Храм Диониса

Спаренные мегафоны были не только на председательской «Волге», но и на фасаде колхозного правления.

— Строителя Филиппа прошу срочно явиться в правление! Повторяю, бывшего строителя Филиппа… — разнеслось над селом.

…Перед Апостолом навытяжку, правда, немного» покачиваясь взад-вперед, стоял Филипп и преданно смотрел в председательские глаза.

— Твоя работа? — Апостол сунул ему под нос ладонь с кнопками, тыча другой рукой в потолок.

— Так точно, — отворачивая лицо чтобы не дохнуть на председателя, бодро ответил тот. — Сделано в порядке эксперимента.

— Что еще за эксперимент?

— Вы приказали, товарищ, председатель, срочно починить потолок. Нужно было заменить прогнившую дранку. На складе дранки не оказалось, но зато мы нашли несколько ящиков с канцелярскими кнопками. Было решено использовать их в качестве дранки и арматуры одновременно, — четко, по-военному, хотя и продолжая легко покачиваться, отрапортовал Филипп.

— Кем решено? — устало молвил Апостол.

— На бригадном собрании. Тайным голосованием. Я был за. Петрашку не было. Мереакре воздержался.

Встретив взгляд архитектора, Апостол развел руками, вот, мол, какая у меня демократия, и ничего тут не поделаешь. Филиппу сказал:

— Надо было и тебе воздержаться, раз дранки нет. Не зверь же я, в конце концов, вошел бы в положение…

— Дело не в вас, товарищ председатель, — Филипп жалобно заглянул ему в глаза. — Руки по мастерку истосковались, который месяц уже стоим, бута нет, котельца нет, дерева нет…

— Ладно, Филипп, ступай, — Апостолу осточертели эти жалобы.

Тот твердой военной походкой подошел к двери, открыл ее: оказалось, что это дверь шкафа, где висел дождевик председателя. Филипп козырнул плащу, закрыл дверь и той же подчеркнуто трезвой походкой вышел из кабинета.

— Вот так, архитектор, — уныло сказал Апостол, — у государства стройматериалов нет, у колхоза нет, у сельсовета нет, а все строятся. Даже те, кто на ладан дышит. Загадка века.

Мош Дионис лежал в постели в уже знакомой нам позе нездешнего обитателя: пятки вместе, носки врозь, руки крестом на груди. Однако, судя по вздымавшейся груди, его обуревали вполне земные страсти.

…Горит дом Калалбов, полыхает ярким пламенем. Суетятся пожарники с лестницами и брандспойтами,, полураздетые люди передают по цепочке ведра с водой и песком. Трещит, рассыпая искры, камышовая крыша. А он, Дионис Калалб, стоит поодаль, скрестив руки на груди, и смотрит на свой дом, как смотрел Наполеон на горящий Московский Кремль…

— Может, фельдшера позвать, Дионис? — слышится голос Лизаветы.

…Дионис с Лизаветой лежат в глубине виноградника. На фоне ночного неба виднеется их дом. Дионис зажигает спичку и подносит к концу бикфордова шнура. В ночной тишине слышится удаляющееся шипение. Раздается взрыв, и дом взлетает, рассыпаясь на составные части.

— Так я за фельдшером сбегаю, а, Дионис?

…На дом Калалбов надвигается «груша» — современное стенобитное орудие. Дионис машет рукой — начинай! Огромный металлический шар с размаху обрушивается на стену, и она, покачнувшись, медленно оседает, увлекая за собой камышовую крышу…

— Дионис, может, тебе припарки сделать? Они, говорят, помогают! — скулит Лизавета.

Дионис вытаращил глаза, заорал:

— Ты отстанешь от меня наконец? Не видишь, человек думает?!

Поднявшись с края постели, старушка облегченно вздохнула:

— Предупреждать надо, когда думаешь. А то до смерти напугал…

Тетушка Лизавета стояла перед фасадом своего дома, на котором появилась жестяная табличка:

— Вот, полюбуйся, — сказала она подошедшему Дионису.

Тот внимательно рассмотрел табличку. Один из вбитых в нее гвоздей был согнут наполовину.

— Сразу видно, Филиппа работа.

