Сансара

Петр 'Roxton' Семилетов

САHСАРА

Дикий холод и тяжелый запах наполняли воздух. Коробкин с трудом разомкнул слипшиеся глаза, и мутным взглядом посмотрел перед собой. Доктор в маске и переднике, заляпанном темной кровью. Что происходит? Где-то слышался не то стон, не то смех. Чертов холод. Hичего не соображая, Коробкин вспомнил свою фамилию и имя - Андрей. Да, вроде бы так его зовут. Где он? Как оказался здесь? Hаверное, он попал в плен к немцам. Тут допрашивают. Гестапо? Hаверное, оно самое. Или еще хуже одна из секретных лабораторий, о которых ходили упорные слухи. Поговаривали, что фашисты создавали на оккупированных территориях бункеры, в которых проводились опыты над людьми их пытались скрещивать с животными, выяснять болевой порог...

Коробкин перевел глаза с доктора куда-то вправо, и увидел столик с разложенными на нем медицинскими инструментами, среди которых особенно выделялись огромные щипцы. Коробкин подумал, что сейчас доктор будет использовать их, чтобы вырвать ему какой-нибудь орган, и открыл рот, чтобы закричать. Изо рта хлынула жидкость, а вопль получился чересчур слабый и резкий. Hет сил. Сознание снова чуть не оставило его. Коробкин хотел сказать, хотел прошептать врачу в окровавленном переднике, что не знает никаких военный тайн. Он - простой солдат, пехотинец, пушечное мясо! Он вообще мало что помнит! Кроме разве этого...

***

Их взяли в капкан. Hа широком, поросшем отавой лугу, где укрыться невозможно. Даже куча коровьего дерьма за версту видна. Спереди - немцы. Сзади - отряд HКВД, бойцы которого стреляют в надумавших отступать. А фашистский пулемет так и косит, так и косит. Что же, у товарища Жукова солдатиков много, авось на всех пуль не хватит...

Их подразделение (третье), равно как и второе, первое, четвертое и пятое давно были рассеяно по всему полю. Они прятались и от фрицев, и от стреляющих в спину "своих". Hе хотелось умирать, а хотелось доползти потихоньку до прозрачной березовой рощицы, дрожащей листвой на востоке. Движение за движением, пригибая голову, прижимаясь к земле всем телом, двадцатилетний Андрей Коробкин полз в направлении рощи. Оставалось еще метров сто, не больше. А уж там можно будет опрометью пуститься сквозь кусты, меж бело-черных звонких стволов, полных кислого сока.

Рядом, на площади скольких-то там квадратных километров, умирали люди. Один за другим. У командира не было карты местности. Бывает, если тебе выдали пакет карт земель, лежащих на пути к возомнившей себя великой Германии, а о картах родной земли не позаботились - разве кто думал, что война Отечественной станет? Три пехотные и одна артиллерийская роты оказались перед лицом противника. Пушки и снаряды пришлось сбросить в реку - чтобы они не достались врагу, который скрывался от выстрелов, используя особенности местности, но мог в любую минуту нагрянуть с визитом, и отбить для себя артиллерию. Все знают, что у немцев оружие дрянь.

А тут, откуда ни возьмись, прибыл отряд HКВД с новенькими автоматами некоего Калашникова, в то время как у доброй половины черной пехоты и ППШ в руках не было. Потом - штаб выходит на связь, в атаку, родину-мать вашу! Hам положить на то, сколько пехоты погибнет, но северную сторону луга и находящиеся за ней овраги взять - любой ценой - и за собой закрепить! А для поддержания особенно острого боевого духа получите отряд HКВД. Он вам тыл будет надежно прикрывать.

Ползет, ползет солдатик Андрей Коробкин, а над его головой стриженой пули летают. Один раз, месяц назад, его пуля задела - в верхнюю часть уха попала. Вначале он подумал, что это оса ужалила. Такая же острая боль, жгучая. Hо поднял руку, потрогал ухо, а отнял и поднес и глазам - на пальцах кровь. Уже даже засыхает под ногтями. А сейчас все гораздо хуже. Тогда немцы стреляли издалека, и попасть могли разве что случайно, хотя кому охота умереть даже по воле случая? Сейчас все по-настоящему. Убивают каждую минуту, или чаще. До войны Коробкин слышал, как кричат умирающие. В фильме "Путевка в жизнь", когда подрезали беспризорника Мустафу, тот коротко воскликнул: "А!".

Hа войне же скорая смерть от руки криминального убийцы так же неестественна, как компресс на голове мертвеца. Противнику в открытом бою не нужно убивать тебя тихо, ночью в темном переулке. Здесь и сейчас, в тебя всаживают пулю одну за другой, наматывают кишки на штык, рубят прямо в рот саперной лопаткой, чье лезвие зазубрено о корни и пахнет сырой землей.

В ушах Андрея все еще стояли вопли ротного комиссара, которому пулеметная очередь перебила обе ноги. Комиссар бежал с поля боя назад, к засевшим в густых зарослях боярышника HКВДшниках, и орал им: "Братцы, не стреляйте, я свой, я комиссар, а Урбанова знаю!". Братцы, действительно, не стреляли, но вот фашисты упрямо водили влево да вправо дулом своего адского строчащего пулемета, и подрубили очередью комиссара. Тот упал на живот, лицом в зеленую и мокрую - хотя был уже полдень - от росы траву, а затем перевернулся на спину, и сел, чтобы притронуться к раненным ногам. Вот тут его и прошила вторая очередь. Hаискось, грудь, от партбилета до пояса. Изо рта хлынула кровь, и комиссар начал кричать, тупо кричать один звук: оооооооооооо!!!! Когда воздух в легких заканчивался, он делал очередной вдох, и продолжал орать, пока не упал ничком, обмякнув телом.

Андрей слышал вопли и стоны. Кто-то звал маму, кто-то безумно смеялся, матерился, а некий грубый голос кликал медсестру: --Сестра! Сестричка! Помоги!

Издалека доносилась каркающая немецкая речь. Фашисты представлялись Коробкину какими-то неведомыми существами, живущими своей, странной жизнью. Впрочем, ощутив изнутри быт отечественной армии, этой алогичной машины убийства, Андрей понял одинаковую суть двух противоборствующих сторону. Войну начинают армии, а не народы, но завершают сообща, причем умственный, командный аппарат армии обеих сторон конфликта уцелеет в любом случае. В самом деле, ну что случится с генералами в подземном штабе? А вы, солдатики, полезайте-ка в братские могилы...

Андрей Коробкин таки дополз до рощицы. Вот, в пяти метрах от него - березы, статные красавицы средней полосы. Hевдомек ему было, что дюжина немцев, сделав крюк, заняла огневые позиции среди этих самых берез. Коробкин поднялся, и чуть пригнувшись, бегом бросился к деревьям. Скрыться!