Персидские юмористические и сатирические рассказы

— На меня не рассчитывайте! — решительно заявил Джавад-хан Фирузе, сотрудник министерства финансов. — Я обойдусь куском хлеба, заработанным честным трудом. Ведь, слава богу, единственное, что у меня есть на этом свете,— это доброе имя. Ни я, ни жена не согласимся променять своё честное имя ни на какие миллионы. Все это богатство уступаю вам. Мне же вообще не хочется принимать участия в подобных сборищах. Разрешите откланяться.

Сказав это, он вскочил с места, распрощался со всеми и исчез. Тогда поднялся Рахим-ага Камран. Когда-то он был даже депутатом парламента, до сих пор ещё пользовался своей прежней славой и поэтому обладал необыкновенной «пробивной» силой. Таких, как Камран, обычно называют «делягами»: не имея определённой профессии, они не гнушаются никакими махинациями и всегда катаются как сыр в масле.

— Люди, подобные Фирузе, родились, чтобы голодать,— заявил он. — С пустым желудком трубить о чести — глупо. Все его рассуждения гроша ломаного не стоят и опровергать их — все равно что читать молитву перед ослом. Что толку от этих умников с их самодовольством, наивностью и пустыми фразами о честности. Коли тебе жизнь не по душе — измени её.

Наконец собравшиеся успокоились, и Мирза Таги-хан смог изложить свой план.

— Должен заранее предупредить господ,— начал он,— что успех задуманного дела зависит от того, насколько согласованно мы будем действовать. Только приложив максимум сил и энергии, мы сможем добиться успеха.

Все в один голос закричали, что для достижения желанной цели никто не пожалеет живота своего.

— Возле скотобойни за воротами Шах Абдол Азима [12], неподалёку от кладбища,— продолжал Таги-хан,— находится заброшенный пустырь площадью около пяти тысяч квадратных метров. Это место давно уже стало пристанищем для собак, промышляющих на скотобойне. Желающих купить его нет. Но коли появится покупатель, скотобойня с готовностью обменяет эту ненужную ей землю на звонкую монету. Этим покупателем будем мы. Купив землю за гроши, мы перепродадим её правительству по цене гораздо более высокой, а разницу положим себе в карман. О том, как это сделать, я вам сейчас и расскажу.

Друзья зашумели:

— Вот уж выдумал! Даже если нам удастся купить этот пустырь, разве правительство будет платить деньги за пристанище для собак.

— В этом-то и состоит самая главная трудность,— ответил Таги-хан. — Но ведь среди нас есть опытный журналист, у которого много друзей-газетчиков. Он-то и поможет. Его статьи в различных газетах и журналах подготовят нам почву. С другой стороны, Камран, бывший депутат меджлиса, сохранил свои связи со многими депутатами и знает все ходы и выходы в меджлисе и его комиссиях. Наш товарищ, Лалеи,— владелец нотариальной конторы. Ясно, что он впоследствии может быть нам чрезвычайно полезен. Доктор Собхани и его друзья-коллеги в своё время тоже нам понадобятся. Мы же с Цаплей и господином Рунаки, будучи служащими государственных учреждений, знаем их не хуже своих собственных карманов. Нам известны слабые струны сильных мира сего, и мы умеем на них играть. Настанет день, когда правительство вынуждено будет согласиться с нашим проектом. И вот тогда-то мы и начнём доить нашу корову!..

— Ну, хорошо, приятель,— не выдержав, воскликнул Рунаки. — Положим, что все предварительные мероприятия осуществлены. Но, извини, сказав «а», надо сказать и «б». Как же мы, купив эту землю, сможем перепродать её государству?

