Круг Вечности: Реставратор (СИ)

- А где ты читал про это? - поинтересовался я, осторожно начав перебирать снимки.

- Про что? - не понял он.

- Про сновидцев. Энергии, способности... Ты говорил про литературу. Где ты это читал?

- Я... - он замер. - Я и не помню... где-то прочел.

- Вспомнишь - дашь мне, хорошо? - миролюбиво попросил я.

- Конечно. Я поищу, наверное, - его явно застал мой вопрос врасплох. Но я сменил тему.

- Она сказала, что хотела стать бессмертной. Что это значит?

- Имела ввиду остаться в истории? - предположил Леша.

- Может быть,... а может ли это быть еще чем-то? - я не знал, зачем задавал этот вопрос, но все же не мог его не задать.

- Было много сект, которые заманивали к себе, пророча физическое бессмертие, - пожал он плечами. - Это специально для тех, кто боится Суда после смерти. Кстати, одно из таких обществ, было популярно как раз в конце девятнадцатого века. Они называли себя "Вечные" - они приманивали к себе людей со способностями, с разными дарами обещая вечную жизнь взамен на вечную верность их обществу.

- То есть, они требовали у адептов использовать свои способности ради целей этого сообщества.

- Ага, - лениво кивнул он.

- Понятно.... А это реально? Бессмертие, которое они обещали... - второй дурацкий вопрос, и Леша решил не отвечать.

Он лишь одарил меня столь недоброжелательным взглядом, что я резко заткнулся и увлеченно стал просматривать фотографии, мысленно отметив, что черно-белые снимки не показывали и толики той красоты и того ужаса, что творилось тогда в феврале девятьсот пятого года в Москве.

==========

Глава 7 ==========

Я с сожалением глянул на календарь. Было уже двадцать пятое, а до конца месяца мне нужно было написать портрет по фотографии. Как я понял, на день рождения одной "фифочки" как я называл таких девиц - обычных или даже симпатичных, но поддавшихся уродской моде и выдающие за ухоженность и красоту то огромные губы, то ужасающую худобу и глаза на половину лица.

Заказ средний, оплата низкая, девушка на фотографии - крашенная сероглазая блондинка с кривой улыбкой неестественно пухлых губ - непростительно проста. По сути, я не знал что рисовать. А просто срисовывать фото, мне откровенно лень. Я вертел в руках мелок, надеясь хоть на какое-то вдохновение, озарение, в конце концов, надо работать и услужливо выполнять все заказы, надеясь на "сарафанное радио" рекомендации.

Я столь сосредоточился на самоедстве, ругая себя за бездарность, лень и не умение зарабатывать, что не услышал шагов и внезапно дернулся, почувствовав руки Веры на моих плечах.

Я поднял голову, и, встретившись с ней взглядом улыбнулся. Её темные волосы спускались на мое лицо непослушными мокрыми локонами, и я понял, что она из ванной. На уставших глазах была не смытая, и потёкшая тушь, а на худых плечах висел наспех накинутый легкий халат.

- Ложись спать, - проворковала она, и я закрыл глаза от наслаждения, когда её холодные пальцы коснулись моих ушей, и она стала чесать мою голову, взъерошив непослушные волосы. - Завтра доделаешь.

- Вчера, я себе говорил тоже самое, - с грустью отметил я.

- Все равно, спать, - она с блаженной улыбкой прошла мимо меня и улеглась в кресле, свесив ноги на подлокотнике. Чуть распахнутый халат обнажил ноги, и я любовался её маленькие ступнями. Я глядел на нее, не отрываясь. Такая домашняя, такая красивая, уютная... моя.

- Давай я тебя нарисую, - неожиданно для себя произнес я.

- Снова? Ты уже один портрет спрятал, - хмыкнула она сонно.

- Сейчас все будет по-другому, - горячо заверил я её.

- Делай что хочешь, - махнула Вера рукой. - Только не мешай спать, - и она красноречиво прикрыла веки, не дождавшись возражений. Я дождался того мига, как она все же расслабиться и по настоящему уснет, и начал рисовать.

