Великий тес
Великий тес читать книгу онлайн
Первая половина XVII века. Русские первопроходцы — служилые люди, торговцы, авантюристы, промысловики — неустрашимо и неукротимо продолжают осваивать открывшиеся им бескрайние просторы Сибири. «Великий Тёс» — это захватывающее дух повествование о енисейских казаках, стрельцах, детях боярских, дворянах, которые отправлялись в глубь незнакомой земли, не зная, что их ждет и вернуться ли они к родному очагу, к семье и детям.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Едва уплыл Олень, острожный гарнизон как-то чудно повеселел. Казаки стали задирать Арефу с Федькой. И тут случилась беда, которая, как известно, не ходит одна, а признаки ее Похабов наблюдал всю зиму.
С женой за спиной да с новорожденным младенцем в острог примчался Федька Сувор на запаленном коне. Он бросил свой двор и скот, издали завидев войско конных людей числом в полтысячи.
На другой день прибежали пограбленные пашенные. Обливаясь слезами, приехал Распута на двух подводах со всей своей семьей и челядью. И осадило Братский острог многочисленное войско. Всадники издали пускали стрелы в осажденных, верхами носились возле надолбов, но протиснуться сквозь них на лошадях ближе к стенам не могли, спешиваться боялись.
Казаки и пашенные отвечали редкими выстрелами мушкетов и пищалей, стреляли во всадников из луков. Старый Похабов то и дело появлялся в самых опасных местах. Жесткой рукой он навел порядок в перенаселенном остроге и его оборону. При этом не чувствовал ни страха, ни ярости, ни злости, ни сострадания — спокойно оборонялся, не прячась за стеной. Пущенные в него стрелы сбивали шапку, в трех местах продырявили кафтан, но не задели тела. Он бесчисленно отбивал их на лету своей саблей и втайне желал принять славную кончину в бою.
Для нападавших острог с надолбами в два ряда и стенами в две с половиной сажени был неприступен. Все, что они могли, это на виду у осажденных резать их скот и пировать. При этом сожгли государев амбар на берегу Оки со старыми парусами и веревками, спалили недостроенную мельницу.
Через неделю войско снялось и ушло вверх по Оке. Казаки сделали вылазку. Пашенные под их прикрытием побывали на своих дворах. Уже тому, что браты не пожгли их, все были рады и просили попа отслужить благодарственный молебен.
После осады заметно переменились лица служилых. Теперь все хотели услужить казачьему голове, старались угодить ему. Даже поп Иван повинился в былой своей горячности:
— Кабы ты не настоял пустить дома на надолбы, един Бог ведает, устояли бы мы против врага за грехи наши тяжкие… А новопреставленную Савину я в алтаре поминаю!
Казачий голова обошел пашенные дворы, пометил, кому какая помощь нужна, все силы бросил на покосы и на посев озимой ржи. В хлопотах прошло лето. Ожидая перемены, Иван все чаще посылал ертаулов к Падуну и наконец дождался: они донесли, что идет отряд в полторы сотни человек под началом присланного сына боярского Якова Тургенева и молодого сына боярского Ивана Перфильева.
— Слава Тебе, Господи! — облегченно перекрестился Иван. В том, что идет перемена и ему тоже, он уже не сомневался. В помощь отряду казачий голова отправил казаков с лошадьми, приоделся и стал ждать их у ворот.
Топилась баня, караульные бездельничали. При той силе, что шла на подмогу, никто не смел напасть на острог. Иван вспоминал добром Савину, умевшую встретить гостей. Теперь ему приходилось погонять нерадивых казачьих жен. Из остатков ржи он велел наварить каши, напечь свежего хлеба и накрыть стол.
Первым, по-родственному, ему откланялся крестник Ивашка Перфильев. Заматеревший, обветренный, с умными глазами, с неторопливыми речами, он порадовал старого Похабова. Немолодой уже сын боярский Яков Тургенев прибыл ему, казачьему голове, на перемену.
Поп Иван прямо на берегу отслужил молебен о благополучном прибытии. Годовальщики узнавали среди прибывших знакомых, спешили выспросить новости, перешептывались во время молебна, суетливо крестясь и кланяясь.
Поп Иван тряхнул кудлатой головой и строго взревел:
— Трепещите! Яко с нами и среди нас Бог! — и добавил мягче: — Стыдитесь! Наговориться можно и после.
Как водится, начальные люди зашли в приказную избу, положили поклоны на образа в красном углу, выпили по чарке во славу Божью и первыми пошли в баню.