— Вот здесь-то и зарыта собака! — ответил Таги-хан. — То, что пришло на ум вашему покорному слуге, заключается в следующем. Голос протеста должны поднять врачи. Они объявят, что в Тегеране увеличилось число прокажённых и над городом нависла опасность. Проказа вот-вот распространится по всему городу и его окрестностям. Необходимо как можно быстрее изолировать больных и создать для них лепрозорий. После этого наступит очередь газет. Пресса должна показать, на что она способна, поднять шумиху вокруг проказы! Наш несчастный народ находится на краю пропасти. В любой момент эта страшная, смертельная болезнь может добраться до нас самих, наших родных и близких. Необходимо будет отыскать несколько прокажённых и поместить их фотографии на первой полосе газет и иллюстрированных журналов. Если не найдут таковых, то в южной части города есть мастера, которые так разрисуют любого нищего, что не составит никакого труда выдать его за прокажённого. Придётся организовать письма в редакцию от матерей, в которых слышались бы душераздирающие вопли и смертельный страх за своих детей. Когда общественное мнение придёт в движение, наступит очередь Хосейна-аги. Его задача — поднять на ноги знакомых: мулл, ахун-дов и ваэзов. Они должны будут в мечетях с той же страстью, с какой рассказывают про убийство имамов в Кербеле, заставляя навзрыд плакать шиитов, говорить о последствиях проказы, вызывая ужас и смятение среди слушателей. Господин же Рунаки, находящийся в давнишней дружбе с базарными торговцами и ремесленниками, должен уговорить их, чтобы они потребовали от правительства принятия самых решительных мер против страшной болезни. В противном случае, мол, они запрут свои лавки и засядут бестом в мечетях.

Самая же важная и деликатная миссия, бесспорно, будет у нашего друга Камрана. Ему придётся обойти всех депутатов меджлиса и намекнуть каждому, что в случае успеха дела и он получит свой куш. Несколько депутатов должны будут пригрозить правительству запросом. После этого наступит очередь моя и моих коллег — служащих государственных учреждений. Мы повидаемся с нужными людьми, подмаслим их… И в один прекрасный день поползут слухи, что правительство собирается купить земли вокруг скотобойни для постройки лепрозория. Когда землю будут оценивать, а уж оценщиков мы заранее обработаем, они не поскупятся и назначат нужную нам сумму. Короче говоря, за землю, которая достанется нам почти даром, мы получим изрядный куш.

— Эй, баба́,— перебил Таги-хана Рунаки,— все это пустая болтовня! Ты говоришь, как глухой, который сводит счёты со своими ушами… Представим на минуточку, что мы купили землю и успешно провернули все эти махинации. Так ведь в этом городе каждая собака нас знает — все сразу станет известно, и мы будем навеки опозорены. Нам придётся иметь дело с судьёй, прокурором, защитником и тюрьмой…

Все согласились с Рунаки и хором завопили:

— Мы не созданы для подобных махинаций! Для этаких дел надо родиться ловкачами. Мы хоть и не лыком шиты, все же решиться на подобную авантюру — страшно!..

Мирза Таги-хан, улыбнувшись, сказал:

— Стоит ли бояться бури в Ноевом ковчеге? Я уж обо всем подумал. В сделке никто из нас официально участвовать не будет.

— Кто же в ней тогда будет участвовать? — заинтересовались гости.

— Господин Сейд Мотахар!

— Что это ещё за господин Мотахар?

— Это маклер с базара. Был большим другом моего покойного отца. Такой набожный и благочестивый человек, что все соседи верят ему больше, чем любому мулле или муджтахиду. Ведь он мне заменил покойного отца. Я не раз с ним в компании вёл коммерческие дела: он настолько надёжен и честен, что просто удивительно, как он добывает хлеб насущный. Вот я и подумал, что эту сделку можно было бы заключить на его имя.

— Я часто попадался на удочку вот такого рода тихоням,— сказал Рунаки. — Кажутся они тише воды, ниже травы, а на самом деле — хуже шайтана. Как это часто случается, в одежду Салмана [13] рядится Шемр.

Спор затянулся. Наконец приятели порешили на том, что Мирза Таги-хан приведёт господина Сейда Мотахара, чтобы все увидели, что это за фрукт. Если будет решено, что ему можно довериться, то с ним заключат необходимый договор.

Встреча состоялась через несколько дней в той же квартире. Господин Сейд Мотахар оказался щуплым маленьким человечком симпатичной наружности. Из-под его крашеных усов пробивалась застенчивая детская улыбка, отчего лицо старца производило самое благоприятное впечатление. Его простая, ничем не приметная одежда была ослепительно-белой. Начиная с чалмы и кончая носками и платком, все было опрятно, чисто и казалось только что вынутым из стиральной машины. У него были маленькие, мягкие, крашенные хной ладошки. Руки во время разговора оставались неподвижными. Лишь изредка, когда господин Сейд хотел подтвердить какую-нибудь мысль, указательный палец его левой руки слегка постукивал по колену. Голос его, под стать всей его внешности, был нежным, слабым и довольно приятным на слух. Он как будто убаюкивал собеседника. Ясно было, что этот человек даже мухи не обидит, а при виде подбитой птички упадёт в обморок. Он не был также лишён остроумия и своими наивными шутками изредка смешил окружающих.