Нет, сначала не было безумного вдохновения, но с несколькими нанесенными контурами я словно очнулся и понял, что больше всего на свете, хочу изобразить мою женщину. Хочу, чтобы бумага хоть на толику передала то, что я видел перед собой, передала то, что я чувствовал к Вере. В тот момент, я любил её, наверное, сильнее, чем когда либо до. И уж тем более, сильнее, чем когда либо после.

Я еще не знал, как мало осталось жить моей любви, но перед смертью, она давала мне прекрасные плоды.

Я рисовал кисть Веры, и мне казалось что я, прорисовывая, ласкаю каждый её палец. Рисуя, я гладил её плечи, обнимал талию и легонько касался её лица. Меня накрыло какой-то удивительной нежностью, и я сдерживался от того, чтобы обнять её в реальности. Сдерживался только страхом того, что я потревожу её сон.

Но это оказалось не в моей власти, в один момент я заметил её наблюдающий за мной взгляд и когда, она поняла, что раскрылась, она спросила.

- Ты что действительно рисуешь меня?

- Да, - кивнул я. - Ты самое красивое, что я знаю. - Она удивленно и недоверчиво приподняла бровь и продолжил. - Ты самое красивое, что я знаю на свете, все остальное оно прилизанное, идеальное, правильное. Все эти твои фотографии по всему городу, они нереальны. А ты реальна и ты прекрасна и красива, такой, какой ты есть. Уставшей, или больной или счастливой, сомневающейся, злой, доброй, в похоти, в нежности. Ты как бриллиант, в тебе сотня граней. А в других ничего нет. Пусто, они прозрачны и просты. Ты же прекрасна, своим несовершенством.

Она ничего не ответила, словно не нашла слов что мне сказать. Меня просто накрывало волной любви к ней. Я коснулся своего мольберта с недавно созданным шедевром и отложил его. Я приблизился к Вере, погладил по волосам и коснулся губами её щек. Вера выдохнула мне в шею и отстранилась.

- Я не совершенство и посему, хочу спать, - мягко сказала она и я невесело улыбнувшись, кивнул и послушно встал, освобождая ей путь. - Спокойной ночи, - услышал я и кивнул в ответ.

Идти в спальню я не хотел, и сон быстро сморил меня на том же кресле, где я рисовал. Когда я неожиданно для себя оказался в темной каморке пропитанной запахом сгнившего дерева я сразу понял, что это сон.

Я прошелся вглубь темной комнаты, надеясь, хоть кого-нибудь заметить, но в ней было пусто.

Неожиданно, сзади меня открылась дверь. Солнечный свет ударил мне в глаза, и я не мог разглядеть вошедшего. Когда дверь затворилась, я разглядел девушку, с блеклыми волосами и уставшим лицом, и только заметив мужчину из сна - Тараса, с такими же огненными глазами, я понял, что вошедшей с ним девушкой является Настасья. Блеклая, бледная, с непропорциональным лицом. Она была другой. Она и на толику не была столь красивой, какой её помнил я.

Она прошла мимо меня вглубь комнаты, развернулась к Тарасу лицом и начала отстегивать пуговицы на своем простом платье, бутылочного цвета.

- Не, не треба, - покачал головой Тарас и увлеченно устанавливал мольберт, теперь не было сомнений в том, что он и был художником создавшим портрет.

- Может, стоит раздеться? - не уверено произнесла Настасья, и я удивился тому, насколько скрипучим оказался её некогда мелодичный и мягкий голос.

- Та, як хочешь, - нервно махнул он рукой и спустя паузу, задумчиво произнес. - Может так и правильно...

Он подошел к ней ближе и в глазах у Настасьи я увидел искренний страх и нотку отвращения, которую она пыталась скрыть. Тарас, выглядел действительно устрашающим, неухоженная борода, безумный взгляд, желтые зубы. Он выглядел, словно давно обезумевший пьяница, но я чувствовал непомерное уважение к нему. И даже в чем-то зависть.

Я уважал его за тот шедевр, что он создал, И пусть он выглядел безумцем, он был гением, непризнанным, забытым, потерянным, несчастным, но гением. И этого нельзя было отрицать.