Шибболет (СИ)

- Иди на хрен, - ответил я ей. - Не хочешь пропустить - стой и не крякай, жлоб.

- Первый готов, - произнёс водитель.

Я начал шарить над дверью троллейбуса, помня, что там, за откидной панелью, есть кнопка экстренного открытия.

Владелец необъятной спины схватил меня за шею и пару раз хорошо дал по морде. Откуда-то появился шприц, и мне вкололи прямо в шею какую-то херню. Через пять-шесть секунд я обмяк, голова моя закружилась, едва произнеся: "Вот, сволочи..."

Я очнулся, когда часы на руке показывали восемь. Часы были электронные, значит, это утро.

- Скоро всплываем, - сказал я.

- Через три часа, ?- ответил Марсель.

- Вот я однажды на Эльбрусе горнячку схватил. Я вам доложу - ослеп ваще, - начал Володя-раз, - потом полгода боялся даже на свечку смотреть, в чёрных очках ходил всю зиму как придурок.

- И главное - это от тебя, как личности, не зависит, - продолжил его мысль Володя-два.

Я не понял ничего и спросил:

- Что-то было интересное, а я пропустил?

- Кино, уржались, ты не поверишь.

Костас спросил:

- Хотите анекдот?

- Только не показывай руками. Валяй. Свежак?

- Одна женщина жалуется подруге: мой муж бегает за каждой юбкой, просто не знаю, что с ним делать. Подруга отвечает: у моей собаки та же проблема - бегает за каждой машиной, а когда догонит - просто не знает, что с ней делать.

Наступило молчание. Все задумались.

- У вас в Вильнюсе это смешно? - спросил Володя-раз.

- Да. Все смеялись, - подтвердил Костас.

- Утончённого чувства юмора люди.

- Это, правда, смешно, - обиделся Костас.

И тут все заржали вполне искренне.

- Что-то у меня нос болит, как будто в сопатку насовали, - сказал я.

- Аллергия, наверно, - предположил Марсель. - У меня вот плечо ноет, словно кто наступил.

- Это точно аллергия, - сказал Миша.

Все заржали снова.

- А почему вы теперь смеётесь? Аллергия - это очень неприятно.

Теперь ржали все, даже капитан-лейтенант Арашкевич.

- Очень. Это ты верно, Костас.

- Нет, я за эти двое суток не хохотал столько никогда.

- Не стучите копытами - засекут.

Нас наверно потому и разогнали, что мы не были убийцами. Умели, но не могли. Мы не стали деревянными солдатами Урфина Джюса.

Через три часа мы прицепились к танкеру и вышли напрямик к нужному причалу. Мы всплыли и наконец-то откинули люк. Я вылез первым, как из утробы. Хлопать по заднице меня было не надо - орал я громко, вдыхал полной грудью и выдыхал, выгибая диафрагму до рвоты. За мной выползали остальные.

- Нихерасики! - произнёс Володя-раз. ?- А я по паспорту не Мао.

Мы опухли и стали действительно похожи на китайцев - кожа у всех пожелтела не только на лицах, но и на всём теле.

- Ша, - сказал командир. - Это билирубин.

Он дал нам по паре других таинственных таблеток, и мы их запили единственной литровкой воды.

- Будьте осторожны. Ударитесь - будет синяк, напряжёте сустав - кровь наполнит сумку. Постарайтесь минут двадцать-тридцать не шевелить резко организмом, - посоветовал Миша.

Миша и Серёжа поднялись на пирс и привязались к кнехтам. Волна нас била бортом об автомобильные покрышки, свисавшие до самой воды.

Через двадцать минут все захотели писать. В море мореманам мочиться запрещено традицией, но не в люк же! Мы ссали на стенку причала так, как не ссали никогда. Моча была кроваво-жёлтой. Во второй раз - жёлтой очень, в третий - просто жёлтой. Позывы стягивали с нас штаны каждые десять минут. И тут к нам заглянул патрульный солдатик с повязкой на рукаве и автоматиком в руках.

- А вы кто? - испуганно спросил он, глядя на желтолицых опухших как с бодуна девятерых мужиков, поливающих стенку причала с верхней палубы подлодки-малышки.

- Слушай, чернослив, сюда, - ответил командир. - Я капитан-лейтенант Арашкевич, командир... тебе знать нельзя. Если через десять минут комендант порта не прибудет нас встречать, я радирую на базу, и он сегодня в офицерской столовой пообедает в последний раз. Бегом марш!

