Рассказы (СИ)

И этот арабский «авось» неизбывен.

А еще арабский мир — это клановость, клановость и еще раз клановость. Погуще нашей кавказской. Так повелось из далёкого бедуинского прошлого. Потому что иначе в пустыне не проживешь. Поэтому любой арабский шейх или президент не может быть никаким «ставленником Запада» или, как еще четверть века назад, «другом Советского Союза». Он ставленник и друг только своего клана. Притворяться он может сколько угодно, но его род, клан, семья — это главное. Англичане так и говорят: араба нельзя купить, его можно только взять напрокат.

Так что арабский мир — это поэтический клановый авось. Иначе сформулировать не сумею.

В последний раз я был в Египте весной прошлого года. Меня встретил все тот же хорошо известный мне каирский аэропорт — пылью, хищно вьющейся по бетону, как стеарин.

Мутная лава Нила все так же тяжело текла к горизонту.

В лавках — все тот же шершавый папирус и нефритовый глянец сувениров.

Над головой — раскаленный мандарин солнца, главного бога Эхнатона.

Это был мой Египет — весёлая мумия мира, галдящая выкриками торговцев, песней про Аишу (кстати, Аиша — любимая жена Мухаммеда), переливчатыми стонами муллы, истошными сигналами автомобилей.

Светофоры в городе Каире — чистый декор. Что-то вроде праздничной иллюминации. Половина из них вообще не работает. Некоторые как-то неясно подмигивают, все время меняя режим. Похоже на коротенькую трехцветную елочную гирлянду, правда, очень грязную.

Улицы в городе Каире можно переходить везде. Каирцы почему-то вообще не ходят по тротуарам. Дуют по проезжей части. Зато автомобили часто предпочитают именно тротуар.

Перекличка клаксонов — как перекличка встревоженных птиц в лесу.

Каирские гаишники существуют для того, чтобы брать деньги. Наши, как про них ни говори, хоть что-то делают, а эти — ничего. Только требуют бахшиш.

Правила до умиления просты: если штраф меньше пятидесяти египетских фунтов (это где-то восемь долларов), он выплачивается на месте и сразу. Если больше — гаишник и водитель долго и оживленно торгуются. Иногда в азарте торга переходят домой к нарушителю или местному дяде Степе.

Совершенно не понятно, за что, собственно говоря, тут штрафуют. Штрафовать здесь можно только за попытку езды по правилам.

Меня в аэропорту встретил очень теплый Федя. Работник нашего представительства. Он был теплый, но за рулем. Я, разумеется, удивился, попытался возражать: жить-то хочется.

— Они не знают, что такое пьяный, — сказал Федя и втопил сто двадцать по встречной.

Ясное дело: ислам. Пьянство — дело далекое, почти нереальное. Хотя, скажем, в Турции за это дело сразу сажают в тюрьму. А здесь — ноль внимания.

Я приехал в Египет на конференцию «Русский язык в арабском мире». В Каире собрались преподаватели русского языка из Марокко, Туниса, Алжира, Египта, Ливана, Иордании и других арабских стран. В основном, конечно, русские жены арабов. Больше всего делегатов было из Хургады. Хургаду в Египте называют Красноморск. Там, кажется, египтян уже меньше, чем русских. По крайней мере — было до 2011. Хотя рассказывают, что во время беспорядков русские туристы в Хургаде вышли с плакатом: «Египет для русских. Не мешайте отдыхать».

С Федей мы доехали до отеля быстро: ночь, машин мало. Каждые пять минут Федя, сидя за рулем, прикладывался к виски. В эти минуты он был похож на гайдаровского горниста.

— Слушай, я жить хочу, — сказал я Феде.

— Я тоже. Да ты не бзди. Авось доедем. А вожу я лучше, чем хожу, — сказал Федя и протрубил очередной заглот.

Это была правда. В смысле — ходить и водить. Когда мы подъехали к отелю «Piramiza», Федя открыл дверь и буквально вывалился из машины. Задумчиво, я бы сказал, философически постояв с минуту раком у колеса, Федя объявил:

— Слуш… я тя… это… првожать до номера не буду… Лана?

— Ладно, — говорю. — Может, такси вызвать?

— Не, такси не надо. Пмги за руль сесть.

Я помог.

— Ну, иншалла доеду, — сказал Федя, всандалил под сто и скрылся за светофором, на котором щедро горели сразу три цвета.

