Аляска (СИ)

Дома никого не было. Я бросила портфель на диван и с отвращением содрала с себя школьную форму. Все, со школой на сегодня кончено! Домашние уроки я делать не буду, завтра на переменках письменные задания спишу у подружек, Юльки Горбовой или Ольки Морозовой, а устные... Если вызовут к доске - как-нибудь отвечу. Быстренько пролистать в начале урока учебник - плевое дело! Обедать я не буду тоже, нельзя. А вот заняться своим внешним видом нужно обязательно!

Я достала из ящика своего письменного стола плоскую белую пластмассовую коробку с надписью 'Грим театральный'. И еще одну, маленькую картонную. На ней было написано: 'Тушь для бровей и ресниц 'Ленинградская'. Посмотрела в угол комнаты: там стояла швейная машинка. Может быть, подождать с макияжем, а сначала ушить купленную вчера мужскую рубашку?

Голова неожиданно закружилась, накатила волна слабости. Меня качнуло. Черт, опять! Как бы в обморок не грохнуться! Ведь два дня уже ничего не ела!

Я присела на стул. Может, пожевать чего-нибудь? Немножко... Нет! Раз решила голодать три дня, буду держаться до завтрашнего обеда! А обмороков я не боюсь, падала уже. И вставала. Как ни в чем не бывало. Выдержу!

'Толстая Платониха' против Ольги Платоновой не играет!

***

Школа сделала мне очень серьезный жизненный вызов. Она предъявила требования, которые я не могла удовлетворить. Она создала противоречия, разрешение которых было для меня делом невозможным. Она поставила вопросы, ответы на которые я не знала.

Я не могла справиться с учебой. И не потому, что была глупа или рассеянна. Моя психическая организация требовала специфического, адекватного ей подхода к обучению. Но в те времена поголовной уравниловки о таких подходах даже не задумывались.

У меня был избыточный вес. За мою полноту меня травили одноклассники. 'Толстая' значит 'некрасивая'. Для девочки это катастрофа. Я чувствовала себя ущербной. Во мне развивался комплекс неполноценности. Чтобы решить эту проблему, я должна была от полноты избавиться. В первые годы учебы мне это даже и в голову не приходило. Такое понятие как 'избавление от избыточного веса' находилось за пределами моего жизненного опыта и знаний. А школа молчала. Наверное, потому, что я была из 'простых людей'! Про школьных психологов же тогда никто и слыхом не слыхивал.

Родители тоже не могли мне помочь. Мама, по своему обыкновению, относилась ко мне рассеянно. Отец делал со мной домашние задания, терпеливо разъяснял правила, учил прилежанию. Но, по существу, не мог предложить мне ничего, кроме того, что я уже получала от учителей. А мои жалобы на оскорбления одноклассников вызывали его бурное негодование, но не более. Он, так же, как и я, не знал, что с этим делать.

По существу, с момента поступления в школу я была вброшена в поток самого неблагоприятного развития событий. Ведь что такое 'плохая ученица' и 'толстая Платониха'? Это низкий авторитет в классе. Пренебрежение и оскорбления сверстников. Предосудительность учителей. Это неблагоприятное окружение, в котором я была вынуждена находиться по несколько часов чуть ли не ежедневно.

Такая ситуация обескуражит, приведет в отчаяние любого. Но только не меня. Я была не из тех, кто принимает на себя роль жертвы. Конечно, пока я училась в начальных классах, на открытый бунт не решалась. Но и не унывала. Науки постигала так, как получалось. Увлеченно дралась с каждым, кто меня задирал. Крикливую учительницу воспринимала как необходимое зло.

Я вполне адаптировалась к школе, научилась в ней существовать. Но не разрешила этим внутреннего конфликта, который она во мне породила. Некрасивая 'толстая Платониха' не давала мне покоя. И я объявила ей войну!

Мне был необходим 'новый имидж'. В его формировании здорово помог магазин Всесоюзного театрального общества, ВТО.

