Мера Наказания (СИ)

- Да, да, конечно, - торопливо соглашается судья. И в его голосе Венька чувствует дрожь.

- А этого, - подполковник кивает на Веньку, - в камеру на 48 часов, оформляйте задержание...

- Не надо, не надо в камеру, - и Венька навзрыд. Как дождик-ливень, который сейчас побежал за окном. Да так, что опешил и сам почти вышедший из кабинета судья, - он может проверить, дома ли я. Зайти до вечера. А если меня нет, он может испугаться, что что-то не так! - пытается спастись, первое, что пришло в голову, как последняя соломинка.

- Да, - это уже судья, - на 48 часов по какому основанию будете задерживать? По какому подозрению? За добровольное сообщение о готовившемся преступлении? Так не годится. Да и проверить, где он находится, его друг действительно может захотеть.

- Так куда же его тогда? - интересуется у судьи и подполковника опер.

- Куда, куда, домой, - решает подполковник, - и наблюдение за его домом, пока все не прояснится.

Высаживают за квартал до дома. "Иди, - приказывают и предупреждают: - если что, мы за тобой пасем. Поэтому сиди дома и не вылезай, пока не придем. Высунешься, тогда точно закроем". Идет и чувствует, что да, действительно кто-то рядом и за ним. Но вдруг легко. Он не понимает сначала, почему ему легко. И только возле подъезда вдруг осеняет: тот детский смех уже не бьет по ушам. Его больше нет, и ему легко. "Господи, помоги, - улыбается самому себе, - пусть меня завтра не посадят. Я ведь помог. И в мере наказания должно быть зачтено". Звонит в дверь. В ответ тишина. Звонит опять. И тихо снова. Суетливо по карманам. Где-то был ключ, если не потерял. Сколько дней он не был здесь? Даже и не помнит. Сейчас мать, наверное, на смене. Придет и начнет опять мозги ему поласкать нравоучениями. И вдруг приходит мысль. Как все очень просто-то! Жизнь не так уж и сложна, если понимать ее простоту. Он сейчас помоется, побреется, приведет себя в порядок. Посмотрит по продуктам. И что-нибудь для нее сварганит. Хотя бы картошечку, если что, пожарит. И ей будет приятно. И ругаться не будет. А еще он скажет, что когда вернется из суда, то останется дома. Начнет новую жизнь. И она от его опрятного вида, жареной картошечки и этих честных обещаний уж точно успокоится. И все будет тихо, как сейчас в подъезде, после его звонка. Вот, оказывается, все как просто. И вот он ключ. Ласковый и добрый такой, как мама, от десятилетиями не меняющегося замка. Ключ из детства, где казалось, уже и не было у него никакого Гоги...

А дома тихо. Только чуть сладкий запах еще непонятного ему режет нос. И она. В зале. На полу. Одна. Одинокая. Совсем одна. Хоть он пришел. Вернулся. Но уже поздно. Мертвая. И такая беззащитная. Свернулась калачиком. Ждала. И не дождалась. Чуть запах тлена. Пару дней назад. Но почему-то кажется ему такой же красивой, как десять лет назад, когда из-за этой красоты не было отбоя от мужиков. Когда просили его погулять часок, другой, и при этом, краснея, подмигивали друг другу. Когда иногда кто-то оставался на ночь. И скрипела кровать. А он ворочался, слушая стоны, боясь, что маме этот дядя делает больно. Не понимал, что не было больно. Что просто искала счастья. Простой женской радости. И для него, и для себя. Мужскую защиту и мужское плечо. И для него тоже искала. Не получалось. Приходили, уходили, пользовались, обещали, растворялись, насладившись и забыв. А она все искала для них двоих и не могла найти. Прекратила. Думая, что если не везет, то, наверное, он подрастет и сам станет ей тем самым плечом, опорой и защитой. И опять ошиблась... И от безнадеги своей не выдержала и умерла... Не понимал... И только сейчас дошло. Такая красивая, как раньше... И даже лучше...

Сел рядом на пол, взял за руку, прижал ее к груди, заплакал и потерялся во времени и пространстве...

Все было смутно дальше. День прошел и ночь, не помнил, а утром опера в незапертую дверь, и обомлели.

- Вот тебе и раз! - открыл рот один, тот, что вчера вел допрос, - а мы-то ждем, когда из дома выйдешь и в суд пойдешь, а тут такое. Надеюсь, не криминал, так сказать, собственной смертью. Хотя какие-либо внешние следы отсутствуют.

