Северный ветер

— Выходи, радость моя, если сможешь, — раздался голос Когана, — мне не терпится разглядеть тебя как следует.

Ханлейт подтянулся к краю, свесил ноги и встал на твердую почву. Перед глазами поплыли разноцветные круги, но Хан устоял на ногах и отпустил повозку. На земле валялась цепь Фионы. Сама девушка исчезла, как и эскорт. Пленник и Коган были одни в каменном дворе.

— Красавец! — восхищенно присвистнул Коган, обходя вокруг Хана, как вокруг удачно купленной лошади, — обычно я имею дело с худосочными остроухими с озер. Они дохнут быстро и бездарно, но с тобой мы проведем время весело. Я не буду тебя связывать, к чему формальности? Иди вперед, бежать здесь некуда.

Ханлейт, пошатываясь от слабости, пошел, куда было указано. Щурясь от солнца, он безразлично осмотрел высокие стены и башню. Сложенная из серого камня, издали похожего на сталь, она возвышалась над двором, упирая в небо острые зубцы. «Это — не Аверна. Железная башня — крепость карателей. Я в Велеграде!» — это открытие испугало бы его день назад, но сейчас Хану было не важно, куда его привезли.

Пленника повели не наверх, а вниз. Каменные переходы казематов здесь были шире и длиннее, чем в Эвенберге, а ряды бесконечных камер закрывали глухие двери без решеток. Но Хана вели мимо них, — для него приготовили нечто особенное.

— Добро пожаловать, эльфийская сволочь. Смотри под ноги.

Коган втолкнул Хранителя в просторное помещение, хорошо освещенное факелами по стенам. Хан сразу же споткнулся, но каратель не дал ему упасть, схватив сзади за одежду. Пол камеры был не каменным и не деревянным; его сплошь покрывала стальная решетка с частыми переплетами, а под ней угадывалась пустота. С потолка свисали цепи и приспособления, один вид которых вызывал ужас, по стенам были развешаны орудия пыток; среди них плети с железными наконечниками выглядели самыми безобидными.

— Иди к центру, — скомандовал Коган.

Каратель несколько раз прокрутил колесо, опускающее с потолка деревянный брус с вмурованными наручниками.

— Подними руки.

Запястья Ханлейта обхватила сталь пыточного механизма, а Коган снова подтянул брус повыше, чтобы эльф смог стоять на цыпочках. На этом приготовления завершились: узник Железной башни повис посреди большой комнаты в ожидании своей незавидной участи.

— А вот теперь — мое приветствие!

Коган ударил в солнечное сплетение Хана коротко и профессионально и с удовлетворением понаблюдал, как к эльфу не сразу вернулась способность дышать.

— Я тебе еще не объяснил, почему я так рад нашей встрече? Знакомый знак, а?

Засучив рукав, человек поднес к лицу Хранителя свое запястье с грубо сделанной татуировкой: перекрещенных стрелы и магического посоха. Хуже, чем Железная башня были только ее обитатели, и у одного из них на Хана имелся зуб. Но Ханлейт не понимал, к чему все эти прелюдии. Коган не стал задерживать с объяснениями:

— Узнал картинку? В лесу у Вишемира ты прикончил моих людей! Помнишь их имена, гаденыш? Не думаю! Но я заставлю вспомнить всех до единого! Называй это личной заинтересованностью. Мне наплевать, чего хочет от тебя мэтр, у нас с тобой будет своя свадьба, ничем не хуже!

Хан вспомнил раннее утро, первые лучи рассвета над лесной поляной под Вишемиром и свой самоубийственный побег. Он перебил всех сопровождающих его карателей, и, раненый отравленным оружием, едва выжил сам. «Гервант и Гвидо нашли и вылечили меня, а теперь мертвы. Пришла моя очередь», — подумал Ханлейт, смотря в пол. Глубоко внизу за толстыми прутьями решетки поблескивала вода, пахло мокрыми камнями. Факелы, потрескивая, грели влажный спертый воздух; рукам было жарко, а ногам — холодно. Итак, Хан в цитадели имперских карателей и для них он — тоже предатель. Но, в отличие от эльфов ордена, у обитателей Железной башни чести нет. Людям, вроде Когана, само ее понятие незнакомо. В отряды головорезов набираются отбросы общества со всего Эймара, для вступления в их ряды необходимы всего два качества: звериная жестокость и преданность Императору. Или только первое и маломальская сообразительность, что без второго ты автоматически становишься жертвой своих же сотоварищей. Пытки, допросы, казни, шпионаж и показательное устранение всех неугодных — вот на чем специализировалось это хорошо организованное, сытое воинство.

