Игрушка (СИ)

Иван ласково похлопал отца по плечу и направился наверх - к деду.

Встретила его Людмила Вениаминовна. На вопрос: "Где дед?" ответила, что он у себя - "Всё за своим столом корпит".

Открыв дверь дедовой комнаты, Иван сразу почувствовал что-то неладное. Дед, и правда, сидел за письменным столом, но голова его как-то неестественно склонилась вперёд. Она была подпёрта левой рукой, а правая локтём упиралась в стопку книг. Иван окликнул деда. Тот никак не отреагировал на его голос. Подойдя к столу, Иван увидел бледное с закрытыми глазами лицо старика, искажённое упёршейся в щёку ладонью левой руки.

"Что с тобой, деденька?" - с замирающим сердцем шёпотом спросил Иван и дотронулся до дедовой руки, подпиравшей голову. От этого прикосновения рука соскользнула со щеки и голова деда упала на стол, произведя шум упавшего арбуза. Почему именно арбуза Иван не успел сообразить. В комнату вошёл Пётр Александрович. Мгновенно оценив обстановку, он приказал Ивану помочь ему перенести деда на диван. Пощупал пульс. Приоткрыл веки и осмотрел глаза. Делал он это деловито. Сразу было видно, что смерть другого человека для него не в новинку.

"Иди вниз и вызови скорую помощь. Сделай это так, чтобы Людмила не услышала. Я сам с ней поговорю", - распорядился он.

----------------------------

Похоронили деда на "Красненьком кладбище". Там уже новых захоронений не делали, но у Петра Александровича на этом кладбище покоились родители; да и Иван похлопотал - переговорил с секретарём того райкома, на территории которого располагалось данное место захоронения.

6Поминки устроили дома. А затем Иван и Оксана с раскрытыми ртами слушали отца, который и рассказал им о жизни их любимого деда. Рассказ о том, что их дед был кавалерийским генералом в белой армии, а их отец служил у него ординарцем - дети встретили с восторгом. Иван вскочил со стула и возбуждённый заходил по комнате:

"Вот она - преемственность поколений. Мы рождены от белого генерала!"

Замечание Оксаны, что, мол, "он нам не родной дед" - ничуть не смутило Ивана.

"Он мой духовный отец, а, значит, родной дед", - парировал он возражение сестры. И чтобы закрепить свою правоту продолжил, - я тут почитал Гоголя - его "Выбранные места из переписки с друзьями"; так вот, Николай Васильевич там утверждает, что во много раз ценнее и выше родство по душе всякого кровного родства".

"Да, пожалуй, ты от части прав. Деденька для нас стал духовным дедом. А отец - вот он перед нами сидит. Ещё живой, слава богу", - согласилась Оксана.

Эти слова смутили Ивана. Он, видимо для того, чтобы сгладить возникшую неловкость, подошёл к отцу и молча обнял его. Пётр Александрович, было видно, ничуть не обиделся на своего приёмного сына, ободряюще похлопал его по спине и, заканчивая рассказ о жизни покойника, сказал:

"По земным меркам он прожил долгую жизнь. 96 лет прожить в тех условиях, которые выпали на его долю - это, действительно, не поле перейти. Я считаю, что жизнь Чарноты Григория Лукьяновича удалась. Пусть земля ему будет пухом. И пусть Всевышний, если он всё-таки существует, встретит его ТАМ благожелательно".

----------------------------------------

За два месяца до своей кончины Чарнота получил письмо из Москвы. Писал ему Агафонов Клим Владимирович; писал о том, что вышел на пенсию и хотел бы встретиться. Григорий Лукьянович, не задумываясь, послал ему 7приглашение. Через две недели они уже сидели за обеденным столом в комнате Людмилы и Агафонов рассказывал о том как у него сложилась жизнь после того как, последовав совету Чарноты, он отказался ехать в Сибирь, чтобы там, со своими товарищами-коммунарами, продолжать жить и работать по заветам Льва Николаевича Толстого.

