Ироническая проза ч.1

 ...Я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали; более того - я не ожидал, что забор, окружавший наш участок, можно перепрыгнуть, да ещё с такого короткого разбега: я сам колотил этот забор и был уверен, что и перелезть-то через него не так уж легко. А тут - на тебе! Просто, сборная ссср по прыжкам в высоту, а не "бригада сантехников"! Ай да собачки!...

 С тех пор гнусные смерды и презренные тати из деревни с очень говорящим названием Бурдаковка не совались в наш дачный посёлок несколько лет. По крайней мере, наши владения они до сих пор обходят самой дальней дорогой.

Банзай, или Месть Знаменосца

  7 ноября приближалось неотвратимо - как гигантский астероид, или даже как Конец Света. И студент четвёртого курса N-ского института Мишка Барсуков чувствовал приближение очередной годовщины ВОСРы (великой и октябрьской социалистической революции) лучше других - и не испытывал по этому поводу никакой радости. Нет, он не был идейным антисоветчиком, этот Мишка - просто, он прекрасно знал, что, как и в прошлые годы, ему вновь предстоит тащиться ни свет, ни заря, в институт, ждать, пока однокурсники построятся в праздничные колонны - а потом, взяв в руки факультетское знамя, гордо вышагивать впереди колонны, неся это знамя на вытянутых руках. И чтобы - ни-ни! ни капли спиртного, пока вся колонна гордо не промарширует перед трибуной, на которой выстроились принимать демонстрацию "первые лица". Да и потом - тоже - ни-ни! - знамя нужно будет доставить на факультет, найти на факультете коменду (а коменда - не дура пропустить "ради праздничка" пол-банки. да и задрыхнуть где-нибудь в укромном месте) - и только тогда... А что - "тогда"? Тащиться через полгорода в общагу, где все уже "захорошели", где "горючки" осталось совсем чуть-чуть, где самые красивые и отвязные девахи уже разобраны, и где Мишкиному появлению никто особо и не рад...

 Мишка был самым высоким парнем на факультете, да и внешностью выдался: широкоплечий блондин с простым и открытым русским лицом - этакий "парень-комсомолец с плаката" - лучшей кандидатуры на роль знаменосца на факультете было и не сыскать! Вот и таскал Мишка факультетское знамя все годы своей учёбы, с самого первого курса - и на 7-е ноября, и на 1-е мая, и на 9-е... Тяжеленное знамя из гробового тёмно-красного плюша, обшитое бахромой, с двумя кистями, прибитое к трёхметровой палке, украшенной навершьем - на вытянутых руках, по ноябрьскому первому морозцу, бодрым шагом. А сзади шли однокурсники.

 Обычно, пока толпа - pardon, праздничная колонна - добиралась до главной площади областного центра, приходилось постоянно останавливаться в каких-то переулках, пережидать, пока пройдут и провезут свою "наглядную агитацию" другие колонны - и здесь-то дорогие однокурсники, как правило, и начинали "разговляться" дешёвой водочкой или портвешком. И каждый раз повторялся один и тот же диалог: среди однокурсников находилась сердобольная душа, которая, взглянув на Мишку, хитро подмигивала: иди, мол, Барсуков, сюда - врежь немного "для сугреву", прямо из ствола!... Но тут же чей-то голос осаживал с наигранной суровостью: " - Те-те-те! Барсукову - ни грамма! Ему нельзя: он должен бодро пронести свою любимую бабу!" - и все начинали ржать. Под "любимой бабой" подразумевалось, естественно, факультетское знамя. Ржали, конечно же, беззлобно, но Мишке было обидно.

 ...В тот год, как обычно, за неделю до очередной, 72-й годовщины ВОСРы, Мишку Барсукова вызвал к себе замдекана факультета. Вызвал - и сказал:

 - Значит так, Барсуков! В этом году, как всегда, Вы пойдёте во главе колонны факультета со знаменем. Сбор праздничной колонны - в 7.30 утра, но Вас я попрошу быть на полчаса раньше, ровно в семь часов, - и вдруг прибавил уже совершенно каким-то другим тоном: - Вы уж, голубчик, не подводите: скорее всего, это будет последняя демонстрация, больше уж их не будет, наверное... Сами ведь знаете: новые времена пришли...

