Наброски синим, зелёным и серым

Кирилл сдержал слово и уехал рано утром. Прислуга мне сообщила, что он хотел было разбудить меня, чтобы я проводил его, но не сделал этого, и я преспокойно проспал до обычного часа. С тех пор мы больше не виделись, зато деятельно переписывались. Первые его письма были полны выражениями надежды на исправление. Из них я узнал, что Кирилл находится в переписке и с Эльспетою, которой он сообщил, что бежал вследствие «некоего искушения» и сильно страдает. Насколько можно было понять из его писем, добрая девушка отнеслась к его страданию с теплой и деликатной осторожностью, что заставило и меня смотреть на эту девушку с еще большим уважением, чем раньше. Обыкновенно такие нравственные женщины очень строго осуждают грешных и отказываются протянуть им руку дружеского участия. Но любовь Эльспеты была того высшего свойства, которое лишено малейшего эгоизма. Я уверен, что, доверься Кирилл Эльспете с самого начала своего пагубного увлечения, она сумела бы спасти его от этого. Некоторые женщины способны на большие жертвы, и очень может быть, что и эта женщина была способна спасти любимого человека даже ценою собственного падения…

Но судьба распорядилась по-своему. Кирилл писал мне из Индии, что возвращается домой. Как раз незадолго перед тем я узнал, что его соблазнительница отправилась на гастроли в Калькутту. По моим расчетам, она должна была попасть туда накануне дня, назначенного Кириллом для его выезда из этого города. Не знаю, нарочно ли было так подстроено певицей, или тут сыграл свою роль случай, так часто разрушающий все наши предположения. Как бы там ни было, но три месяца спустя мне пришлось услышать последнюю грустную весть о своем приятеле, которого я все время напрасно ожидал. Не видя его самого и не получая больше никаких известий от него лично, я предположил, что он опять встретился со своим злым гением и застрял в его сетях. Вдруг один из наших общих знакомых останавливает меня при входе в клуб и спрашивает:

— Знаете новость о Херджоне?

— Нет, — ответил я. — Уже три месяца я ровно ничего не знаю о нем. Уж не женился ли он в Индии?

— О, нет, какое женился! Бедняга умер.

Я чуть было не воскликнул: «Слава богу!», но, к счастью, удержался, ограничившись восклицанием сожаления и вопросом:

— Умер?! Но отчего же?

— Говорят, от несчастного случая, — продолжал знакомый. — У меня в Калькутте живут родственники. Недавно получаю от них письмо, в котором они, между прочим, сообщают, что Херджон участвовал в охоте одного раджи. Дело было в лесу. Проезжая мимо дерева, Херджон нечаянно, должно быть, задел висевшим у него на спине ружьем за сук, курок спустился сам собою, и пуля угодила бедняге прямо в висок. Умер на месте, не приходя в сознание. Какой, однако, ужасный случай! — заключил рассказчик.

— «Случай»? — машинально повторил я про себя. — А что такое случай? Не вся ли наша жизнь — только случай?

V

История Чарлза и Майценвэ

Многие из читателей могут найти эту историю маловероятной. Я и не берусь утверждать, чтобы она была основана на действительном происшествии, так как сам сознаю ее фантастичность; но не могу утверждать и того, что ничего подобного не бывает: ведь в нашей жизни иногда случаются такие чудеса, каких не придумать и самому пылкому воображению. «Настоящий» писатель едва ли решился бы, из «благородного самолюбия», обнародовать эту историю; он только рассказал бы ее в тесном кругу близких знакомых, чтобы доставить им небольшое развлечение. Что же касается меня, то я, под влиянием более низменных инстинктов, решаюсь использовать ее, как материал для очерка.

Я узнал эту историю от одного почтенного старика, который сорок девять лет содержал в Кромлеч-Армсе, маленькой деревушке, расположенной на утесах северо-восточного побережья Корнуолла, харчевню под тем же названием. В настоящее время эта харчевня превратилась в одноименную гостиницу, и во время «сезона» в ее столовой собирается несколько десятков туристов. Но в то время, когда разыгралась история, которую я хочу описать, в это местечко редко кто заглядывал, потому что оно еще не было внесено в «путеводители» и представляло собой лишь простой рыбачий поселок.

