Держи хвост морковкой! (СИ)

– С ребятами как-то был в Москве, там одни козлы предложили порнуху катать. Фильм фээргэшный, полное говно: обычное, типичное, никем не победимое... Но трахаются на каждой секунде. Напечатали афиши –«Суперэротика!» – и в Курскую губернию, потом Орел, Белгород, короче, весь регион. Видеосалоны, червонец с носа. А фильм не дублированный, на немецком языке. Там, в основном, переживания героини – лежит с одним, вспоминает о другом, что-то говорит, если рот не занят. В общем, надо брать переводчика. С собой его таскать невыгодно, у нас и так три человека. Я сам этот суперсекс уже наизусть выучил, но я за кассой слежу, а то надуют, а еще двое носятся по салонам, договариваются, чтоб ни минуты простоя. И всем надо дать материальную заинтересованность, да еще козлам из Москвы отстегнуть. Переводчика ищем на месте, экономим. В Орле наняли одного паренька, работать готов за харчи, и фамилия подходящая – Захарченко. Немецкий он, вроде, знает, но с голоса переводить боится. Я ему объясняю: в салоне немцев нет, говорит она «любимый» или в жопу посылает – без разницы. Никто проверять не будет. Главное, не молчи. Не успел перевести – говори, что в голову взбредет. Уломал. А в фильме, когда они в постели кувыркаются, в самый ответственный момент в комнату вбегает собака, ньюфаундленд, он героиню тоже раньше трахал и теперь вроде как ревнует. Парень наш первый раз картину видит и на этой сцене растерялся. Собака лает, а он переводит: «Гав! Гав!» Так самое интересное – зрители не поняли! Даже не смеялись.

Пока мы переживали услышанное, Саша сходу переключился на другую историю. Тоже с поучительным лингвистическим уклоном.

– Был в Тбилиси. Интересный, надо сказать город. Народ гостеприимный, но со своими понятиями о культуре поведения. Я со знакомым туда ездил. У вас, кстати, познакомился, в тогдашнем Ленинграде. Около метро «Петроградская», в подземном переходе. Иду, смотрю – стоит грузин с цветами и зазывно кричит: «Свэжий кал! Свэжий кал!» Это он каллы продавал. Познакомились, разговорились. Его Теймураз зовут, можно Тимур. Красивое имя, высокая честь. Шнобель, как у пеликана. Тимур меня к себе позвал помочь ему цветы доставить. Их чемоданами возят на самолетах. Я и не знал, что у нас такие чемоданы выпускают, метра два на полтора, не вру! С цветами-то он, правда, легкий… Приехали, то да се, молодое грузинское вино, шашлык, зелень, мужской разговор. Весь день носимся с пьянки на гулянку. Один раз спустились в метро. Народу тьма. Еле пробились в вагон, меня к дверям прижали – не повернуться. Не вздохнуть, не пукнуть. Вдруг посреди перегона электричка – бац! – останавливается. Шеф по трансляции что-то говорит на родном языке и резко открывает двери. Я чуть в туннель не вылетел, еле удержался за жопу Теймураза. Прилип к ней, как пидор. Грузины вокруг понимающе молчат. Потом двери закрываются, шеф опять что-то объявил, и поехали дальше. Я у Тимура спрашиваю: «Что он сказал-то?» – «А он говорит – нэ прислоняйтысь к двэрям!»

Мы с О.А. жадно внимали. Молчаливый шофер недоверчиво кивал головой. А Саша уже был заряжен на новое транспортное воспоминание:

– Ехал в трамвае. На передней скамейке сидит морячок-лейтенант. Видно, что недавно из училища. Форма новенькая, на лице, кроме идиотской улыбки, свежеотпущенные усики и бакенбарды. Работает под крутого морского волка. Он якобы не замечает, что вокруг народ толкается. Он смотрит в окно. В голубые дали. Он чувствует себя моряком, красивым сам собою. От ушей и до хвоста. На остановке входят женщина с ребенком, пробиваются к окну, в которое смотрит этот мудаковатый лейтенант, и с намеком стоят у него над душой. Он как бы очнулся от мечтательности, пытается встать и уступить место: «Садитесь, пожалуйста!» Женщина вежливо отказывается: «Ах нет, что вы!» Он тогда предлагает: Давайте я вашу дочку на колени посажу». Девочка влезает грязными подошвами на новую лейтенантскую форму и тянется руками к его засратым жидким бакенбардам. Ей интересно их потеребить. Морячок, конечно, балдеет от такого внимания и ласково спрашивает: «У твоего папы тоже такие волосики?» – «Нет, – говорит девочка, – у мамы на писе такие». Ну, конечно, полный елдец!

