Калейдоскоп

— Это нужно пережить. Итак, я жду вас в холле. Можно вас на пару слов?..

Барон многозначительно подмигнул. Я вышел в коридор.

— Сразу же по прибытии поедем в пустыню. Я покажу вам нечто очень большое. Не буду рассказывать, все равно не поверите.

Будзисук спустился вниз, я вернулся в номер. Фума перед зеркалом потягивалась и изгибалась.

— Что это, это не надо! Парадное белье немедленно прошу положить в чемодан.

Она скромно опустила глаза.

— Все в стирке. Последняя пара… Если хочешь, я поеду без ничего, но что будет, если подует ветер? Почеши мне под лопаткой. Ниже, выше, здесь.

Горячее дуновение сечет лица.

— Я избрал сани, потому что ночью мне снилась зима. Эгэй! Э-гэ-гэй! Эгэгэкайте и вы, мы за городом! — кричал барон и подбрасывал шапку.

— Милый, такой непосредственный…

Черт бы его побрал. Я напомнил ей шепотом некоторые прискорбные инциденты. Никакого впечатления.

— Ах, успокойся, это же было в служебное время.

Пейзаж проносился со скоростью экспресса. Оски, здешние круторогие волы, мчались как паровоз.

— Ох, какой ветер! Ох, как дует! Приеду вся в пыли!

— Может быть, медленнее?

— Нет, зачем? Я люблю быструю езду. Барон, прошу вас, нельзя ли еще быстрее?

Возница смеялся и погонял. Будзисук говорил.

— Нас везет кучер-рационализатор. Он открыл, что пара волов может выполнить работу трех пар. А это безумно важно на транспорте и в сельском хозяйстве. Вы не представляете себе, сколько времени тратили на то, чтобы запрячь три пары волов вместо одной. Рационализатор, вам префект уже подписал диплом?

— Подписал, хорошо подписал. Еще спина чешется.

— Покажешь на постоялом дворе. Красивая татуировка — произведение искусства.

— Красный немного линяет. Баба ругается, что не настирается рубашек.

— Красители, рационализатор, красители!..

— Кто выдумал цвета? Никакой пользы, кроме оптической! Одни пятна и неприятности! Ах, мчимся! Куда мы домчимся?

Заслышав такие слова, Будзисук скривился, но продолжал дальше о том, как после смерти рационализатора его семья (или наследники) снимут со спины диплом и вставят в рамку. Кучер внимательно слушал.

— У нас, барон, иначе. Дочка хочет сделать из диплома сумочку, сын кричит, что я ему обещал портфель, а жене он пошел бы на туфли. Они ей даже снились. Сейчас все такие нетерпеливые. Просят и просят, но я не соглашаюсь. С живого себя снять не позволю.

— Ваше право. Предписание запрещает расставаться с дипломом.

— Вот именно. Я дам им предписание, пусть ознакомятся.

— И у меня есть спина! У меня тоже чешется! — снова прорвалась Фума.

— Сейчас мы будем на месте, — сказал барон и хрюкнул. От таких хрюканий получаются близнецы.

— О, это хорошо.

Тон Фумы, ее поведение оставляли желать лучшего. Без всякого умысла я ударил ее по щиколотке. Не дрогнула. Мне показалось, что она вообще не почувствовала удара. «Что она видит в этом холуе? Болезнь или внезапное умопомрачение». Ничего другого мне в голову не приходило.

Несмотря на уверения: «Близко, близко», мы ехали очень долго. Меня удивляла дьявольская сила осков. Они рвались вперед без отдыха, без воды и без еды. Я спросил, каким это образом волы выносливее, чем машины.

— Фокус, — кучер улыбнулся и свистнул кнутом.

— Удачная порода, — добавил барон.

— Они знают, что мы очень спешим.

Больше об этом мы не говорили, потому что на горизонте появился дым и как из-под земли выросли крыши строений. Резиденцию окружала изгородь из колючей проволоки. На шипах, по случаю нашего приезда, прикрепили новые яркие цветочки. Дорогая декорация. Глянцевая бумага очень поднялась в цене.

— Видна женская рука, с женским вкусом подобраны цвета, — сказал я, не скрывая удовлетворения.

— Если послушать тебя, ты считаешь, что барон после тяжелой работы должен отдыхать с козой. Только это было бы нормально и уместно.