Мы сидели на тянувшейся вдоль стены деревянной скамье под решетчатым окном, потягивая из глиняных кружек жиденький местный эль и попыхивая трубками. Когда старик на минуту умолкал, чтобы закурить свою длинную «дедовскую» трубку или смочить пересохшее горло глотком эля, ясно слышался тихий ропот Атлантического океана, временами прерываемый звонким смехом мелких волн, перекатывавшихся по нагроможденным на берегу валунам. Быть может, только эти волны да я и слышали странную историю, подробно рассказанную мне стариком. Передаю ее своими словами и в сжатом, по возможности, виде.

Вот эта история.

Ошибка Чарлза Сибона, гражданского инженера и младшего компаньона фирмы «Сибон и Сын», и Майценвэ Эванс, дочери преподобного Томаса Эванса, пастора пресвитерианской церкви в Бристоле, состояла в том, что они слишком рано поженились. Чарлзу Сибону едва исполнилось двадцать лет, а мисс Майценвэ Эванс только семнадцать, когда они встретились в первый раз на утесе близ Кромлеч-Армса. Чарлз во время экскурсии случайно забрел в этот отдаленный уголок и, прельстившись его живописным местоположением, решил провести в нем дня два, а пастор Эванс вместе с дочерью на все лето поселился в сдававшемся внаем маленьком домике.

Утром на второй день и, как Чарлз думал, последний день его пребывания в Кромлеч-Армсе, молодой человек лежал на скале, любуясь игрой пенистых волн у подножия каменных громад. Вдруг он заметил в этих волнах женскую фигуру в купальном костюме. Хотя она вскоре исчезла у него из виду за поворотом берега, Чарлз не двигался, ожидая ее возвращения.

Прошло с четверть часа. И вот та же фигура, но уже одетая в изящный летний костюм, стала подниматься по тропинке, которая вела как раз к тому месту, где находился Чарлз. Скрытый от незнакомки группою огромных валунов, он отлично разглядел незнакомку и тут же пришел к заключению, что никогда не видывал более прелестного существа. Беленькая, розовенькая, светлокудрая, голубоглазая, тоненькая и гибкая, с восхитительным выражением детского лица, молодая незнакомка казалась настоящим ангелом, спустившимся прямо с неба для утешения страждущего человечества.

Чуть было не наткнувшись на поднявшегося с места молодого наблюдателя, незнакомка сначала вскрикнула, потом звонко рассмеялась, а затем уж густо покраснела, слегка надулась и сделала такой вид, словно Чарлз совершил большое преступление, очутившись на ее пути.

Разумеется, Чарлз поспешил извиниться в том, в чем не был виноват. Незнакомка сменила гнев на милость, кивнула молодому человеку своей прелестной головкой и с легкостью серны сбежала с противоположного ската скалы. Чарлз как очарованный смотрел ей вслед, пока она не исчезла в извилинах долины. С этого и началась вся последующая история.

Полгода спустя случайно столкнувшаяся парочка уже была мужем и женою. Сибон-старший советовал отложить свадьбу еще на полгода, чтобы молодые люди могли ближе присмотреться друг к другу, но Чарлз и слышать ничего не хотел и настоял на своем желании немедленно ввести в свое новообустроенное жилище обожаемую девушку в качестве жены. Что же касается пастора Эванса, то он, обремененный целым цветником незамужних дочерей, был очень рад избавиться как можно скорее хоть от одной.

Медовый месяц был проведен в Нью-Форесте, и это оказалось второю ошибкой. Дело происходило в феврале, а в это время Нью-Форест положительно способен навеять, по меньшей мере, ипохондрию. Положим, молодые люди нарочно выбрали такое пустынное место, но сделали это, разумеется, по своей неопытности. Им бы следовало отправиться в Париж или Рим, вообще в какой-нибудь многолюдный и шумный город, где они не имели бы времени наскучить друг другу.

Предоставленные исключительно самим себе, молодые люди были обречены только на беседу о любви, о чем они уж и без того целые полгода думали, говорили и писали. Очень естественно, что уже на десятый день Чарлз при разговоре нечаянно зевнул; это заставило его жену запереться на полчаса в своей комнате и оплакивать свое «несчастье». Вечером на шестнадцатый день молодая женщина вдруг почувствовала глухое раздражение (и это неудивительно после двухнедельного пребывания в холодных и сырых в такое время года помещениях Нью-Фореста) и довольно резко попросила мужа не мять ее прическу. Чарлз, сам не свой, выбежал в темный сад и там, подняв глаза к звездному небу, поклялся никогда больше не прикасаться к жене, а жена, уткнувшись в угол дивана, горько плакала, жалуясь неизвестно кому на свое «несчастье».