Дневник незначительного лица (Самое смешное)

Я сказал:

— Люпин, ты шутишь.

— Нет, папан. Это добрая старая правда. Джоб Клинандс меня подключил к хлоратам.

21 ЯНВАРЯ.

Весьма озабочен тем, что Люпин завел рессорную двуколку с пони. Я ему сказал:

— Люпин, имеешь ли ты право на такое возмутительное мотовство?

Люпин ответил:

— Ну, приходится ж когда-никогда мотаться в Сити. И я ж ее только нанял, в любой момент могу отставить.

Я повторил:

— Имеешь ли ты право на такое мотовство?

Он ответил:

— Вникни, папан. Ты уж прости, но я тебе скажу, ты малость ретроград. Теперь не модно из-за всякой чуши угрызаться. Не в обиду тебе будь сказано, папан. Мой босс, он говорит, что если буду придерживаться его советов и не размениваться на мелочь, я кучу денег огребу!

Я заявил, что на хмой взгляд самая идея спекуляций отвратительна. Люпин сказал:

— Какая ж спекуляция, папан, тут дело в шляпе.

Я посоветовал ему во всяком случае хотя бы

отказаться от двуколки с пони; но он ответил:

— Я за один день огреб двести фунтов; ну, предположим, я буду иметь двести в месяц, пусть даже сто в месяц, хоть это мало, прямо смех — так ведь в год-то тыща двести набежит? И что мне фунт-другой в неделю за двуколку?

Я не стал продолжать эту тему, сказал только, что жду-не дождусь осени, когда Люпин войдет в тот возраст, когда человек сам несет ответственность за собственные долги. Он ответил:

— Мой дорогой папан, я тебе обещаю — ни-ни, чтоб наобум. Буду действовать только по наводке Джоба Клинандса, а он в курсах, так что не извольте сомневаться.

На душе у меня полегчало. Вечером заглянул Тамм и, к удивлению моему, сообщил, что поскольку он заработал десять фунтов благодаря совету Люпина, он намерен пригласить нас с Тут-терсами к себе в субботу, и мы с Кэрри его заверили, что будем непременно.

22 января.

Обыкновенно я не выхожу из себя с прислугой; но вынужден был довольно строго указать Саре на злокачественную манеру, которую недавно она себе усвоила — убрав со стола после завтрака, так встряхивать скатерть, что крошки летят на ковер и потом попадаются вам под ноги. Сара ответила очень грубо:

— A-а, вам бы только жалиться.

На это я ей заметил:

— Нет, я не жалуюсь. Я всего лишь с вами говорил на той неделе по поводу куска желтого мыла у вас на каблуке, который вы таскали по ковру гостиной.

Она сказала:

— И на завтрак свой завсегда ворчите.

Я ответил:

— Нет, я не ворчу. Но, кажется, я вправе сетовать на то, что никакими силами не могу добиться яйца, сваренного вкрутую. Стоит разбить скорлупу, как оно у меня разбрызгивается по всей тарелке, о чем я уже раз пятьдесят вам заявлял.

Тут она начала кричать и закатывать мне сцену; но к счастью, как раз проходил мой автобус, так что у меня явился хороший повод ее покинуть. Тамм оставил вечером записку, чтоб мы не забыли о субботе. Кэрри сказала остроумно:

— Он еще ни разу не приглашал к себе друзей, как уж тут забыть.

Дневник незначительного лица 23 ЯНВАРЯ.

Попросил Люпина, чтоб постарался поменять те жесткие щетки, какие недавно он мне презентовал, на что-нибудь помягче, поскольку парикмахер говорит, что мне сейчас следует щадить мой волосяной покров.

24 января.

Вот оно и дома — новое каминное зеркало для малой гостиной. Кэрри очень мило пристроила веерочки сверху и по обеим сторонам. И комната сразу стала выглядеть гораздо, гораздо красивее.

25 ЯНВАРЯ.

Только мы отпили чай, как входит не кто иной, как Туттерс, который больше трех недель не появлялся. Я заметил, что он выглядит совсем даже нехорошо, и я сказал:

— Ну, Туттерс, как поживаете? Вид у вас унылый.

Он ответил:

— Да! И на душе у меня уныло.

Я сказал:

— А что случилось?

Он ответил:

— Да так, две недели был прикован к постели, а больше ничего. Одно время доктора совсем от меня отказались, и хоть бы живая душа меня про-

ведала. Никто даже не потрудился поинтересоваться, жив я или умер.

Я сказал:

— Впервые слышу. Сколько раз вечером проходил мимо вашего дома и думал, у вас общество, такой во всех окнах сиял свет.