 Естественно, 7-го ноября 1990 года ровно в 7.00 часов Мишка явился на факультет, получил в руки своё привычное знамя. Потом стали собираться однокурсники, которым факультетская коменда, уже успевшая остограмиться, выдавала транспаранты, флажки и портреты членов Политбюро, прибитые к палкам. В 8.00 выдвинулись праздничной колонной; впереди - Мишка со своей "любимой бабой", за ним - однокурсники с "наглядной агитацией" в руках и пузырями под полой пальто. Как всегда, застревали в переулках, пропуская вперёд колонны трудящихся (в сысысысэре даже на демонстрациях были очереди!) - и, как всегда, во время одной из таких задержек кто-то предложил Мишке рвануть из ствола "для сугреву".

 И тут в Мишкиной голове что-то щёлкнуло, сорвался какой-то рычажок или пружинка. "Какого чёрта?! - вдруг подумал Мишка, - в самом деле, какого чёрта?! Чего я боюсь? Кому и чем я здесь обязан?" - и, решительно сделав шаг к предлагавшему, Мишка протянул свободную от знамени руку:

 - Давай! - и сделал добрый глоток из услужливо протянутой бутылки.

 Однокурсники одобрительно загудели; кто-то уже тянул к Мишке руку:

 - Ты это, Барсук... давай-ка, закуси! Плавленный сырок "Дружба"!...

 Мишка закусил - и вновь протянул руку за бутылкой. В бутылке плескалось тёмное непрозрачное термоядерное пойло под названием "креплёный портвейн".

 - Ух ты! Разошёлся Барсук!... - гудели однокурсники, - а ты... это... свою любимую женщину-то теперь нормально дотащишь?

 - А то! - небрежно отвечал Мишка, - чего ей, матрёшке плюшевой, сделается? - и, действительно, гордо зашагал вперёд, неся факультетское знамя на вытянутых руках, ибо в этот момент настала очередь демонстрировать единство с партией студенческим колоннам, и была дана команда начинать движение.

 По площади, на которой на трибуне выстроились партийно-номенклатурные "шишки", колонна во главе с Барсуковым прошла безо всяких приключений: традиционно поорали "ура-а-а!" в ответ на торжественно-бодрые вопли из репродуктора, свернули с площади на улицу имени лётчика-героя Валерия Чкалова, и... Я говорил, что в Мишкиной голове сорвался какой-то предохранительный рычажок - потому что, вместо того, чтобы присоединиться к старосте и комсоргу, которые стали собирать "наглядную агитацию" с тем, чтобы пойти и сдать её факультетской коменде, Мишка вдруг решил идти вместе со всеми в общагу.

 Может быть, если бы комсорг или староста его окликнули, или если бы кто-нибудь спросил его, не хочет ли он пойти и сдать знамя, всё случилось бы по другому - но никто его не окликнул и ни о чём не спросил. И Мишка Барсуков отправился "праздновать" в компании однокурсников прямо со знаменем...

 ...Кто учился в высших учебных заведениях необъятной родины моей, тот должен иметь представление о том, что такое студенческая пьянка в общаге. Для тех же, кто был лишён данных впечатлений, могу пояснить лишь, что это - нечто, очень похожее на традиционные увеселения античных римлян: тут тебе - и вакханалия, и оргия, и гладиаторские бои, и выступления патрициев перед Сенатом. И всё это - в одном флаконе! И густо перемешано. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что попойку в общаге Мишка запомнил плохо: помнил он, что сначала было весело, потом кто-то что-то сказал, а кто-то другой в ответ сказал ещё что-то, а первый сказавший обиделся; а потом, вроде бы, кто-то кого-то начал бить, и девчонки ещё кричали: " - Миша!!! Миша-а-а!!!" - и Миша кого-то лупил по голове... да-да, лупил по голове какой-то длинной и тяжёлой палкой - а на палке была какая-то тяжёлая тряпка цвета бордо... А потом он очутился на улице - а рядом с ним была какая-то красотка - явно, не с их курса - которая говорила: " - Ну Миша... Миш... ну, не надо... пойдём ко мне - я тебе компресс на глаз положу... у меня дома ещё бутылка вина есть... родители уехали..."