Потом пытались долго оторвать от руки. Не сдавался. Без истерик. Молча сидел, прижимая и не отдавая. Рука жгла и обжигала сердце. А сердце боялось ее оставить. Но все-таки оторвали. Повели к машине. И мимо команды: "Виноградов, останешься здесь. Дождешься скорую и труповозку. А этого на заседанье доставить. Понятно, горе у пацана, но суд есть суд. А у него в десять. И так уже опоздали". Была машина, и в ней все тот же опер. Пытался привести в чувство пустыми словами: "Сочувствую, держись, все мы смертны". А потом приободрить: "Ты молодца, все так, как и говорил вчера. Николай Леонидович значит вчера домой к семи. Только без дочки. Решили не рисковать. И твой этот кореш возле подъезда стоит. Но мы-то на стреме. В общем, дернулся к нему, мы на него, скрутили. Все чин по чину. И ножичек при нем, и повязку даже на морду успел нацепить. Молодца. Николай Леонидович в сердцах обмолвился, что перед тобой в долгу. Он человек слова. Так что смотри. Уйдешь сегодня из суда своими ногами. Потом и мать похоронишь. Это же мать твоя была? Да? Вы похожи...".

Но он не слушал.

В суд уже успели сообщить, что везут, и про мертвую мать сообщили тоже. Судья был таким же бледным, как и вчера. Еще не отошел. Поставил на обсуждение вопрос о возможном отложении дела в связи с семейными обстоятельствами подсудимого. Адвокат и прокурор поддержали. Он отрицательно замотал головой, не согласился. Ее очевидно уже увезли, и ему не к кому больше идти. Не надо. Он настойчив: не надо. Объявили перерыв. Спросили о самочувствии. Лучше некуда. Как будто мертвый. Мертвее не бывает. Опять предложили, и вновь отказался. Приступили по существу. И даже показалось ему, что благосклонна Фемида, и верят ему, что вовсе и не причастен он к этому угону, а просто случайно оказался не в то время и не в том месте. Участливо спрашивал судья, кивали согласно сторона защиты и обвинения. Но что-то замкнуло, и он сказал. Как было на самом деле. Удивились, переспросили, еще раз, потом еще. И даже адвокат попросил перерыва и повел его в свою комнату. Крутил пальцем у виска, говорил, что чувствует, что суд ему поверил, да и прямых доказательств стопроцентных нет. Мотал головой и видел перед собой маму. Красивую, как в детстве и даже лучше. Вернулись обратно. И повторил все снова. А в последнем слове сказал коротко: "Спасибо, что поверили". Николай Леонидович растеряно пожал плечами и удалился в совещательную комнату...

Приговор слушал отрешенно... И было неинтересно. Уже неинтересно. Жить. "Именем Российской Федерации... признать виновным в совершении преступления, предусмотренного пунктом "а" части второй статьи 166 УК РФ... условное осуждение, назначенное по приговору ... отменить, и к вновь назначенному наказанию частично присоединить неотбытое наказание по предыдущему приговору суда... и окончательно считать наказание в виде лишения свободы сроком на 3 года с отбыванием наказания в колонии общего режима. Меру пресечения изменить... Взять под стражу в зале суда...".

Потом везли, и щелкнули наручники, или все было наоборот. Не помнил. Завели туда, куда еще недавно боялся попасть. Тогда было страшно. А сейчас уже нет. Коль похер на жизнь. Но только жизнь, сука, по-прежнему не давала покоя. Не смотря на все обстоятельства, все также пыталась крутить и ломать. Куда уж дальше-то? Дальше-то некуда. Финиш. Но как-бы не так... С десяток цепких, любопытных взглядов с нар на новичка. Кто такой, откуда, кто по жизни? Но только не до них. Хлюпает кто-то так жалобно в самом углу... До боли знакомо... И жизнь не так уже безразлична становится теперь от этого знакомого хлюпанья, коль опять пытается крутить и ломать... И придумывать новые для него испытания... На полу, у параши, в отдалении от всех, знакомое лицо, забитая тень-месиво Гога, дрожит и хлюпает носом. Но почему-то при виде его Венька смеется, как тогда, еще совсем недавно при их первой за прошедших семь лет встрече ...