Туттерс ответил:

— Нет! Единственное общество мое были жена, доктор, да квартирная хозяйка, которая оказалась сущим золотом. Мне странно, что вы так ничего и не заметили в газете. «Новости велосипедиста» этого не оставили без внимания, насколько мне известно.

Я решил его ободрить и сказал:

— Но сейчас-то вы совсем оправились?

Он ответил:

— Не в том вопрос. Вопрос в том, дает ли нам болезнь возможность узнать, кто истинные наши друзья.

Я сказал, что подобное наблюдение его недостойно. И как назло, тут же заявляется Тамм, изо всех сил стукает его по спине и кричит:

— Эй! Вы что ли привидение увидели? Как будто напугались до смерти, ну вылитый Ирвинг в «Макбете».

Я сказал:

— Полегче, Тамм, человек перенес тяжелую болезнь.

Тамм буквально покатился со смеху и заявил:

— Н-да, видок у вас довольно гадкий.

Туттерс ответил сдержанно:

— И столь же гадко я себя чувствую, хотя едва ли вас это огорчит.

Последовало неловкое молчанье. После чего Тамм сказал:

— Ну ничего-ничего, Туттерс, завтра вы с ма-дамой придете под мой скромный кров, и я вас слегка встряхну; бутылочку откупорим.

26 ЯНВАРЯ.

Случилось уму непостижимое. Мы с Кэрри пришли к Тамму, как было условлено, к половине восьмого. Мы стучали, мы звонили — и ничего. Наконец отодвинулся засов, и дверь приоткрыли, придерживая на цепочке. Некто в жилетке высунул голову и сказал:

— Кто там? Чего надо?

Я сказал:

— Мы к мистеру Тамму, он нас ждет.

Ответом было (насколько я мог расслышать,

ибо тявкала собачонка):

— Ждет он, как же. Его и дома нет, мистера Тамма.

Я сказал:

— Стало быть, он вот-вот придет.

При этом моем умозаключении дверь захлопнулась, и мы с Кэрри остались на ступенях, под налетавшим из-за угла пронизывающим ветром.

Кэрри мне посоветовала снова постучать. Так и было сделано, и тут только заметил я, что молоточек свежевыкрашен, и краска осталась на моих перчатках — которые, следственно, вконец испорчены.

Я несколько раз постучал в дверь тростью.

Тот же мужчина открыл дверь, снял цепочку и стал меня оскорблять. Он кричал:

— Ишь придумали! Краску своей тростью соскребать, всю красоту мне портить, а? Ни стыда ни совести!

Я сказал:

— Прошу прощения, но мистер Тамм пригласил...

Он даже не дослушал. Он крикнул:

— Плевать мне на мистера Тамма и на всех его знакомых! Это дверь моя, не Тамма дверь. Здесь и кроме мистера Тамма люди живут.

Да что мне наглость этого типа! Я едва ее заметил, это была зауряднейшая вещь в сравнении со скандальным поведеньем Тамма.

В эту минуту явились Туттерс и его супруга. Туттерс еле ковылял, тяжело опираясь на трость; но он взобрался по ступеням и спросил, что все это значит.

Последовало такое объяснение:

— Мистер Тамм ничего не говорил про то, что он кого-то ждет. Сказал только, что пригласили его в Кройдон, и мол вернется в понедельник вечером. И саквояж с собою взял.

И с этими словами он снова хлопнул дверью. Я так был возмущен Таммом, что ни слова не мог выговорить. Туттерс весь побелел от ярости и, спустившись по ступеням, бешено стукнул тростью оземь и выговорил:

— Негодяй!

Глава XV

Тамм объясняет свое поведение. Люпин везет нас покататься, но мы однако получаем мало удовольствия. Люпин нас знакомит с Марри Шиком

8 ФЕВРАЛЯ.

Не могу раздобыть хорошей колбасы к завтраку, беда, да и только. То в ней полно хлеба, то приправ, то она красная, как мясо. Покоя не дают двадцать фунтов, которые я вложил по совету Люпина. Впрочем, Туттерс точно так же поступил.

9 ФЕВРАЛЯ.

Прошло вот уже две недели ровно, а Тамм ни лично, ни письмом не соизволил объяснить своего поразительного поведения, когда он нас пригласил к себе, а сам отсутствовал. Вечером Кэрри занималась тем, что метила полдюжины воротничков, которые я приобрел. Метки Кэрри я не променяю ни на какие другие в целом свете. Когда я сушил их у огня, а Кэрри мне выговаривала за то, что держу их слишком близко, как бы не обгорели, явился Туттерс.