Вечером, распаренные и усталые, они долго сидели за столом при свете горевшего жировика, угощались. Тургенев неторопливо и как-то неохотно рассказывал о Енисейском остроге. Ивашка Перфильев помалкивал, кидая на крестного оценивающие взгляды. Похабов рассказывал об осаде, упреждал и жаловался:
— Как ясак соберете за следующий год — не знаю! В этот год еле-еле собрал, без прибыли. Вел сыск среди своих казаков. Они едва не взбунтовались. А браты как побежали в Мунгалы три года назад, так и бегут до сих пор.
Тургенев, слушая жалобы казачьего головы, будто весь превращался в слух. И снова как-то чудно поглядывал на Похабова крестник.
— Что, постарел? — с пониманием усмехнулся Похабов. Ивашка молча и смущенно кивнул.
В Енисейском остроге опять поменялся воевода. На смену прежнему пришел московский дворянин первой на Москве фамилии Максим Ртищев. Иван удивился, что родня наставника нынешнего царя служит в воеводах.
— Поди, Енисейский стал важней Тобольского? — спросил по невежеству.
Крестник, опустив глаза, тихо ответил:
— В опале Ртищевы у царя. Вот и прислали!
Иван равнодушно приглядывался к новому приказчику острога. Борода его была коротко стрижена, длинные, как у ляха, усы, немецкий кафтан, легкая шпага на боку, глаза круглые, нос длинный, как у латинянина. Все, как у Пашкова, только Афонькиной спеси не замечал голова в присланном сменщике.
Прежние службы их не сводили. Иван слышал от кого-то, что в калмыцкой степи бунтовали подначальные Тургеневу казаки — этому или другому, он не знал и не спрашивал.
На другой день, согласно наказной памяти нового воеводы, казачий голова повел Тургенева смотреть острог. Сдал оружие, ясачную казну и отсыпную рожь.
Новый приказчик ни к чему не придирался, но долго и внимательно вчитывался в записи казенных книг. Иван Перфильев был прислан на приказ в Балаганский острог, который тоже был под властью Похабова. С тридцатью служилыми и пашенными крестный с крестником отправились туда на трех стругах.
— Родство родством, а служба службой! — хмуро приговаривал казачий голова. И все удивлялся, отчего Ивашка кидает на него чудные, испытующие взгляды.
Балаганский острожек с пашней он сдал ему в два дня. Здесь только, оставшись наедине, молодой Перфильев осторожно заговорил о том, что его мучило с самого выхода из Енисейского острога.
— Читай! — подал свернутую трубой грамоту.
Это была наказная память ему, сыну боярскому Ивану Перфильеву, в которой говорилось, будто прежний братский и балаганский правитель так озлобил подвластный ему народ, что на него разом подали обидные челобитные пашенные и служилые люди, поп и ясачные мужики, а балаганцы откочевали из степи из-за причиненных им обид… И приказано было Ивану Перфильеву, в приставах, доставить сына боярского Ивана Похабова в Енисейский острог на дознание.
Иван прочел грамоту, хмыкнул в бороду:
— После осады острога все они от прежних слов откажутся! Было дело, сердились, на то и подначальные.
Ивашка глубоко и безнадежно вздохнул:
— Всем ты хорош, крестный! Но не понимаешь самого простого. Я бы и раньше сказал тебе об этом, но боялся, что раскричишься на весь острог, станешь правды требовать. Вдруг слово и дело государево объявишь!
— Ну и ладно! — смиренно пожал плечами Иван Похабов. — Оставил меня Дух Святой, как-то пусто стало на душе, будто у покойника. Вдруг и в почесть пострадать невинно, во славу Божью. Я свое отвоевал. Поеду в Енисейский, пусть ведут сыск!
— Ни мне, ни Якуньке, сыну твоему, этого ну совсем не надо. А тебе самому так и вовсе, — обидчиво поморщился крестник. — Думаешь, Тургенев или воевода поверили тем обидным челобитным? Да ни одному слову! Мы — здешние, а они, временные да опальные, и без твоей подсказки понимают, что ясак им нынче не собрать. Вот и обвинят тебя во всех грехах. А пока идет сыск, их вышлют на другие службы без наказания. Вот и все! — горячась, просипел Ивашка.
Похабов, тупо покряхтывая, метелкой сжал бороду в кулак:
— Что тебе надо от меня, старого?
— Перво-наперво никому не говори и не показывай виду, будто знаешь, что я тебе сказал, — приглушенно прошептал Иван Максимов сын. — Я пошлю с тобой приставами своих людей. Они довезут тебя до устья Илима, а то и до Илимского камня. Оттуда иди к воеводе Бунакову. Он тебя Ртищеву не выдаст. Зимуй там. Остальное мы с Якунькой сами сделаем, и тебя оправдают.