого желания разбилась вдребезги о стену ужаса и отвращения к самому себе.

"Вердаммер хинт! Похоже, дошел ты до точки, старый пёс! Слишком долго был один и от одиночества начинаешь сходить с ума!"

Это всё чернявая - её вина. Маленький игрушечный хуторок, как мираж, возник среди вересковых холмов и, как мираж же, растаял за спиной, но что-то осталось в сердце, никак не позволяющее его забыть.

Он протянул руку к фляге, поднял её, взвесил на руке и вытащил деревянную пробку. Вода, всё ещё чистая и холодная, определённо не могла быть видением, и вкус её оставался тем же, что и вчера. Рэлек запомнил его так же хорошо, как и запах волос чернявой...

"Как же так вышло с ней? Ведь просто остался переночевать, желая лишь одного - спокойно отдохнуть до утра. И за вечерей пил только воду... там кроме воды-то и не было ничего."

Колодезная вода и свежие овощи - вот всё, что оказалось на столе у девчонки. Ни животины какой-нибудь, ни даже птицы она не держала. Один лишь небольшой огородик в тени яблонь, и всё. Но гость разочарованным не остался. Он, кажется, никогда ещё так не радовался обыкновенной репе, морковке и капустным листьям. Набил живот травой, будто суслик, а потом позволил себя уложить на колкий и душистый сенной матрас... А вот как на том же матрасе оказалась чернявая - это он уже помнил смутно, и всё то, что они с ней творили потом - тоже. Отчетливо запомнился только вкус её губ - такой же свежий, как и вода из колодца...

Утром он ушёл, прямо на рассвете. Ушёл потому, что причин остаться у него теперь было слишком много. Он боялся, что если задержится ещё хоть на час, потом уже не сможет с лёгким сердцем забросить за спину приятно потяжелевший ранец. Да и девчонка не просила его остаться. Она совсем ничего не говорила, пока он одевался и собирал небогатые свои пожитки, молча помогала: сбегала на огород, надёргала в холщовый мешок рыжих морковок, добавила к ним жёлто-розовых яблок-скороспелок, потом наполнила его объёмистую флягу. Только когда уже прощались, спросила:

- Куда ты теперь?

- В Глет, - ответил он... И на миг вдруг почудилось - блеск в глазах чернявой потускнел, улыбка превратилась в гримасу, выражение лица стало мёртвым и холодным, как у куклы... куклы из кукольного домика... Рэлек растерянно моргнул, и всё вернулось: живой блеск и румянец на щеках, разве что в голосе прозвучало лёгкое беспокойство:

- Вдоль границы с лесом можно встретить тургов-дозорных - они незлые, но лучше уж их стерегись. Дня за два до реки дойдёшь, если поспешишь, а уж на том берегу - там людей много, подскажут дорогу.

- Спасибо тебе, - сказал Рэлек и поклонился - неловко как-то, неуверенно. А девчонка снова улыбнулась и попросила:

- Возвращайся.

Странная такая, неуместная, ни к чему не обязывающая, не требующая даже ответа, просьба.

2 .

Костёр упрямился, не желая разгораться. Угли, разбуженные человеческим дыханием, выглядывали из-под пепельного одеяла, сверкали огненно-красными глазками, сердито потрескивали и норовили вновь скрыться из виду. Рэлек уступать не собирался. Положив в кострище пучок сухой травы, он старательно раздувал то, что не успело остыть с ночи. Дело, давно уже вошедшее в привычку. Поживёшь семнадцать лет походной жизнью - научишься даже посреди голой степи так обустроить привал, чтобы и ночью не продрогнуть, и утром обойтись без огнива.

Трава вспыхнула, занимаясь горячим, почти прозрачным пламенем. От собранного с вечера топлива осталась лишь небольшая охапка сучьев, но Рэлек прикинул, что согреть маленький кан воды ему хватит, а больше и не понадобится. Хлебнуть горячего травяного отвара, размочить и прожевать горсть сухарей и ломтик вяленого мяса, загрызть кисло-сладким яблоком... А потом можно снова в путь. До пограничной с землями Восточного Союза реки, если верить девчонке, осталось не более суток бодрого шага. Верить хочется: сухари совсем приелись; охота, наконец, набить живот какой-нибудь стоящей едой.

Эх, мечты, мечты... Вздохнув, Рэлек достал из маленького кожаного мешочка пучок сушёных трав и начал бросать веточки и листья в закипающую воду, внимательно выбирая нужные.

Земляничный лист, иван-чай, клевер, ягоды шиповника, зверобой, лист брусничный...

На брусничном листе он остановился. Почему - и сам не сразу понял. Тревожно вдруг стало... с чего бы? Рассудок ещё удивлялся, ещё задавал пустые вопросы, а тело уже напряглось, ноздри дрогнули: не гарью ли пахнет? Дымный дух - он не только в глухой чаще несёт угрозу, степной пожар бывает пострашнее лесного. Лето в самом разгаре, и выдалось оно жарким на диво. Пустоши, хоть и пестрят цветущим вереском, а полыхнут - мало не покажется.

Но сейчас, коли дымком и тянуло, то только от костра. Нет, не в пожаре дело. Топот копыт, ещё далекий и едва различимый даже для чуткого слуха, быстро приближался из-за гряды холмов. Вот же незадача! Не звал Рэлек гостей к бедной своей трапезе, так те своей волей пожаловали. Незваные.

Он прикинул направление и помрачнел. С восхода скачут, а значит - по его, Рэлека, следам. Вот и позавтракал ты, приятель. Десерт уже на подходе.

Бежать было бесполезно, прятаться - глупо. Кто бы ни жаждал встречи с ним этим ранним утром, только и оставалось, что подождать, пока неизвестные всадники подъедут и объяснят, на кой им сдался идущий через Пустоши одинокий путник.

Приняв решение, Рэлек успокоился. Костёр гасить не стал, суетиться - тоже. Просто сел лицом к розовеющему небу, а саблю вытащил из ножен и положил справа от себя на расстоянии вытянутой руки. Сверху клинок накрыл плащом, скрыв от сторонних глаз. Потом вынул из огня кан и снова взялся за мешочек с травами. Посомневавшись немного, таки отправил в исходящую паром воду веточку багульника. Пускай его умники "болиголовом" кличут, коли умеючи пользовать - добрая травка, душистая...