— Молчишь? Я видел, как ты порезал их на куски, я был там. Мои люди валялись в траве, облепленные мухами и пожираемые червями. Я узнал, какие раны может наносить меч Хранителя, острый, как бритва цирюльника, — продолжал Коган, подходя к стене и перебирая жуткий инвентарь.

— Но не только ты так чисто работаешь, мой милый. Я тоже умею многое, вот и отточу свои навыки на твоей эльфийской шкурке. Мой батюшка-кожевник, да трижды помянет демон его имя, заставлял меня, мальца, снимать шкуры с падали. Знаешь ли ты, как воняет дохлый козел недельной давности? Нет? Как три отхожих места и городская свалка в придачу. Но я почти полюбил свою работу! Одно в ней расстраивало: трупы молчали, как бы я их не кромсал. А ты доставишь сиру Когану настоящее удовольствие? Не пел в клетке, так будешь выть здесь, а я послушаю.

— Никакой ты не «сир», — сказал Хан, понимая, что наносит сыну кожевника самое тяжкое из мыслимых оскорблений, — ты — последнее отродье с помойки, нанятое за деньги на грязную работу.

— Как и ты, эльфийский выродок! Думаешь, между нами велика разница? Да, она есть: у меня вся жизнь впереди, а ты скоро завоняешь, как падаль!

Каратель подскочил к Ханлейту, намереваясь ударить, но внезапно спертый воздух камеры освежил порыв ветра. Он появился, как последнее прости потерянной свободы, словно кто-то открыл невидимое окно и впустил морской бриз, веющий за сотни верст от Велеграда. Ханлейт удивился и вдохнул полной грудью. Коган замолчал и оглянулся на заколыхавшуюся занавеску из черной непрозрачной материи, которую Хан вначале не приметил. Она закрывала вход в другое помещение, а палка, привязанная снизу, не давала ветру отбросить ткань в сторону. За ней кто-то был.

— Выйди, Коган.

— Да, мэтр.

Обращение «сир» не прозвучало, но каратель почтительно поклонился занавеске и ретировался за дверь. Некоторое время за Ханом наблюдали из-за преграды, прозрачной с обратной стороны.

— Итак, тебя зовут Ханлейт ланн Кеннир, — утвердительно сказал арий, — ты — Хранитель древа Агнара и миротворец по-определению, но состоял в анклаве ассасинов. Ты умудрился предать одновременно и орден, и Императора. Передо мной стоит прирожденный лжец и отступник.

Да, так и есть. Хан хранил молчание, ответа не требовалось. Почему «мэтр» не показывается? Пленнику достался только его голос: негромкий, мягкий, но четкий. Многие бы сочли его приятным. Значит, не рыком и не хрипом будут отдаваться приказы о пытках?

— Я буду говорить редко, Хранитель, я предпочту слушать. А ты уже сам решай, что именно — твои слова или стоны. О чем я хочу узнать? Твои мысли на эту тему, если они есть.

— Не знаю.

— Этот ответ я слышу самым первым от всех и всегда. И снова разочарование. Коган! — громко позвал арий.

— Мэтр?

Каратель, поджидающий за дверью, появился в ту же секунду.

— Раздень его.

«Меня сейчас отвяжут» — подумал было Хан, но увидел гадкую ухмылку Когана. Каратель многозначительно поднес к лицу Ханлейта нож для разделки туш с толстым кривым лезвием и крючком на конце.

— В этой жизни тебе больше не понадобятся тряпки, Хранитель. Ты перед нами будешь голый, как душа грешника перед судом Создателя.

Поддев шов куртки на плече Хана, он дернул, разрывая ткань. Разрезал рукава и пояс. Коган методично работал ножом, пока на эльфе не осталось ни клочка одежды, только амулет на шее.

— А это тебе зачем? Мэтр, у него ловушка для архонта!

— Сними.

Каратель сорвал амулет и положил в карман. Отбросив лоскуты ткани подальше пинком ноги, он отошел на два шага, любуясь делом рук своих. Бледный от унижения Хан смотрел в пол, на железные пластины решетки, скрепленные болтами в местах соединения.