Женщины

А тут второй звонок.

А я считаю, не даю ему уйти.

Народ орёт, топчет эти рубли.

Я уже по весу, по толщине пачки меряю.

– Подонок, – слёзы глотаю и пересчитываю и – в мешок из шубы.

А там посол Франции, что ли, с женой.

Подняли меня и на улицу выбросили…

И тут этот подонок.

Ну, как пиявка прицепился.

– А за пятнадцать тысяч будешь третий раз?

– На улице, что ли?

– Нет! Прямо на сцене. Тут рядом Малый театр.

Ну, как говорила. Где два раза, там и третий.

На сцене оказалось лучше всего. Тепло. Пьеса про любовь. Так что повезло.

Не скажу точно, но вроде они нас видели.

Потому что такие аплодисменты в конце!..

Я аж растрогалась и прямо эту гадину поцеловала…

А он, сука, опять за своё.

Никогда не догадаетесь.

Рассчитался белорусскими рублями-зайцами.

Это килограмм сто этих рублей.

А у меня правило – пересчитывать на рабочем месте.

Короче, занавес давали раз пять.

Народ одурел:

– Браво! Бис!..

Я считаю и говорю ему:

– Ну чего? Публика просит!

Он говорит в зал:

– Всё. Теперь поняли? Вот вам современная драматургия. Приходите завтра. Мы это всё вам сначала сыграем.

На «вы» сразу перешёл, паскуда.

Попрощалась я.

А выйти не могу.

Руководство театра – заслон. В штат, аншлаг и тележку.

Толпа ревёт.

Я эти белорусские завернула.

Без туфель.

На такси…

Думала – на утро одни салфетки…

Меня же предупреждали…

Нет!

Всё правильно.

Пять, десять и сто килограмм.

Я так и думаю: если мужик хороший, то сволочь.

Если без денег, то кому ты нужен?

А я теперь в штате.

Играю раз в неделю.

Но допоздна!

Подруга – костюмером.

Мэр квартиру обещал.

И эта сволочь домой повадилась.

Влюбилась, нечистая сила.

Рассчитывается духами – бочку прикатил «Живанши».

Ведро крема…

Ну и подтяжку мне сделал бесплатно.

Гурченко Л.М.

Людмила Марковна Гурченко!

Она как вошла в наши души в 50-х, так всё ворочается, ворочается.

Всё больше места занимает.

А какой юмор, Господи, если бы она могла смеяться!

Но она боится морщин: «Жванецкий! Ху-ху-ху. Уйдите! Ху-ху-ху. Мне вас нельзя!.. Ху-ху-ху».

Только по её жутким гримасам я понимаю, что это смешно.

У нас ведь актёр – это больше, чем артист.

Он у нас то – что он сыграл.

Артист, который играл Гитлера, никогда не мог стать лауреатом Сталинской премии.

Потому что – Гитлер, и всё!

Бабочкин – Чапаев, Ульянов – Жуков, Каневский – Томин, Карцев – «раки по пять».

А Люся Гурченко брошена каждым в каждом фильме, всегда не замужем.

А у нас как?

Конечный результат всей женской деятельности – постель.

А она такая забацанная женщина, такая народная, такая любимая, такая понятная.

Всех уговаривает на себе жениться.

Это при её-то фигуре!

А поёт, а танцует – лишь бы взяли.

Все мужики встречают её в каждой картине – одинокую, с деньгами, с квартирой.

«Ну давай же, Люда, – шепчет народ. – Ну давай уже!..»

Такая баба ядрёная!

Её пожиже развести – на десять мужиков хватит.

А в следующей картине – опять одна.

И в последнем, самом последнем сериале НТВ с этим талантливым подоконником Нагиевым – опять одна.

Значит, всё правильно, говорит народ, всё правильно, значит, классная тётка, умница.

Зачем ей эта бодяга: портки стирать, заначки разыскивать.

А главное, братцы, она ж больше любого мужика имеет – на хрена ей этот дилижанс.

Наш мужик никогда не жил хорошо, и нечего начинать.

Что он ей принесёт, если у себя украдёт по дороге.

Одно яйцо снесёт, одно – заначит.

