Очарованный принц

ную силу этого слова; расчет оправдался: теперь Агабек был ежедневным гостем в хибарке.

- Рано, хозяин; потерпи еще несколько дней,- говорил Ходжа Hасреддин в ответ на его назойливые

приставания.

Агабек ворчал, досадовал, но покорялся. Разговор переходил на другие предметы, с виду

как будто не имевшие касательства к тайне, но в

действительности направленные все туда же, хотя и

по косвенным, окольным путям.

- Значит, до службы в Герате ты много ездил по миру, Узакбай. Что ты искал?

- Познания. Ключа к тайнам мира.

- Тебе приходилось, по твоим словам, бывать и в Мекке. Почему же ты не носишь зеленой чалмы?

- Я не имею права на это, ибо по крайней занятости своей не выбрал времени, чтобы совершить вокруг черного камня Каабы все необходимые обряды.

- Ты был так занят? Чем?

- Поисками одной древней книги.

- Ты нашел ее?

- Да, нашел.

- О чем в ней говорилось?

- Hе спрашивай, хозяин! О великий делах - о злых и добрых чарах.

- Так ты чернокнижник?

- Hет,- наоборот. Моя цель - развеять некие злые чары, а не создавать их.

- Какие же это чары, скажи?

- Рано, хозяин; потерпи еще несколько дней.

Круг вопросов повторялся сызнова, с небольшими изменениями. Конечно, Ходжа Hасреддин не стал бы тратить времени попусту, если бы не усматривал в них пользы для себя. Он изучал Агабека по его же вопросам,- здесь уместно вспомнить старинную поговорку: "Дурак сеет слова без разбора, но урожай достается мудрому".

Внимательнейшим образом Ходжа Hасреддин изучил все изгибы в природе Агабека, следил за всеми его мельчайшими обмолвками, порывами, движениями, стремясь найти ключ к его внутренней скрытой сущности. Он как бы извлекал душу Агабека на свет из жирного тела, как извлекают со дна водоема утопленника, чтобы рассмотреть и опознать его; сначала вода темна и непроглядна, но вот багор зацепил, потянул, вода всколыхнулась, что-то смутно забелело в глубине; еще усилие,- и тело начинает всплывать, обозначаться в тусклой воде и, наконец, показывается на поверхности, пугая собравшихся темной синевой мертвого вздутого лица... Своей уродливостью и мертвенной глухотой ко всякому доброму зову душа Агабека весьма походила на этого утопленника,- если же еще предположить водоем зловонным, предназначенным для стока нечистот, то наше уподобление замкнется и обретет в своей кругообразной законченности полную справедливость.

Агабек был надменен, хвастлив, падок на любую, самую грубую лесть. Бывший судья, он всех злословил, обличал, осуждал, словно был поставлен от бога верховным судьей над всем миром. О себе самом он говорил не иначе как торжественными словами, с глубокой скорбью вспоминая свое былое судейское величие,- ни разу не посмеялся он над собою, даже не пошутил. Из всего этого Ходжа Hа-среддин сделал вывод, что он, во-первых, глуп, во-вторых, туп, в-третьих, уязвлен, в-четвертых, лелеет мечту когда-нибудь вернуться к почетной и многодоходной судейской службе.

Последнее и было для Ходжи