Располагался он недалеко от моего дома, на улице Герцена, напротив посольства Испании. В нем продавались различные театральные принадлежности. Чего там только не было! Букеты искусственных цветов, маски, парики, накладные брови и бороды, бутафорские ружья и пистолеты, женские шляпки с мохнатыми перьями, веера, опахала, балетные пачки, пуанты, театральный грим, мольберты и краски!.. Я проводила часы у витрин и прилавков, разглядывая эти чудесные вещи. Каждая из них была волшебной дверцей в неведомый, загадочный мир. У меня замирало сердце. Я частенько заглядывала сюда после школы и покупала какую-нибудь мелочь: цветную слюдяную бумагу для поделок, резной деревянный обруч для волос, изящное страусиное перо...

Карманные деньги у меня водились всегда. И было их немало. Думается, даже побольше, чем у сынков членов Политбюро ЦК КПСС, которые учились со мной в классе. Тетя Наташа в каждый мой приезд на 11-Парковую совала мне в карман несколько рублей: 'Купишь себе что-нибудь вкусненькое!' Я не успевала их тратить и потихоньку копила.

И вот однажды купила в магазине ВТО пуанты и театральный грим. С тех пор каждый день, приходя из школы домой, я садилась перед зеркалом и мазала лицо гримировальными красками. Именно мазала! Аккуратно и со знанием дела наносить их на лицо я, конечно же, не умела. Это называлось 'румянить щеки, красить губы и подводить глаза'. Получалось нечто ужасное, но очень яркое. Я была довольна. 'Платониха' должна была стать писаной красавицей, и я упорно к этому шла!

А еще 'Платонихе' нужно было непременно почувствовать себя худенькой и стройной. Накрасив лицо, я надевала пуанты и по-балетному вставала на кончики пальцев. Находиться в таком положении для меня не представляло никакого труда, я ощущала себя совершенно естественно. В зеркале отражалась длинноногая девичья фигурка. Юная балерина мило улыбалась кроваво-красными губами и поражала глаз ярким румянцем во всю щеку. А еще - широкими угольно-черными линиями бровей и мертвенной белизной густо напудренного лба. Выразительно она смотрелась, да... Я не отрывала от нее глаз и подолгу выполняла различные несложные па. Те, что запоминала, когда смотрела по телевизору балет.

Кроме того, я регулярно делала маникюр. Цветными карандашами. Занималась этим на уроках, тайком от учительницы. Косметическая процедура обработки ногтей цветным грифелем требовала точности и терпения, но я старалась. И всего за один урок успевала преобразить все десять своих ноготков. Карандашный 'лак' легко с них стирался, на первой же перемене маникюр приходил в негодность. Но похвастать им перед подружками я все-таки успевала! Юлька Горбова восхищалась:

- Красиво как, Олька! Ну, ты даешь! И грим у тебя дома есть, и ногти красишь!

- То ли еще будет! - отвечала я.

И как в воду глядела.

Игры с гримом, балетом и грифельным маникюром смягчали противоречия, которые бередили мою детскую душу. Но только до поры. Когда я пошла в пятый класс, все во мне изменилось.

***

Я совершенно явно почувствовала расширение своих физических и умственных возможностей. Девчонка превратилась в подростка. Я стала сильней и умней. И вместе с этим ощутила бурный внутренний протест. Теперь я не желала терпеть все то, что отягощало мою жизнь, делало меня якобы неполноценной. Я взбунтовалась против требований учителей к моей успеваемости. Против их назиданий. Против их деклараций норм поведения 'хорошей девочки'. Против идиотских издевательств одноклассников. Привилегированные дураки не могли успокоиться пятый год - это нормально?!

Я больше не желала терпеть свою школьную жизнь такой, какой она сложилась.

Мой характер изменился. Я стала решительной, дерзкой. Мои удары в драках с обидчиками отяжелели, теперь мало кто из мальчишек хотел со мной связываться. Претензии учителей к моей успеваемости я стала демонстративно игнорировать. К тому же научилась с ними разговаривать.

- Платонова! Встань! Почему домашнее задание не сделано?

Я нехотя вставала из-за парты и веско произносила:

- Вы вчера плохо объяснили.

Это было не оправдание - обвинение. Встречная претензия. Симметричный ответ. Он бил по репутации преподавателя. А наши учителя совсем не желали ставить под угрозу свою работу в элитной спецшколе ? 20. Хотя бы потому, что высокопоставленные родители учеников частенько преподносили им дорогие подарки.