Дионис направился к сараю, вернулся с молотком и плоскогубцами. Лизавета встала перед табличкой, предостерегающе подняла руки:

— Не дури, Дионис! Знаешь, чем это пахнет?

— Знаю, — отстраняя ее, сказал старик. — Халтурой.

Он выдернул согнутый гвоздь, выпрямил и вбил снова. Посмотрел на табличку и с удовлетворением

отметил:

— А краска-то эмалевая, не смоет.

— От кого же они его охранять вздумали? — недоумевала Лизавета.

— От нас с тобой. Ты вот что, Лизавета, найди председателя и скажи, что мы, мол, согласны строиться за водокачкой.

— Как это согласны? Я отсюда никуда не уйду!

— Я тоже, — успокоил жену Дионис, — а участок для дома пусть выделят, хоть у черта на куличках.

Уходя, Лизавета неодобрительно покачала головой:

— Оф, недоброе ты затеял, Дионис.

В калитку вошел Ионел, за ним еще один красный следопыт, на животе которого болтался фотоаппарат.

— Поздравляю вас, мош Дионис, с большим событием, — торжественно произнес Ионел, — с включением вашего дома в список этнографических памятников нашего села. Аурел, ты готов?

— Всегда готов, — сказал юный фотограф и на них объектив.

Ионел протянул руку мошу Дионису. Щелчок — и это историческое рукопожатие было зафиксировано на пленку.

— Дубль два — сказал Аурел.

Ионел снова протянул руку старику. Тот нехотя пожал:

— Ну что, следопыты, про моего Архипа прознали что-нибудь?

— Узнаем, — заверил Ионел. — Мы ведем комплексный поиск, действуют четыре поисковые группы, общее руководство программой поручено мне.

Старик смотрел на него с почтением.

— Но это не важно, — с важностью сказал мальчик. — Мош Дионис, вы ведь жили при буржуазно-помещичьем строе?

— Пришлось.

— У вас что-нибудь осталось от него?

Мош Дионис похлопал себя по затылку, поморщился:

— Вот тут весь он у меня сидит.

— Да нет, нам для исторического музея экспонаты нужны, понимаете?

— Понимаю, — кивнул старик. — Нет, сынок, ничего не осталось, потому как ничего и не было.

Он взглянул на свои старые домотканые брюки, которые сохли на заборе, усмехнулся:

— Штаны вон остались.

— Вы их при короле носили? — оживился Ионел.

— Носил.

Ионел приблизился к реликвии, почтительно дотронулся до штанины:

— Вот это да!

— Дубль один? — изготовившись, спросил юный фотограф.

— Не надо, Аурел, постараемся достать оригинал. Мош Дионис, отдайте нам штаны.

— Чего? — опешил старик.

— Для вас они не представляют особой ценности, а на музейном стенде они станут серьезным обвинением в адрес буржуазно-помещичьего…

— Да что вы все привязались с этим музеем, будь ой неладен! — рассвирепел старик. — Мало, что я им дом отдаю, так они еще и последние штаны отбирают! А ну-ка, марш отсюда!

— Извините, — ретировался Ионел, — но мы не знали, что они у вас последние.

Мош Дионис ворошил сено за старой яблоней в глубине двора. Передвигался он как-то странно, словно ступал по заминированному полю. Позади него на дощатом заборе продолжали сохнуть штаны. Мош Дионис выпрямился, вытер изнанкой шляпы лицо. Услышав за спиной шорох, оглянулся: штаны стали сползать с забора.

Старик успел ухватиться за край штанины, рывком потянул к себе и оказался лицом к лицу с длинноногой старухой. Через ее плечо была перекинута десага, в которой уже скрылась остальная часть брюк.

— День добрый, Дионис, — без тени смущения заговорила старуха. — А я иду мимо, гляжу, негодные штаны висят, вот думаю, самый раз для огородного пугала. Воробьи, Дионис, мой подсолнух совсем исклевали. Я уже все свои кофты и платья на пугале перепробовала, да они, проклятые, не боятся женской одежки!…

— А ты, Катинка, встань сама посреди огорода, — посоветовал Дионис, перетягивая штаны на свою половину, — так они тебя за версту облетать будут. Па лицу старухи промелькнула недобрая улыбка: