Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Несколькими месяцами ранее, точнее — более чем полгода назад Генеральная прокуратура объявила о раскрытии состоящей из работников правоохранительных органов банды, которой инкриминировалось около двадцати убийств. Как писали СМИ с опорой на заявления работников ГПУ, банду возглавлял полковник из Киевского управления по борьбе с организованной преступностью. Входили в банду следователи прокуратуры г. Киева и работники столичного ГАИ. Специализировалась, по заявлениям в СМИ, на похищении предпринимателей. После истребования с родственников выкупа жертв душили верёвкой, а тела закапывали в окрестностях Киева. Трупы в вырытой яме сначала присыпались известью, чтобы их не могла отыскать собака, а потом — битым стеклом, чтобы не рыли дикие звери; и лишь в конце клали дёрн. Функции же организатора банды Гончарова, как писалось, заключались в выискивании жертв, родственники которых могли бы пойти на выкуп, а потом, в случае обращения родственников жертв в милицию, — в отслеживании дел об исчезновении людей и блокировании расследования. Как заявляли работники Генеральной прокуратуры, все проходившие по делу милиционеры признали свою вину, как и Гончаров, и показали места захоронения жертв, количество которых к тому времени составляло 17 человек, и раскопки ещё ведутся.

Все подозреваемые по так называемому «делу оборотней в погонах» находились в СИЗО, и сейчас в убийстве Гончарова подозревался работник режимного отдела следственного изолятора капитан Максименко. Дима прочитал статью.

— От тюрьмы и от сумы не зарекайся, — сказал он.

— То же самое мне сказал Максименко несколько дней назад, — сказал я. — Вот здесь, под этой камерой.

Анатолий опустил ноги на пол, поставив пальцы ступней на тапочки и упёршись ладонями в край нары. Он сидел с широко раскрытыми глазами. Я сказал, что видел Гончарова несколько месяцев назад на привратке, под медкабинетом; вид у него был болезненный — что-то не в порядке со спиной. В СИЗО говорили, что своих менты не прощают — бьют до полусмерти.

— Возможно, Максименко его куда-то вёл, — сделал предположение я. — А он по дороге умер. А сейчас ГПУ, чтобы в обществе не возник резонанс, мол, свои убили своего, вешает всё на работника СИЗО.

После обеда, часа в три, щёлкнул электрозамок, раздались голоса, и под дверь опустились сумки. Потом открылась кормушка. Я подошёл к ней и взял список продуктов. Потом получил их, расписался и отдал опись в кормушку.

— Ну, как Вы тут? — раздался знакомый голос прапорщицы-кабанщицы.

Я выглянул в кормушку, поздоровался и сказал, что всё в порядке. У прапорщицы появились на глазах слёзы. Это была жена Максименко. Я сказал, что могу найти адвоката и помочь с оплатой его услуг.

— Нет-нет. Спасибо, адвокат уже есть, — сказала она и улыбнулась.

Я хотел передать капитану Максименко привет, но передумал.

— Передайте, что всё будет хорошо, — сказал я.

Через несколько дней пришла работница спецчасти СИЗО, и я расписался за получение приговора. Текст, по сравнению с вердиктами для соседей (5–7 листов), был впечатляющего размера — 570 страниц. Владимир Тимофеевич, который двадцать лет отработал прокурором по поддержанию обвинения в суде, говорил, что по такому делу, с таким количеством обвиняемых и эпизодов приговор должен был составлять как минимум 50 томов по 570 страниц, если бы он был обоснован и основан на предоставленных и исследованных в суде доказательствах.

Приговор был на украинском языке. Я открыл лист, где должны были быть изложены доказательства, нашедшие подтверждение в суде в обоснование моей вины по организации банды, за эпизод, по которому, хотя он не исследовался в суде, мне было назначено пятнадцать лет лишения свободы. Эта часть приговора была озаглавлена «Некоторые вопросы создания сети предприятий со словосочетанием “Топ-Сервис”, связанных с ними предприятий, руководство ими Шагиным И. И., создание банды, участие в ней и в организованных бандой преступлениях» — как будто в суде исследовались некоторые вопросы, а не обвинения в преступлениях, окончательным наказанием по которым стало моё пожизненное заключение.

