Архивы Помпеи

— Ну, конечно-, скажет. Он ничего от нас не скрывает. Мы ведь родители современные, с нами можно говорить обо всем.

— А теперь хватит болтовни, — заключает мама. — Видишь, бедняжка устал, пусть немного поспит…

— Необходимо иногда побеседовать с ребенком, — шепчет пака. — А то он совсем от нас отдалится.

Операция «Альфа»

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил я Ковача, который, стоя возле ворот учреждения, внимательно следил за входом, словно кого-то ждал.

— Я грабитель, — ответил он, не моргнув глазом.

— Как это понимать?

— Так и понимай. Я главарь банды грабителей. Члены банды — пенсионеры, как и я… Самому молодому шестьдесят два года, самому старшему восемьдесят три… Мы работаем сдельно, по заказам, оплата почасовая.

— Думаешь, теперь я понял? Может, объяснишь подробнее…

— Тише! Он идет!

— Кто?

— Этого типа мы должны ограбить.

Из ворот учреждения на улицу вышел мужчина в черной шляпе с портфелем.

— Заказ мы получили от вдовы Леопольди, которая провела в том учреждении дважды по три часа, ожидая Зебегеня Фланца. Но ждала она напрасно: Фланца не было в кабинете, или он там был, но не принял ее. Наша задача заключается в следующем: надо получить у него обратно эти шесть часов. Ограбить его на шесть часов. План мы разработали до мельчайших деталей, все точно знают, что кому надо делать. Прежде чем начать операцию, мы вели слежку за нашей жертвой и узнали о ней многое. Например, знаем, что сегодня Фланц спешит к своей приятельнице, они хотят пойти в кино.

— Операция «Альфа» началась! — взволнованно доложила какая-то тетушка. — Семнадцать часов три минуты!

Зебегень Фланц — ничего не подозревающая жертва — беседовал с толстеньким человеком.

— Дядюшка Шомош один из самых ловких членов банды. Учитель на пенсии, — объяснил главарь банды Ковач.

— О чем он говорит с Фланцем?

— О чем говорит сейчас, не знаю, но его любимая тема — бурская война. Он может говорить о ней часами, если нужно. И если не нужно.

Жертва нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, даже не переминалась, а пританцовывала: два шага влево, два шага вправо… Однако дядюшка Шомош был неумолим. Добрых полчаса спустя Фланц панически бежал в направлении, обратном тому, в котором ему следовало идти, но далеко не ушел, а влетел прямо в объятия пожилой дамы.

— Эта дама — наш человек, — сказал Ковач. Зебегень Фланц попал в ловушку.

Восемнадцать часов тридцать минут. Жертва все еще на улице. Сейчас он поддерживает худенькую старушку, которой, видимо, стало вдруг плохо.

— С ней все в порядке, — объяснил Ковач. — Элеонора Сеппатаки задержит его минимум на двадцать минут.

— У нее весьма ловко это получается.

— Бывшая актриса. Дело знает…

Операция «Альфа» продолжалась. Все шло как по маслу.

Девятнадцать часов двадцать минут. Зебегень Фланц сидит в эспрессо с лысым человеком в очках, который объясняет ему что-то, размахивая руками.

— Он тоже член банды?

— Член-учредитель. Адвокат-пенсионер доктор Шультейс. Сейчас он рассказывает о своей жизни… Она весьма богата событиями…

В девятнадцать часов пятьдесят минут Фланц освободился и помчался к своей приятельнице, которая ждала его с семнадцати часов. Билеты в кино у нее были на восемь, то есть на двадцать часов.

— Операция сорвалась, — в двадцать часов одну минуту доложил бородатый старец. — Фланц и его дама сидят в кино.

— Предательство!

— О предательстве и речи нет. Просто тетушка Кардош не смогла прийти. Она с утра ждет слесаря-водопроводчика.

— А что с ее заместительницей?

— И та не смогла прийти. Ждет мастера из телевизионного ателье.

— Не беда! Завтра продолжим операцию! — ответил Ковач. — Мы должны заказчице еще три часа.

Безошибочное преступление

История, которую я сейчас расскажу, собственно говоря, носит уголовный характер. Это детектив. Но без привычных детективных аксессуаров. Дело осталось нерасследованным, потому что в действительности дела из него не получилось.

Время — начало века. Действующие лица — поэт, типограф и Жужанна, жена поэта. Когда они поженились, поэт «делал жене сюрприз, подарил цикл стихов — двадцать четыре очаровательных сонета. В первую годовщину брака он закончил стихотворение в сорок восемь строк под названием «Жужанна», которое критики по праву назвали псалмом: оно походило на молитву профана красоте.

Однако Жужанна была недовольна мужем, она считала, что он мало зарабатывает, и из-за этого они часто ссорились. Через полгода на сцене появился типограф, а точнее, владелец типографии, который был на двадцать лет старше Жужанны. Подруга жизни поэта больше ценила деньги, нежели стихи, и через несколько недель стала возлюбленной типографа.

В это время поэт сдал в типографию свой новый цикл стихов — любовную лирику под названием «Жемчужины». Это подало Жужанне идею, как освободиться от мужа. План, который легко можно назвать дьявольским, она детально обсудила с типографом. Красота женщины так заворожила его, что он тотчас решил стать ее соучастником.

Первый экземпляр «Жемчужин» типограф лично отнес поэту, который долго любовался им, ощупывал, обнюхивал, гладил, в потом наугад раскрыл книгу и начал читать одно из стихотворений, одну из жемчужин. Но едва он прочел несколько строк, как потерял сознание. Ибо стихотворение заканчивалось так:

А в рукописи было:

Жужанна удовлетворенно улыбнулась.

— Ну, что я говорила?

— Ты гениальна? — ответил типограф, ощущая легкие угрызения совести. — А что мы будем делать теперь?

— Ничего. Остальное — не наше дело…

Взявшись под руки, они удалились, оставив на произвол судьбы поэта, который пришел в себя только через полчаса. Первым делом он, разумеется, снова схватил в руки тоненькую книжицу.

Вместо «Твои глаза — как розы сада» в одном из стихотворений было напечатано: «Твои глаза — как рожа гада».

— Конец мне! — прошептал поэт, которому показалось, что ему кинжал в сердце вонзили. С трудом он поднялся с пола, выпил стакан воды, затем рухнул в кресло и несколько минут смотрел стеклянным взглядом в стену. Немного погодя, когда силы вернулись к нему и сердце стало биться спокойнее, он раскрыл книгу на тридцатой странице. Стихотворение, которое он написал, начиналось так:

В книжке он, однако, прочел»

— Не хочу больше жить! — пробормотал поэт и внезапно почувствовал, что его грудь словно сжали железными обручами и бьют по ней кувалдой.