Архивы Помпеи

Дома я опробовал его — прибор не действовал, хотя в руках продавца работал отлично. Я написал сердитую жалобу предприятию, производящему остроумные приборы. На третий день прибыл ответ:

Дефектный товар заменили. Я получил новенький остроумный приборчик. Если я хотел сделать из него подставку для яиц, получалась водолазная подставка, если хотел водолазный шлем, получалась трубка для яиц. Я снова написал жалобу.

Ответ звучал так:

Новый прибор тоже не годился. Из него получались подставка для шлема, водолазное яйцо, но только не то, что я хотел. На мою жалобу пришел следующий ответ:

После четвертой жалобы, когда остроумный прибор чуть не взорвался в моих руках, почта принесла такой ответ:

В ответ на мою пятнадцатую жалобу они писали:

Я послал тридцатую жалобу, ибо и тридцатый прибор не действовал. В ответе я прочел:

Тридцать первый прибор тоже не действовал, но я так устал от всего этого, что у меня пропала охота даже писать жалобы. Через три дня я получил телеграмму от предприятия, производящего остроумные приборы:

Откровенно говоря, на глаза у меня навернулись слезы. Мне было очень, очень приятно, что так заботятся обо мне, покупателе. Я схватил перо и написал ответную телеграмму:

А что происходит сейчас?

— Вечерами мы с Хедикэ слушали музыку, — начал мой друг Геза, в порыве откровенности вздумав раскрыть предо мной душу. — Я вообще-то не меломан, мне, видишь ли, медведь на ухо наступил, но ради Хедикэ я стал любителем музыки. С ней было приятно слушать музыку! Временами мне казалось, будто мы сидим на островке вдали от мира, отключенные от всего, а вокруг волнуется бесконечное море музыки.

Однако отключение было не полным, ибо Хедикэ иногда спрашивала:

— А что происходит сейчас? Ты можешь сказать?

Это значило, она хотела знать, что по-моему происходит в данный момент в музыке. Что выражает мелодия. О чем она говорит своим слушателям. В таких случаях я мог только гадать:

— Началось свадебное шествие…

— Черта с два! — раздраженно перебила Хедикэ. — Приближается буря.

Через несколько минут я воскликнул:

— Восхитительно! Буря всколыхнула море! Какая грозная красота!

— Черте с два! — запальчиво сказала Хедикэ. — Буря утихла, началось свадебное шествие… Ну, а сейчас? Что происходит сейчас?

— Появился цыган с медведем…

— Какой еще медведь? Это французские гренадеры. Свадебное шествие рассеялось…

— Прекрасно1 — вздохнул я с закрытыми глазами. — Кажется, так и вижу перед собой…

— Тише! — шикнула Хедикэ. — Перестань болтать без умолку! Лучше слушай. Как выразительна эта музыка…

— Прости, — перебил я девушку, погладил ее по голове и притянул к себе.

— Оставь, не сейчас, — оттолкнула меня Хедикэ. — Отдадимся целиком музыке!

Откровенно говоря, я завидовал композиторам, потому что они похищали у меня девушку. Хедикэ на самом деле целиком отдавалась музыке. В эти моменты сердце ее билось быстрее, дыхание учащалось, и она покусывала края губ. В наиболее волнующих, страстных местах она даже вскрикивала.

— А что происходит теперь? Знаешь?

— Теперь? Погоди-ка! Гномы танцуют в лесу.

— Черта с два! — сердито сказала Хедикэ. — Это султан, огромный, толстый султан. Не слышишь, как торжественно звучит музыка?

— Ты уверена, что это не гномики?

— Уверена, — ответила девушка. — Прислушайся к литаврам!

— Восхитительно! На языке музыки можно сказать все. Мне кажется, я вижу, как он появляется со свитой придворных…

— Тише! Да не мели ты все время!

— Прости, но ты начала!

— Тсс! Я хочу слушать музыку!

В тот вечер я был в плохой форме: ничего не мог отгадать, не ответил ни на один вопрос. Это сделало меня раздражительным. «Как безбожно длинна эта симфония», — думал я. «Если Хедикэ захочет прослушать до конца все пятнадцать симфоний этого Шнуреггера, я сойду с ума!»

— А что происходит сейчас?

— Сейчас в лесу танцуют гномы.

— Черта с два! — ответила девушка. — Река вышла из берегов. Ударили в набат. Слышишь?

— Ничего я не слышу.

— Ты просто глухой. Вода прорвала плотину…

— А по-моему, это гномики. Гномики танцуют в лесу,

— Т-с-с! Ни слова! Я хочу наслаждаться музыкой!

— Пожалуйста. Извини.

Мы слушали музыку, одиннадцатую симфонию Шнуреггера. А может, десятую. Я постоянно путаю эти два опуса, хотя уже много раз слышал их по милости Хедикэ.

— А что происходит сейчас? — взволнованно спросила она, когда духовые подхватили мелодию, которую вели смычковые.!

— Сейчас я ухожу. Ухожу, и ты никогда больше меня не увидишь!

— Черта с два! Гномики танцуют в лесу, — произнесла с закрытыми глазами Хедикэ и не заметила, как я вышел из комнаты.

Продолжение следует

Я зашел к своему другу Гезе и застал его за сочинением стихов.

Увидев меня, он спрятал рукопись. Я спросил, что он пишет. Он ответил: список белья, которое надо сдать в прачечную. Однако под огнем моих перекрестных вопросов признался, что работает над пьесой в стихах. Если б я услышал, что Геза построил из спичек здание парламента, я ни капли не удивился бы, но то, что он работает над пьесой, ошеломило меня.

— А как она называется?

— «Ромео и Джульетта», — опустив глаза, ответил Геза.

— Если я не ошибаюсь, кто-то уже написал пьесу с подобным

названием, — тактично произнес я, памятуя об особой чувствительности поэтов.