Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

Я сел на коврике, прижался спиной к двери, потрогал заполненную пульсирующей болью голову, дотронулся до огромного болезненного уха и вспомнил продолжение вчерашнего дня. И откуда на мою бедную голову свалилась эта бывшая одноклассница? Нет, не одноклассница, а как? Одношкольница?... Совсем башка не варит... В общем – Ирка Бубнякова. Ну да, мы случайно сели рядом на задние места в автобусе. Сели и коньячка еще выпили, мудаки, ведь и так уже хватало обоим, выпили, и Ирина показалась мне самой красивой женщиной на свете, хотя на самом деле она считалась самой страшной девочкой школы. Меня, кстати, считали самым страшным мальчиком, и называли Квазимодо, но мне это даже нравилось, потому что Квазимодо был красив внутренне, а в жизни это главное, наверное. Когда живешь рядом с человеком больше двух месяцев, внешность теряет значение.

О, господи, как же мне хреново: и в голове, и в животе. Голову словно стянул железный обруч, а в желудке как будто бьет крыльями и скребет когтями безумная птица. Хорошо еще, что сегодня суббота и не надо идти на работу, впрочем, в будний день я бы вызвал врача, потому что в таком состоянии мне до работы было бы просто не дойти. Я взглянул на часы и, увидев, что еще только семь утра, понял, что звонить в свою квартиру рановато: Александра и мальчики проспят до девяти, младшая Александра и девочки дотянут до одиннадцати – значит, оставалась только мама (тем более что она просила меня зайти). А мама всегда встает в шесть утра, бежит свои три километра, потом принимает контрастный душ и варит кофе. Сейчас семь, значит, мама должна варить кофе. При мысли о кофе меня затошнило. Я встал с коврика, взглянул на свои мятые и грязные брюки, на рваную и еще более грязную куртку, в кармане которой болталась коробка с фильтром «Аква», зажмурил глаза, потому что в голове в это время как будто что-то взорвалось, и начал спускаться вниз.

Дождь на улице уже прекратился, я пошел в направлении маминого дома, обходя многочисленные лужи. Вчера я смело шлепал прямо по ним, хорошо, что этого не видели мои дети. А пить даже в маленьких количествах мне пора завязывать – в сорок лет пора и за ум браться.

Вспомнив слова Бориса о Страшиле и Квазимодо, я заулыбался. Иркин муж прав: из нас действительно получилась достойная пара. А минет Ирка делает классно, Борис просто дурак, что не позволяет ей это вытворять. Наверное, стоит с ней еще раз встретиться и потрахаться в трезвом виде, потому что своих вчерашних пьяных ощущений я, к сожалению, не помню. Правда, ее муж больно дерется, но в трезвом виде мы же не будем заниматься сексом рядом с его гаражом.

Я добрел наконец до маминого дома, с трудом поднялся на пятый этаж и позвонил в дверь. Мама открыла почти сразу. Увидев меня в таком жалком виде и уловив запах алкоголя, она впустила меня в квартиру, захлопнула дверь и строго заговорила:

– Здравствуй, Игорек, ты опять наступил на те же грабли, одиннадцать месяцев назад тебя еле откачали доктора, вначале вымойся в душе, а то от тебя пахнет дерьмом.

Я поцеловал маму в щеку и прошел в душ. После ночи, проведенной на коврике перед дверью, это было очень приятно. Струйки теплой воды смывали с меня вчерашнюю грязь, а я думал, что с работы мне придется, скорее всего, увольняться, потому что встречаться с Кацем и Славиком не хотелось совсем. Каждый раз, когда это будет происходить, мне будет стыдно до самого кончика хвоста. Лучше уволюсь и устроюсь на другой завод, токарей сейчас везде берут.

Я вспомнил о сексе у гаража и захихикал, потому что мы с Ириной вчера так сильно увлеклись друг другом, что не обращали внимания даже на дождь, не говоря уже о прохожих, а с ее мужем Борисом я даже успел поздороваться, как хорошо воспитанный человек.

Я вылез из ванной, вытерся, надел чистое белье, которое мне принесла мама, и прошел на кухню. На столе стояла чашка кофе. Взглянув на меня, мама сказала:

– Сынок, выпей кофе, может, немного полегчает.