И даже если он не алкоголик, а всё равно зарядку небольшую, зарядку с утра себе даёт для румянца на носу, лёгкого такого румянца.

Зачем ей этот перегар в постели?

Да она ж за одну вот эту арию «Пять минут», ну сколько она поёт эти «Пять минут»? Ну, три минуты от силы – так она за три минуты этих «Пяти минут» оденет любого мужика вот этого, с двух вокзалов, в безрукавке и галстуке.

Ты ж видел, что она ему в тюрьму везла!

А если она вечер даст во дворце, ему за сто ночей не рассчитаться!

Не, ребята, она одна правильно.

И не замужем она правильно – всех нас не прокормишь.

А лично для себя, для себя лично, так любой вот этот боди-культурист – это наглядное пособие по мужскому устройству – за честь сочтёт у ней в ногах мурлыкать.

Сейчас она вот это шоу поёт с Борей Моисеевым. Ну, Боря спокойный, это он днём шумный, а так он спокойный.

И шоу у него тоже спокойное, она и поёт с ним.

Вообще, говорит народ, сейчас умная баба не редкость.

Умный мужик попадаться перестал.

Да, прекратил гнездоваться в наших краях.

Часть вывели, часть вымерли, часть в эмиграции, часть в коммерции и большая часть в импотенции.

И уже оттуда машут, чем там осталось, мол, прощайте, бабоньки!

Ну, тётки покрутились-покрутились и давай сами искать: кто – в бизнес, кто – в фитнес, кто мужа – на внутрисемейном содержании.

Он там у неё оформлен, допустим, факсом или автоответчиком.

Для слабых мужских мозгов это уже что-то.

Так что жизнь свою она распределила правильно.

И что касаемо таланта, то она такая, какая захочет, и ты будешь таким, каким она захочет, таким, каким она скажет.

А она скажет, она обязательно скажет.

«Я понял, что такое любовь…»

Я понял, что такое любовь.

Это вы, именно вы приходите в такое состояние, когда вы, именно вы уже влюблены.

Не хватает одного – объекта.

Ну, вы влюблены и вы кого-то находите и любите.

Через какое-то время это оказывается не тем, что нужно, потому что любовь прошла сама по себе.

«Пришёл сын к маме и справедливо и сильно заявил…»

Пришёл сын к маме и справедливо и сильно заявил, что ему нужна женщина.

Возраст – восемнадцать.

Папа в отъезде.

А нужно сейчас.

Незамедлительно и быстро.

Маме хотелось, чтоб в первый раз по любви.

И ему хотелось, чтоб в первый раз по любви.

Мама сказала, чтоб он сидел дома.

Мама поехала на Дерибасовскую.

Маму видели на вокзале.

Маму встретили у филармонии.

Мама была на дискотеке.

Мама была в баре у торгового порта.

Мама договорилась с профессиональной молодой девушкой двадцати лет, временно работавшей диспетчером в порту.

Объяснила. Слегка поторговались.

Со ста долларов спустились на шестьдесят.

Сын хотел, чтоб его полюбили – поднялись на восемьдесят.

Мама вернулась уставшей, но с временем, местом, телефоном и именем.

Молодые встретились на следующий день.

И на следующий день.

И на следующий день.

И через день.

И сын сказал то, что сказал бы каждый мужчина на его месте.

– Мама, поздравь нас, и т. д.

Мама в больнице.

Папа в отъезде.

Сын с женой в их квартире.

«А я женщина, и бизнес у меня женский…»

А я женщина, и бизнес у меня женский.

Салон.

Кого я могу брать?

У меня одни женщины.

Брать студенток нельзя.

На сессию уходят.

Брать пожилых – ну, во-первых, болезненные, во-вторых, только научишь – может помереть.

Молодых тоже не возьмёшь – беременеют.

Лучше всего женщина от 30 до 40.

И миловидные, и работают, стараются, и профессией дорожат.

Но тоже бедствием овладели – беременеют повально.

В сорок – сорок два.

От кого?

Кто там у них?

На свидание не бегала, в театр не ходила – и бац!

На четвёртом месяце.

Вот это самое страшное.

Немолодая, которая родила.

Это целый день звонки домой.

Как поел, как сходил, чем попочку вытерли, чем ножки протёрли.