Ноука от Горького Лука

Йозеф, остановись и уйми своих пропагандистских псов. Прошу тебя как коллега.

Я согласен, мы тоже иногда перегибаем палку. Все эти Беобахтеры и Вохеншау, которые показывают ваших недочеловеков, иногда больше гоняются за красивой картинкой, а не за правдой. Но ты пойми, Йозеф, это же люди искусства! Да, преувеличение. Да, гипербола. Да, полет фантазии. Но как я могу заткнуть им рот? Ты же не требуешь, чтобы в вашем Большом Театре роль Отелло играл настоящий негр?

Ты хочешь вырвать кисть у художника? Разломать скрипку виртуоза? Отобрать мечту у людей?

Твой тезка Йозеф Геббельс, на которого ты так обиделся — он талантливый мальчик, пойми! Иногда я сам прихожу в восторг, слушая Йозефа. Послушай его и ты, непредвзято, не с точки зрения того, что сейчас происходит под Харьковом, не отвлекайся на мелочи. Проникнись его голосом, оцени обороты речи и аллегории! Отключись от реальности. Я пришлю тебе пластинку с его записями.

Заставить его молчать — это преступление перед будущими поколениями. А его малышки… ты их кумир, Йозеф! И его Магды тоже! Если ты подпишешь им свои фотографии, они будут в восторге, и не забудут этого еще года три, как минимум.

По крайней мере, в отличие от этого плутократического лицедея Шарло Шаплена, Геббельс не кривляется на экране за миллионы долларов, и не трахает малолеток. Он верный и многодетный семьянин. Он честно фантазирует, а не за подачки зрителей. Шаплена забудут вместе с его глупым целлулоидом, котелком и тросточкой, и этой ебанутой походкой, как у обосравшегося утенка, а Геббельс войдет чеканным шагом в историю навеки!

Касательно твоих эренбургов. То, что происходит на оккупированных мной территориях, является уже нашей проблемой, а не вашей. Так что все эти всхлипы про бабушек-детишек, сгоревших в бревенчатых срубах, это откровенное вмешательство в мои внутренние дела. Я же не интересуюсь статистикой пожаров в твоей Чите, или пока еще в твоем Владивостоке? Йозеф, я уважаю твои права, но и ты старайся уважать мои.

Вермахт, между прочим, войной занимается, а не октоберфестом, так что если какой-то дурак решил жить на траектории полета нашего снаряда — это его проблемы. Никто по нему специально не стрелял. Ты в курсе разницы между стоимостью снаряда и жизни унтерменша? Думаю, да. У тебя самого сейчас те же проблемы со снарядами и людишками

Двести рейхсмарок за хороший немецкий снаряд, в обмен на вашу паршивую хату, заселенную тараканами и детьми? Мы, немцы, в отличие от вас, умеем считать деньги. Поэтому справедливо, что в обмен на стоимость дорогого немецкого снаряда за пару крысенышей, мы кое-что вывозим в Германию из вашего заводского оборудования. Мы не благотворительная организация.

А если расстреливаем, то только в исключительных случаях. Подчеркиваю: «без-он-дерс». Ис-клю-чи-тель-но. Все эти ваши пропагандистские вопли про расстрелы — клевета. Патрон — марка и семьдесят пфеннингов. За что? За старика или младенца? В конце концов, у каждого солдата есть штык.

Особенно оскорбительно отношение ваших пропагандистов к SS. Вы там вообще не понимаете разницы между альгемайне-СС и ваффен-СС. Как можно смешивать эти разные понятия?

Я понимаю, тупому украинскому холопу без разницы — кто именно убил его вместе с его семьей, альгемайне или ваффен, на то он и тупой украинских холоп. Но мы-то с тобой, Йозеф, цивилизованные и образованные люди, должны понимать разницу между культурными альгемайне и дикими ваффен?

Вы, русские, мажете всех СС-маннерс одной краской. Разве это справедливо? Представь себе, что в СС служат не только гренадеры, но писари и киномеханики, бухгалтеры и стенографистки. К ним-то какие претензии? Они что, тоже ваших снегирей распяли? Многие, кстати, идут служить в SS из-за красивой формы. После ваших пропагандистских hate speech, (как это называет Толстый, ну, ты понял, о ком я), вы начинаете ненавидеть весь SS, да еще и на Вермахт часть своей злобы выплескиваете.

Йозеф, нельзя подходить так ко всему SS без разбора, разжигая национальную ненависть в собственной стране. Напоминаю — нам еще вместе жить и жить.

Тем более, что значительная часть ваффен-СС — это ваши же повстанцы, ополченцы и солдаты, взявшие отпуск в Красной Армии. Сражающиеся за независимый Донбасс в составе нашего Рейха.

