Страна Дураков

С возрастом "бдительность" и "халява" стали самыми сильными страстями Полины Андреевны. Нисколько не смущаясь нелогичностью своего поведения, она могла вечером влезть с поздравлениями к адъюнктам, отмечавшим чей-нибудь день рождения или очередной диссертационный этап, выклянчить у них рюмку коньяка и апельсин, а наутро положить на стол начальника кафедры рапортичку об учиненном на кафедре распитии со списком его участников. В рапортичке пунктуальной Полины Андреевны присутствовало и количество горячительного, употреблённого перечисленными ею участниками "безобразия", и точный перечень его названий, а также характер присутствовавшей на столе закуски. И так, вплоть до стенограммы произнесённых тостов.

При всей своей брезгливости к наушничеству, рапортички о распитиях неравнодушный к зелёному змию начальник всё же читал. Перед тем, как отправить их во всю ту же мусорную корзину, он улыбался и вздыхал. Молодёжь, в его понимании, не менялась. Оснований для такого вывода у начальника было более чем: у него была хорошая память, и он помнил свои адъюнктские годы. Наверное, он ностальгировал и поэтому, когда адъюнкты приглашали его на свои посиделки, он, если не был всерьёз занят, никогда от такого приглашения не отказывался.

Мы это к тому, что начальнику было особенно весело, когда накануне вечером он присутствовал на таком мероприятии, а наутро получал подробный письменный отчёт об этом событии со своей фамилией в числе прочих "нарушителей".

Бдительность

В кабинете начальника стоял единственный на всю кафедру телефон закрытой дальней связи. Пользовался этим телефоном не только начальник, но и все преподаватели. Естественно, испросив соответствующее разрешение у начальника.

Никто не любит быть обязанным, поэтому офицеры кафедры старались пореже обременять начальника такими просьбами. Впрочем, когда возникала необходимость переговорить с сыном, продолжающим династию в одном из дальних гарнизонов, или со старым сослуживцем, – деваться было некуда. Но, по возможности, все предпочитали звонить в отсутствие начальника. Благо кабинет его никогда не закрывался, остальное было делом техники и личной расторопности.

Петру Ивановичу, плотному коренастому полковнику, единственному из преподавателей, имевшему на насквозь технической кафедре учёную степень «кандидата военных наук», надо было позвонить. Позарез как надо было.

Отпрыск, учившийся в одном из ВВУЗов недавно отделившейся Украины, требовал регулярного отеческого контроля. Реализации функций контроля весьма способствовали два обстоятельства: то, что функционировавшая на общем государственном пространстве СССР система военной связи ещё не была разрушена, и наличие там, на Украине, выбившегося в начальники учебного отдела однокашника.

Итак, Пётр Иванович, не решаясь войти, крутился возле кабинета.

Через едва приоткрытые двери кабинета и предваряющего его тамбура ему никак не удавалось определить – на месте ли начальник. В дверной просвет был виден лишь краешек рабочего стола, а вот есть ли за этим столом сам столовладелец, – было непонятно.

Стучать в дверь пустого кабинета было бы глупо, а открыть дверь и войти, не постучав, – опасно. Вот и нарезал Петр Иванович бесшумные суетливые круги, отклячив упитанный зад, вытягивая шею и тараща глаза.

Полина Андреевна телодвижения Петра Ивановича взяла на заметку моментально. С минуту она заинтересованно выжидала: чем же дело кончится… Но потом не выдержала.

– Петр Иванович! – вкрадчивым голосом тюремной надзирательницы окликнула она полковника. – А Анатолия Юрьевича нет!

– А он мне и не нужен! – буркнул в ответ недовольный её назойливостью Петр Иванович.

Оскорбленная в лучших чувствах, Полина Андреевна упрямо поджала губы и сверкнула глазами. После непродолжительной паузы она всё же нашлась:

– А я, между прочим, и не к вам обращалась!

Шокированный полковник оторопело огляделся. Других Петров Ивановичей в пределах прямой видимости не наблюдалось…

В коридоре вообще не было никого, кроме него и Полины Андреевны.