Так что в дороге, благодаря Сашиным усилиям, мы скучали редко. Нас обогащал чужой опыт. Мы неудержимо росли над собой.

8.

Ну, еще бы!

В.И. Ленин, ПСС, т. 21 с. 302

– Приехали! – вздохнул шофер. Это было его второе слово за всю дорогу. Первое он сказал при отправке: «Поехали!»

Мы выбрались из атобуса. Клуб был обычный, деревенский, каких много. Они похожи, как близнецы. Одноэтажное деревянное здание с большим фойе, куда выносят радиолу для дискотеки. В фойе стояли будущие зрители. С нами их стало больше ровно вдвое.

– Так, – сказал Саша. – Встречают по одежке, провожают по платежке.

И пошел ругаться с завклубом. О.А. потрусил на водопой к большому эмалированному баку. Второе коммунальное удобство, предназначенное для прямо противоположных целей, размещалось на улице. Отсутствие в нем дверей легко объяснялось остаточным принципом финансирования объектов культуры.

Я потоптался у входа и вынул сигареты.

– Все нормально, – выскочил Саша. – Народ будет. Они не знали, приедем мы или нет. Сейчас засылаем гонцов по деревне, через полчаса начнем. Товарищи! – возвысил он голос. – Прошу покупать билеты!

Года три назад, в Архангельской области, мы работали на кассу. Аренду клуба оплатили заранее, надеясь на выручку. Могли, кстати, и пролететь – дорога и гостиница были за наш счет. Расклеили афиши, прошлись по поселку, завлекая народ. Билеты стоили два пятьдесят.

Вечером к клубу потянулись зрители. Мы независимо курили на крыльце. Пародист Игорь Константинов сдержанно комментировал:

– Два пятьдесят. Еще два пятьдесят. Еще два пятьдесят. Два по два пятьдесят.

Держась за руки, заглянули на огонек четыре девушки-старшеклассницы, одна другой краше. Игорь восхищенно прошептал:

– Какой червонец прошел!

А вообще сельский труженик прижимист. Лучше, когда выступление безналичкой оплачивает совхоз. Тогда каждый индивидуум имеет возможность приобщиться к искусству бескорыстно. То есть даром. В смысле – на халяву. Тогда зал будет полон.

Сегодня, конечно, наберется едва ли половина. Хотя мероприятие запланированно убыточное, Саша принципиален – пусть хоть бензин оправдается.

– Прошу, товарищи! Билетики!

Товарищи вынули трудовые рубли. Толстая завклубша повела нас с О.А. в закуток позади сцены. Здесь у них хранился скудный инвентарь: та самая радиола и несколько покалеченных стульев. В их компании переодеваются местная самодеятельность и заезжие гастролеры. Здесь же в углу стоял большой гипсовый бюст Ленина, убранный от греха, но еще числящийся на балансе. Официозные изречения на стенах зала были пока оставлены до будущего ремонта. Кстати, иногда эти надписи способствуют поднятию тонуса. Андрей Мурай рассказывал, что в одном таком клубе видел огромный плакат: «Ленин – жил! Ленин – жив! Ленин – будет жить!» И подпись: «В.И. Ленин».

Под слоем вековых культурных отложений О.А. нашел шахматную доску с комплектом разномастных фигур.

– Ну что, сгоняем партию? Время есть.

– Давайте, – говорю. – Только я игрок-то не ахти. Дворовой.

– Ничего. Я попробую с вами играть левой рукой.

– Нет уж, – сказал я. – Для меня это слишком большая фора.

Мы расставили фигуры. Шахматист я действительно неважный. Правда, дебют миновал относительно благополучно. Да и О.А., надо сказать, был не Каспаров. В авантюры он не бросался, аккуратно подъедал мои брошенные на произвол судьбы пешки и все норовил поскорее разменяться, чтобы в эндшпиле реализовать маленький, но вполне материальный перевес. Я от разменов увиливал, поддерживал напряжение и в решающий момент фактически подставил ладью. Кипренский, не дрогнув, принял подарок и стал громить меня в хвост и в гриву. Позиция была безнадежной.