А тем временем сани, объехав клумбу, остановились перед крыльцом. Навстречу бежала прислуга, чтобы приветствовать и целовать руки.

Дом был солидный. Под мрамором чувствовался железобетон. В огромных стеклянных шарах резвились рыбки. Из-под дивана выглядывало фаянсовое ухо, на стенах — серебро, старое оружие, трофеи, часы и цветные порнографические картинки из зарубежных журналов. В глубине, возле большого зеркала, стояли на голове две смуглые девушки. Удачным дополнением к скульптурным фигурам были хрустальные вазы. В одной сладости, в другой экзотические фрукты. Слуги уже сняли верхнюю одежду. «А это для шляп и для зонтов», — объяснил барон, подделываясь под безразличный тон магната. Да, дом солидный, богатый, аристократический.

— Мрамор, имитация? — спросил я, чтобы сделать приятное барону.

— Ну, ты, только не по икрам! Я боюсь щекотки! — прошипела позолоченная вешалка.

— Не из мрамора, не из гипса. Просто из балета! — Барон был в восхищении. — Милая шуточка, правда?

Он взял меня под руку, повел в комнаты. Фума еще раньше вырвалась вперед, без церемоний поочередно открывала двери и совала нос в самые интимные закоулки дома. Я с сожалением подумал, что Фума уже не та, тихая, юная, обязательная и заботливая. Раньше она не позволила бы себе кричать и хлопать дверьми.

— Совсем как в сказке о Марципановой Горе! Доска обита серебряным авраамовым деревом! Посмотри, это чудо!

Она металась по чужому дому с взбесившимся бюстом и пламенем в глазах.

На более внимательный осмотр не хватило времени. Будзисук показал нам комнаты и ушел, попросив как можно скорее спуститься на ленч, так как пришло время промочить горло и закусить.

За столом барон засидеться не дал.

— Идем, пока видно.

— Ладно. — Я спрятал котлету в карман. — Идем, разумеется, втроем? Фума, подавишься паштетом.

— Путь будет трудный. Может быть, она в это время примет ванну? Предписания, запреты, все это не для женщин. Пустыня в ведении его превосходительства.

Барон финтил. По его глазам было видно, что он замышляет какую-то большую пакость. Но я этому твердо воспротивился. Я не хотел терять Фуму из виду. «Могу идти, могу искупаться». Этой своей фразой она только укрепила меня в моем упорстве.

Мы пошли втроем. За нами устремилась дворня. Она несла канапе и бивачные мелочи. Будзисук говорил правду: до ворот пустыни пешком было пятнадцать минут. Входить туда надо было через калитку, закрытую на золотой ключик.

За трехметровой стеной лежало бескрайнее пространство, покрытое дюнами. Кое-где из песка вылезали сорняки и рос одичавший овес. Хозяин печально улыбнулся.

— Бездонная бочка, ничего не помогает. Бурьян все заполонил. Надо снова насыпать песку, чтобы поляна опять стала пустыней.

— Плохая травка!

Мы шли дальше прямо по сорнякам. Изрядно намучившись, мы, наконец, достигли самой высокой дюны. На вершине слуги установили диван, открыли бурдюки, вручили нам серебряные чарки. Под нами со дна песчаной квашни поднималось необычное строение. Рука у меня дрожала, шипящий напиток ручьем стекал в песок. Барон старался быть приветливым.

— Еще кумыса? Или шампитра?

— Послушай, Будзисук, что это такое? Огромное стекло? Стеклянная стена? Будзисук!..

— Это зеркало. В нем отражается диван.

— Не умничай, как кошачья акушерка. Итак, барон?

— Не зеркало, не стекло. Форточка.

— Пардон, саракерат, я не ослышался?

— Это не зеркало? — Фумарола села на диване. Обмахиваясь юбкой, она заплетала косу. — А я отражаюсь.

— Молчи, сердабо! — По непонятным причинам я ругался, переводя с китайского на татарский.

— Форточка, — повторил барон. — Очень большая форточка.

Вокруг форточки началось движение. Из ям и нор стали выходить люди. Летели вверх шапки, тряпки. Нам махали портянками. Люди задирали головы, открывали рты, но на вершину дюны не доходило ни звука. Кто-то важный, так как был в шляпе и с толстой палкой, поднимался по откосу наверх.

— Наш главный стекольщик. Приветствую вас, маэстро. Я привел к вам гостей.