От ее предложения меня затошнило, я сел на табурет, отодвинул чашку с кофе и заныл:

– Мам, меня сейчас вырвет от любого напитка, я и выпил-то вчера совсем немного, а мне так плохо, словно я выпил целое ведро, может быть, снова вызвать врача?

Мама оценила мое состояние и не согласилась:

– Сегодня ты не настолько плох, чтобы вызывать врачей, тем более, на врачей потребуются деньги, не менее тысячи, у меня их нет, а у тебя, судя по твоему виду, тоже. Значит, будем выходить из положения собственными силами, головастик.

Признаться, у меня непропорционально большая голова, и мама всегда об этом напоминает, когда я плохо себя веду. Я на это не обижаюсь, потому что она не бывает не правой. Странно все-таки: у красивой мамы и красивого, судя по фотографиям, папы родился совершенно некрасивый сын. А может, они взяли меня из детского дома?

– Ты как всегда права, мам, денег у меня нет, – признался я.

Мама пожала плечами:

– И никогда не будет, если тебе не помочь хорошим советом. Тогда со своим алмазным дипломатом ты действовал без моих советов, и что из этого получилось?

Мама вышла из кухни, через минуту вернулась, поставила на стол почти полную бутылку коньяка, при виде которой меня затошнило еще сильнее, и сказала:

– Поправляйся, головастик, а потом у нас с тобой будет серьезный разговор. Ты получил мое письмо?

Мама достала из шкафчика маленькую хрустальную рюмку, налила туда граммов тридцать, поставила ее передо мной и приказала:

– Не распускай слюни, головастик, выпей одним глотком и запей кофе. Исполняй!

На протяжении нашей совместной жизни мама часто мне приказывала, и я ни разу не мог ослушаться. То же самое произошло и сейчас. Совершенно не желая пить алкоголь, я взял рюмку, одним глотком осушил ее и принялся запивать кофе. Я был уверен, что меня сейчас вырвет, но этого не произошло, ком в горле немного размяк, а сумасшедшая птица, бившаяся в желудке, слегка угомонилась. Болевой обруч, сжимавший голову, тоже немного ослаб.

Впервые в жизни я похмелялся. Мама насмешливо на меня посмотрела, налила еще почти полную рюмку и жестко сказала:

– Пей, алкаш, все алкоголики помогают себе утром именно так, и твой отец поступал точно так же, и умер, когда тебе не было еще и двух лет.

Я удивился:

– Мам, а я даже и не знал, что мой отец сильно пил. Неужели он был алкоголиком?

Мама села на пустой табурет, поправила красивую прическу и уточнила:

– Последние два года своей жизни, сразу после того как я забеременела тобой, он пил каждый день. Пей, головастик, твой организм должен успокоиться, а то ты трясешься, как испорченный холодильник. А потом у нас будет серьезный разговор.

Я пожал плечами, послушно взял рюмку, выпил до дна, опять запил кофе, и через минуту мотор, работавший внутри меня, выключился, голова перестала взрываться, а желудок вдруг захотел поесть. О, со мной произошло чудо! Раньше я никогда не похмелялся и мучился сутками, прежде чем войти в нормальное состояние, а сейчас не прошло и трех минут, а я стал почти здоровым человеком.

Я несмело улыбнулся и сказал:

– Мам, а ты была права, мне действительно стало лучше, каких-то пятьдесят граммов коньяка сделали меня почти человеком.

Мама налила себе кофе с молоком в большую чашку, достала из холодильника сыр, ветчину, поставила их на стол, отпила из своей чашки и сказала:

– Вот именно, что «почти». Из жалкого трясущегося состояния больного ты перешел в стадию иллюзорного ощущения нормы. Поешь скорее, а то сейчас опять опьянеешь.

Мама поставила передо мной тарелку с борщом, и я начал осторожно есть. Господи, и как же тяжело приходится алкоголикам, если они каждый день испытывают то же самое, что я сегодня. А мой отец Константин, которого я не помню, пил последние два года своей жизни каждый день... Что же его заставляло? Я оторвался от супа, вкуса которого почти не ощущал, и спросил:

– Мам, а почему все-таки мой отец пил каждый день, ведь ты была беременна мной и, по идее, он должен был радоваться.