"Вот же старая карга!" – подумал Пётр Иванович, но связываться не стал.

Он открыл дверь кабинета, зашёл и заказал разговор с Украиной.

Когда его соединили со старым сослуживцем, Петр Иванович всё ещё кипел от негодования. Наверное поэтому, ничего путного из состоявшегося общения, кроме рассказа о том, как его достала выжившая из ума старуха, у него не получилось…

Халява

В конце 94-го, вместо продовольственных денег, окончательно обнищавшим офицерам стали выдавать продовольственный паёк. Перечень входящих в него продуктов был строго нормирован, и поначалу ценовая чехарда за забором академии на него не влияла. Естественно, что желающих отказаться от полновесного пайка в пользу его напрочь обесценившегося денежного эквивалента не находилось.

Во всей этой истории было только одно "но".

В пайке, помимо целого списка вполне востребованных продуктов, наличествовали три непопулярных крупы: пшено, перловка и горох. Пару месяцев эти кулинарные изгои копились в адъюнктской, в углу широкого подоконника, скрытые от начальственного ока плотной шторой. Потом пузатые полиэтиленовые кулёчки попались на глаза Полине Андреевне. И Полина Андреевна заинтересовалась…

Выяснив, что содержимое кулёчков никому не нужно, она впала в ажиотацию. Плотоядно косясь в сторону подоконника, она плаксиво объяснила, что её сын-инвалид нигде не работает, а на жалкую пенсию сводить концы с концами никак не получается. Адъюнкты, естественно, отдали Полине Андреевне злополучные крупы, и незамедлительно были наказаны подробнейшим рассказом о том, как она теперь будет хорошо питаться, поправится и, наконец-то, снова станет нравиться мужчинам.

Поймав недоумение на лицах молодых офицеров, Полина Андреевна, безмятежно, с детской непосредственностью пояснила:

– Это у меня лицо старое… А тело ещё молодое. И на ласку отзывчивое!

– Упаси Господь столько выпить! – заметил майор Колька Кокорин, дождавшись, когда за Полиной Андреевной закроется дверь.

– Да, уж! Пожалуй, мы столько не пьём! – поддержали остальные.

Промолчал только один из адъюнктов. И не потому, что не был солидарен с однокашниками. У его молчания была совсем другая причина: он был в курсе соотношения денежного содержания адъюнктов и оплаты труда работающих ветеранов войны. В своё время у него были в подчинении ветераны, и он знал, что им начисляют двойной (по закону) оклад. Со всеми набавками, вкупе с ветеранской же пенсией и огромной выслугой – это всё равно не такая уж и большая сумма. Но, даже в грубом приближении, она заметно превышает денежное содержание любого из них. И делит Полина Андреевна эти деньги на двоих со своим сыном-алкоголиком, а не на троих-четверых, как это обстояло в семьях адъюнктов, чьи жены, из-за отсутствия постоянной прописки, в переживавшем депрессию Питере на работу не принимались.

Адъюнкт промолчал, но ему стало неловко за неуклюжую жадность бабы Поли.

Впрочем, в случившемся был и свой плюс: после разговора с Полиной Андреевной вопрос «Куда девать пшено и перловку?» перед получавшими паёк офицерами больше не стоял. Пять долгих месяцев баба Поля, к вящему удовлетворению адъюнктов, приходовала продовольственные неликвиды их пайков. Со временем она завела для них свои мешочки и перестала многословно благодарить своих благодетелей «за их необыкновенную доброту». Процедура отоваривания крупами приобрела рутинный характер.

– Где мой паёк? – спрашивала Полина Андреевна молодых офицеров, не обнаружив на подоконнике полиэтиленовых мешочков с пшеном и горохом.

– На складе опять день выдачи сместили… – виновато разводили руками адъюнкты и пожимали плечами.

– Ну-ну… – недоверчиво хмурилась наша героиня и испытующе смотрела им в глаза: врут, или и в самом деле складские напортачили?