Утром Федя за мной не приехал: не смог найти руль. Зато приехал некто Али. Али зашел ко мне в номер, и в номере запахло вчерашним коньяком. Али был очень теплый и сразу заговорил со мной на «ты».

— Ты готов? — спросил Али.

— Готов. А ты мусульманин?

— Ну.

— А чего ж ты… это…

— В смысле — бухой?

Али прекрасно говорил по-русски. Как я потом выяснил, его клан держит русистику в Египте. Уже во втором поколении. Все родственники Али учились в СССР по гослинии и теперь крышуют русский язык.

— Да, в смысле этого. «Коран» ведь это дело запрещает.

— Во-первых, «Коран» запрещает пить вино, а про водку, виски, коньяк и пиво там ничего не сказано, — и он, как Амаяк Акопян, достал из внутреннего кармана пиджака ладошку «Московского» коньяка. — А во-вторых, — и он достал из другого внутреннего кармана серебряную стопку с выгравированным на ней Тутанхамоном, похожим на Чебурашку в пожарном шлеме, — а во-вторых, в одном из хадисов сказано: уже первая капля вина убивает душу правоверного. Секёшь?

— Секу.

— Зыркай…

Он достал из бокового кармана еще одну стопку со скарабеем, похожим на перетянутую резинкой плюшку, налил коньяка в обе стопки. Потом взял щепотку коньяка из своей и выплеснул на ковер:

— Видал?

— Видал.

— Где первая капля?

— Там, — я кивнул на ковер.

— Правильно. Первая капля, которая убивает душу, на ковре. А про вторую каплю в хадисе ничего не сказано. Так что… Иншалла! Араб — он задним умом крепок…

— Ловко…

— А то! Давай, земляк, поехали. Как там сказал Василий Макарыч: «Шаркнули по душе».

— Я с утра не шаркаю.

— А зря. Надо. Для дезинфекции. Я же тебе не воду из Нила предлагаю. Пей, а то обидишь. За удачную конференцию! Авось все пройдет хорошо.

Конференция прошла очень удачно. Али на ура сделал доклад: «В.М. Шукшин и бедуинская поэзия». Федя, у которого было красно-сине-белое, как российский флаг, лицо, тем не менее, еще удачнее — «Мотив быстрой езды в творчестве Гоголя и Омара ибн Аль-Фариды».

Но особенно удачно прошел фуршет. Федя и Али так хорошо нафуршетились, что везти в отель делегатов конференции пришлось Грише, куратору по культурным связям.

Гриша — местный русский. Его жена коптка. Ее зовут Мария, Мириам по-арабски. Она христианка. Очень красивая, действительно похожа на Нефертити. Вообще коптки и копты — красивые люди. Именно они сохранили настоящие черты древних египтян. Клан Марии (а значит, и Гриши) держит в Каире экскурсионное дело. Ну, по крайней мере, держал до 2011. Искренне надеюсь, что держит и сейчас.

Коптов легко узнать по наколке в виде креста на сгибе большого и указательного пальцев.

Гриша был тоже не очень, но он хотя бы сумел вспомнить, где его машина. Правда, он сначала привез нас в другой отель, потом еще в один другой, на третий раз попал. По принципу артиллерии, в которой он служил в Ливии инструктором: перелет — недолет — в цель. Или, если угодно, по индейскому принципу сотворения мира. Знаете? Сначала, вылепив первого человека из глины, Бог положил его для обжига в печь и пережёг. Получился негр. Потом вылепил другого, положил в печь и со страху недожёг. Вышел белый. А уж в третий раз Бог хорошенько сосредоточился, и получился полноценный краснокожий индеец. Словом, в отель ко второму часу ночи мы все-таки попали.

На следующий день нам предстояла экскурсия по Каиру и к пирамидам. Федя, Али и Гриша везти нас на экскурсию не смогли. Зато смог Хусейн, арабский куратор курсов русского языка. Хусейн был абсолютно трезв. Он вообще не пил, но, как выяснилось, баловался кальяном с недетскими ингредиентами.

Клан Хусейна контролирует турбизнес вокруг пирамиды Хеопса. Там есть, как вы помните, три пирамиды: Хеопса (Хуфу), Хефрена (Хафра) и Микерина (Менкаура). Последняя не считается, она самая маленькая, и ее туристы особо не посещают. А вот Хеопс и Хефрен — это настоящее туристическое Эльдорадо. И эти пирамиды четко поделены. Есть две группировки: «хеопсовские» (люди Хусейна) и «хефреновские» (люди некоего Тарика, которого Хусейн с ненавистью называл «ибн Шайтаном»).