Все, майн либер, Йозеф, не могу больше писать. Снова совещание, и эта сволочь, Федька фон Бок, уже сидит в коридоре со своей проклятой папкой, в которой опять какая-то гадость.

Снова из-за ваших идиотских фокусов на фронте у меня головная боль.

Личная просьба к тебе — если Эренбург и Левитан, судя по фамилиям, не жиды, а фольксдойч — сообщи, сколько вы им платите. Может быть, я их перенайму.

С национал-социалистическим рабочим приветом, твой Адольф.

Горько!

— Где ты ее нашел? — с отвращением спросил старый дедушка Пекка.

— В обозе, — терпеливо ответил луутнанти Балалайнен.

— В каком еще обозе?

— В санитарном.

— Она что, еще и больная?.. Хоть не заразная?

— Нет, — сказал луутнанти. Ему очень хотелось ударить дедушку по голове пекарной лопатой, но приходилось сдерживаться. — Она не больная. Она там была санитаркой.

— Санитаркой? В обозе у рюсся? Знаем мы эти обозы… Маркитантка? Или полковая проститутка? Полевая жена большевика? Или, может, даже сама большевик? Она хоть не беременна от своего большевика? Сразу два большевика будет в доме, радость-то какая…

— Дедушка Пекка, — сдерживаясь из последних сил сказал луутнанти, — Она не большевик. Посмотри сам. Разве она похожа на большевика? Это просто девушка. Ей семнадцать лет, в большевики в таком возрасте не принимают.

— Была бы жива твоя бабушка, Туово, она бы показала тебе, как приводить в дом кого попало из полкового обоза…

— Была бы моя бабушка жива, — заорал Балалайнен, растеряв остатки легендарного финского терпения, — она бы сожрала тебя с морошкой! Ты что, думаешь, я не знаю — почему меня в берлоге нашли? И она не большевик. Тьфу, то есть не бабушка не большевик, а девушка не большевик. То есть, бабушка тоже не большевик… И не беременна от большевика! То есть, не бабушка…

Луутнанти запутался в словах и замолчал. Некоторое время дед и внук сидели в тишине, не глядя друг на друга. Дедушка угрюмо ковырялся своим пуукко под стальным кривым ногтем, луутнанти, не менее угрюмо курил трофейные папиросы «Казбек».

— Как хоть ее зовут? — хмуро спросил дедушка Пекка.

— Варя. То есть Варвара.

— Варвара, — кисло сказал дедушка Пекка. — Ну конечно. Нашествие варваров. Бедная наша Суоми. И сколько времени вы собираетесь жить на моей заимке, варвары?

— Две недели, — с надеждой ответил луутнанти. — Пока я дом не поставлю. Это будет хороший дом, дедушка! С верандой, сауной и с детскими качелями во дворе. И будет причал для лодки. Мне саперы из нашей бригады помогут построить.

— И варвары в этом доме, — пробурчал дед, но уже не так сердито. — Она хоть корову доить умеет?

— Как можно не уметь доить корову? — неискренне удивился луутнанти.

— Ну, от варваров всего можно ожидать. Эй, ты, большевичка! Ты корову доить умеешь? Корову? Доить?

Невысокая русоволосая девушка, стоящая в дверях с узелком в руках, непонимающе смотрела то на дедушку Пекка, то на луутнанти.

— Ко-ро-ву! — дедушка Пекка подергал руками воображаемое вымя, а потом, изображая корову, приставил рога из скрюченных артритом пальцев к своей голове и хрипло замычал. Девушка испуганно попятилась в сени, прикрываясь узелком.

Луутнанти вскочил, затолкал папиросу в банку от прибалтийских шпрот, ринулся в сени, облапил сжавшуюся девушку и сказал ей на языке рюсся все, что знал: «Хорошо. Не стрелять. В плен. Кормить. Дружба. Ебаться». Девушка обмякла и всхлипнула на плече луутнанти.

— Черт старый, — сказал деду луутнанти. — Зачем ты мою девочку пугаешь? Она за меня замуж выйдет. В белом платье, в церкви, при всей округе, как у людей положено. Я накрою стол на триста человек и позову играть на свадьбе «Вяртиня», у меня сам Фельдмаршал посаженым отцом будет! Дались тебе твои коровы. Ну, не умеет она корову доить, зато она умеет резаные раны зашивать и знает азбуку Морзе. Ты азбуку Морзе знаешь? Ты никакой азбуки не знаешь. Она еще и ворошиловский стрелок! А корову я и сам подою, если надо. Понял? И языком пусть все поменьше болтают, когда рюсся после очередной победы начнут своих пленных обратно требовать. Убью нахуй, если кто выдаст. Честное финское слово.