И мальчик-чернослив исчез. Полкан прикатил на собственных "жигулях". Воротничок на его красной шее застёгивался кем-то другим. Выя это была, а не шея, ни один галстук не завяжется на ней, кроме пенькового.

- Вы кто такие? - грозовой тучей он завис над нами.

Арашкевич прищурился. Склонил голову к плечу. Посмотрел на полкана.

- Твоя нежданная пенсия, каперанг. Прими пакет.

- Что за пакет? Откуда?

- Нет, мне нравится это "откуда"!

- Если вы не желаете, я верну его в штаб округа. С допиской, так, мол, и так, плевать он хотел на сургучную печать.

- А! - воскликнул просветлённый комендант. - Давно ждём. Давай сюда!

- Те, - поправил его Арашкевич. - Давай - те. А лучше попроще: "Так точно!", - товарищ капитан-лейтенант.

- Так точно, - ел нашего командира глазами радостный капитан первого ранга.

- А почему вы нас давно ждёте? - ехидно поинтересовался Миша.

- У меня свои источники, - врал комендант наобум лазаря.

- Можно я поссу? - спросил я. - Двое суток всё-таки.

- Да, командир, что-то у нас почки заработали, как Паша Ангелина.

- Она плохо кончила, - заметил командир, поддёргивая штаны, - от цирроза.

- Не пугай. Я кончу хорошо и многократно, чего и всем желаю.

Мочились мы теперь каждые четверть часа. Радовались только одному: рыба в акватории вся сдохла до нас.

Через полчаса за нами пришёл автобус. Почему-то туристический "экспресс" с надписью "Сухуми". Каперанг лично пригласил нас "пройти проехать".

- В столовой уже накрывают. В офицерской.

- Белое полусухое, - приказал Миша. - По ноль-семь на двоих.

- А как же! Есть крымский мускат, настоящая Массандра.

- Только полусухое. Аскорбиновую кислоту с глюкозой по упаковке на брата. Фрукты и рыба. Крабы есть?

- Найдём! Найдём!

- Найдите.

- Да мы бы все, отражу и выражу я общее мнение, не отказались бы от шашлычков из барашка, с болгарским каберне и ткемали. С помидоркой.

- И похорон под тихую музыку, - ответил Миша. - Обедаем долго, жуём тщательно, едим немного. Иначе кранты. Матросы, всё поняли?

- Так точно, - разноголосо ответили все.

Мы разлеглись на нарах в казарме и час счастливо лежали. Ничего не хотелось. Болела спина, и ступни гудели, как самовар. Потом пришёл с телефона спецсвязи командир, и мы пошли обедать. Я первый раз в своей жизни ел крабов. И последний. Так себе, признаться.

А потом нас разогнали. Не годились мы. Шутили много не о том.

- Ребята, это всё из-за меня, - извинялся я. - Крышу снесло, психика не выдержала.

- Не гундось, - сказал Новиков. - Может, это и к лучшему. Других пошлют, пусть они как один и мрут в борьбе за это.

Всех разослали по разным частям и даже армиям. Правда, цацку подвесили "За третье августа, засели мы в траншею". Носить на левой ягодице, пританцовывая. Я восьмидесятый Новый год встретил в Герате. В танковом ангаре пили вонючую тутовку, от которой наутро болела голова. И дембельнулся в сентябре, получив два осколка в рёбра от безосколочной, слава Богу, гранаты. Успел подать документы на рабфак филфака. Заявился в деканат с иконостасом в четыре медальки на морпёховой груди. И размер брюк у меня тогда ещё был между сорок четвёртым и сорок шестым. Меня приняли, даже с каким-то испугом. И девки-студентки косили в мою сторону красивыми глазками. И некрасивыми тоже косили.

А клаустрофобия у меня действительно есть, думалось мне под северным сиянием кастрюли. Мне душно в запертой комнате, тревожно в тесных тёмно-зелёных коридорах, неприятно в закрытой от всего остального мира стране. Лес я не люблю. У меня вечно в душе трепещет стрекозиными крылышками страх. Даже в Эйлате он не исчез полностью.

Без пяти пять утра Илья открыл глаза. Снова не выспался, молча проворчал он и отключил будильник на телефоне. Полежал, соображая, как бы тихо приготовить завтрак, но ровно в пять часов кастрюля со звоном упала с полки, погасив свои сполохи. Наташа проснулась. Начались сборы.