"Они там продержались ещё десять лет, - рассказывал Агафонов - Мне Маурин написал, что их жестоко притесняет местная советская бюрократия: сколько ни сдашь поставок, а им всё мало - ещё требуют. А если отказываешься - начинают применять всякие бюрократические приёмы, чтобы отомстить за непослушание. Вобщем, к сорок второму году разгромили коммуну окончательно. Человек десять молодёжи расстреляли за отказ брать в руки оружие и идти защищать их "родину", а стариков пересажали. Сам Маурин освободился недавно - лет пять назад. Отсидел двадцатку. Пишет, что только привычка к физическому труду, да толстовская непритязательность к условиям жизни, помогли выжить в лагерях. Я всё порывался съездить в Сибирь - повидаться с бывшими своими товарищами, их там несколько человек ещё живёт, но так и не сумел. А теперь уже поздно - силы не те. Боюсь, не то чтобы не вернуться назад, а и не доехать до туда. Так что я тебе благодарен, Евстратий Никифорович, что ты остановил меня и я с ними не поехал. Я слабее Маурина. Сгинул бы там, точно сгинул", - закончил свой рассказ Агафонов.

Помолчали.

"А как твои дела на личном фронте?"- спросил Чарнота.

Агафонов просиял лицом.

"Всё впорядке, Евстратий Никифорович, всё впорядке. У меня жена и двое уже взрослых детей - дочь и сын. Дочь окончила Московский 8педагогический институт, сын - Лесотехническую академию. Дочь защитилась - кандидат наук; где училась - там же и преподаёт. А сын лесничим в подмосковье работает".

"А у меня внуки - Иван и Оксана. Нам бы надо наших детей познакомить. А, как ты считаешь, Клим Владимирович?" - спросил Чарнота.

Агафонов оживлённо закивал головой в знак согласия.

"Вот и хорошо. Если Оксана дома, то я прямо сейчас её тебе и представлю".

Чарнота, не вставая со стула, дотянулся до телефона, стоящего на тумбочке и закрутил телефонным диском.

"Оксана дома? - спросил он у того, кто взял трубку. - Скажи-ка ей: пусть ко мне поднимется".

Скоро в комнату вошла молодая красивая женщина и Агафонов встал со стула, чтобы пожать протянутую ему руку.

----------------------------------

На похороны деда Агафонов приехал с детьми. Когда сели за поминальный стол и Пётр Александрович закончил свою речь, с места поднялся Агафонов:

"Я знал Евстратия Никифоровича не долгое время. Познакомились мы с ним в поезде. Он сразу показал себя как отважный человек, способный защитить себя и тех, кому он симпатизировал. Но главное не это. Я знаю, что за этим столом собрались люди прогрессивно мыслящие и потому буду откровенен. Устройство общества, которое в 1917 году сменило абсолютистскую монархию, мягко говоря, далеко от совершенства. - Он замолчал и было видно, что оратор некоторое время был в растерянности, но вот он принял какое-то решение и заговорил вновь. - Скажу жёстче: наше 9современное общественное устройство порочно. - Сидящие за столом люди, чтобы поддержать говорившего, дружно закивали головами в знак согласия с ним. - И потому его необходимо менять, - продолжил оратор. - Евстратий Никифорович, я знаю это наверное, неутомимо искал чем заменить реальный социализм. Мы, ещё вместе работая в толстовской коммуне под Москвой, вместе изучали теоретические труды Льва Николаевича Толстого. И именно Евстратий Никифорович убедил меня в том, что "непротивление..." Толстого не может служить для нас руководством к действию. Идеалом - да, но не программой деятельности. Именно он, я считаю, спас мою жизнь, отговорив меня ехать в Сибирь строить и жить в толстовской коммуне. В результате я жив и у меня двое детей, которым я, как умел, передал свои мысли. Я считаю - мои дети должны продолжить наше с Евстратием Никифоровичем дело. Я знаю, что молодежь в его семье следует его заветам, продолжает его дело и, обращаясь к ним, прошу принять моих детей в их компанию".

Агафонов замолчал и тяжело опустился на свой стул. Его сменил его сын. Это был высокий, худощавый молодой человек. Он заговорил приятным баритоном.

"Меня зовут Игорь. Я сын Клима Владимировича и скажу только одно: за несколько лет моей работы в лесном хозяйстве я понял, что те безобразия, которые творятся там, в рамках данной общественно-политической системы, не устранимы. В наших лесах отсутствует рачительный хозяин, а появиться ему при данных обстоятельства неоткуда. Нужен хозяин! Если ничего не менять - леса наши просто погибнут. Спасибо", - сказал он, как отрубил, и сел на своё место.