Я начал читать:

«Для преодоления препятствий, которые возникали при совершении финансово-хозяйственных операций сетью предприятий, в названии которых было словосочетание “Топ-Сервис”, и связанных с ними коммерческих структур, со стороны кого бы то ни было, как по причине незаконного получения НДС, так и по другим основаниям, которые возникали на почве хозяйственной деятельности, с целью нападения на должностных лиц и отдельных граждан Шагиным в 1997 году была организована преступная группа, которая со временем переросла в вооружённую банду, финансирование которой осуществлял он…»

«…По иерархии в неё вошли установленное лицо, дело в отношении которого выделено в отдельное производство в связи с розыском, и лицо, в отношении которого в возбуждении уголовного дела отказано в связи с его смертью. Эти лица начали формировать организованную группу…»

Из-за розыска Макарова и смерти Совенко оба они не допрашивались в суде, а из показаний других следовало, что указанные лица — рэкетиры, а я — потерпевший. В Уголовном кодексе при наличии квалификации «преступная группировка» не было понятия «преступная группа», а именно она, как было изложено в обосновательной части приговора, со временем переросла в банду, за что мне дали пятнадцать лет. Это выглядело не как цинизм, а скорее как прикол — с издёвкой.

Я продолжал читать.

«Летом 1997 года, зная о целях и намерениях группы, в неё вступили Стариков, Маркун, Гандрабура и Геринков.

В соответствии с разработанным планом, получив заказ от Шагина на совершение преступления, направленного против жизни и здоровья жертвы, лицо, дело в отношении которого выделено в отдельное производство в связи с розыском, и лицо, в отношении которого в возбуждении уголовного дела отказано в связи со смертью, должны были разработать в общих чертах преступный план, способ его совершения и довести это Старикову, Маркуну и Гандрабуре. Те разрабатывали детальный план.

После совершения преступления они распределяли между собой и другими членами банды вознаграждение, полученное от Шагина, а также имущество, добытое преступным путём.

Созданная банда отличалась стойкостью, которая проявлялась в её организованности, технической оснащённости, тесной связи между организатором Шагиным, руководителями банды и её членами, безоговорочным исполнением преступных заказов, наличием огнестрельного оружия, о котором Шагину было достоверно известно…»

Дальше шёл перечень совершённых преступлений, ни одно из которых не было доведено до конца или доведено не так — с ошибкой в объекте нападения и подобное.

Обосновательная часть по неисследованному в суде, а вменённому мне автоматически эпизоду «бандитизм» в приговоре заканчивалась так:

«Из исследованных в суде доказательств следует, что не Макаров имел “влияние” на Шагина, как указывал последний в показаниях, а Шагин на Макарова…»

«В обоснование отсутствия у Шагина мотива в организации банды он предоставил суду решения Высшего арбитражного суда о законной хозяйственной деятельности предприятий в названии со словосочетанием “Топ-Сервис”. Но суд не берёт эти решения во внимание, так как Высший арбитражный суд не знал всех обстоятельств дела…»

Из таких вот приколов-подъёбок и состоял приговор.

Я читал дальше.

«Шагин на следствии неоднократно менял показания», — было написано в приговоре. В то время как я и на следствии, и в суде поддерживал все свои показания.

Показания в суде свидетеля Ваняна, который подтвердил появление в офисе ООО «Топ-Сервис» рэкетиров в 1993 — 1994 годах, в приговоре были признаны «неконкретными» и такими, которые не подтверждают мои слова, что Макаров вымогал у меня до 20 тысяч долларов в месяц. Хотя в суде Ванян говорил: «По поводу увеличения суммы я ничего не могу сказать — вероятно, оно могло произойти».

Показания Надежды Половинкиной, которая в суде также подтвердила известные ей факты вымогательства Макаровым и лицами из его окружения денежных средств у сотрудников компании, в приговоре были признаны недостоверными на том основании, что Стариков, о котором она упоминала, якобы присоединился к преступной группировке в 1997 году, когда Попов уже не работал. Однако Половинкина не указывала конкретно период появления Старикова в офисе, и её показания не содержали противоречий.