Настоящий мужик

Владимир Станиславович Елистратов

Настоящий мужик

Кто такой «настоящий мужик»? Какой он? А?

Нет, то, что каждый из нас настоящий мужик, это понятно. Это даже не обсуждается. И всё-таки: где идеал, эталон, совершенство?

Ну, Бельмондо… А что Бельмондо? Дерётся, что ли, хорошо? А если его, лягушатника, выставить против Карелина? Он ведь у этого Бельмондо (уже не говоря о всяких там Джеймсах Бондах и «крутых» Уокерах) одним своим взглядом многодневную свистуху вызовет. А заодно — энурез и цыпки.

Значит, Карелин — настоящий мужик? Положим. Но вот — если честно — хотел ли бы я иметь лицо как у Карелина? Такое вот милое лицо доброго дяди Франкенштейна?

Нет, не хотел бы. Категорически.

Зато вот, например, у Тихонова-Штирлица хорошее лицо. Благородное, умное, аристократическое. Даже слишком. Как у колли.

Путин вот вроде очень настоящий. Особенно походка. Походка приблатнённого страусёнка. Называется: «Ша на нары, заусенцы!» Или: «Ага, не ждали? А я пришёл!» Классный походняк! Но вот беда — не пьёт. А настоящий мужик должен уметь выпить.

Хотя, с другой стороны, есть у меня один сосед. Настоящий мужик. И не пьёт. Я его спрашиваю: «Почему?» А он: «Смысла нету. Я выпью пол-литра — ноль. Выпью полтора — ноль. Выпью два — ноль. Как стекло венецианское. Только по маленькому носишься, журчишь каждые пять минут, как на морозе. А с утра голова болит. Не колган, а пентагон. Вот я и бросил». Но мужик мой сосед — настоящий, грибы солит первоклассные, огурцы. И гладью вышивает. А уж оладушки печёт! Хризантемы, а не оладушки! Рецепт я вам потом расскажу.

Так что очень трудно отыскать идеал настоящего мужика. Всех переберёшь — от соседей до президентов — и у каждого чего-нибудь не то. Всё хорошо, а идеала нету…

И вот однажды я понял: был у меня в жизни один-единственный пример настоящего мужика. И был это никакой не Джеймс Бонд и не Олег Меньшиков, а обычный кобель: пёс дворовой породы по кличке Рюрик. Вот мой идеал настоящего мужика. И я не шучу.

Я учился в седьмом классе, и родители решили сделать мне новогодний подарок — купить собаку. Приехали на Птичку, стали ходить, выбирать.

Породистых собак я не люблю. «Чистокровный королевский пудель» звучит для меня так же, как «стопроцентный гагауз» или «племенной тунгусский хряк». Пусть хозяева породистых собак на меня не обижаются. Они тупые. В смысле — собаки. Узкие собачьи специалисты, подобные флюсу.

Овчарка всё время норовит укусить вас за кадык или мошонку. А что такое мужик без кадыка и мошонки? Ноль. Ёжик в тумане. Пятачок с лопнувшим воздушным шариком. Нет, овчарок я не люблю.

Борзая — этот Горбатый мост, выпиленный лобзиком, — только и знает, что бегать по прямой. Из борзой функция прёт просто неприлично.

Шпиц знай жрёт с утра до вечера и лает голосом охрипшего Демиса Русоса.

Зачем нужны бассеты, эти ушастые морщинистые сардельки с глазами, в которых собрана вся скорбь еврейского народа, и с вечно скребущей по асфальту крайней плотью, — вообще секрет.

Не понимаю я и прелести бультерьеров. К чему было выводить этих плотоядных поросят с глазами чумной крысы?

Таксы? Но ещё Чехов о них писал: «Шёл по улице такс, и ему было стыдно, что у него кривые ноги». Если бы я родился таксой, я бы сразу повесился на подтяжках своего хозяина.

Терьеры? Знал я одного ирландца. На вид — ничего. Рыжий такой, приветливый. А вот сто́ит на секунду отвлечься, он тут же подойдёт к твоей ноге, задерёт лапу и набулькает, антихрист, в ботинок. И ругали уж его, и били — без толку. День, два переждёт, а потом опять подберётся к кому-нибудь — и напрудонит в кед, басурманин.

Эти… как их? Шницели, штуцеры… Шнауцеры! Тоже хороши. Помню я одного ризена по гордой кличке Чак. Совершеннейшее угробище. Озабоченный на полную голову. И к столбам фонарным пристраивался, и к скамейкам, и к помойкам. Все стулья в доме перелюбил, все кресла, все фикусы. Только кактусы пожалел. Вернее — они его. А приведут к нему на случку конкретную суку — скулит, воет, дрожит. Вот же тебе вроде бы реальная, как говорится, тёла. Давай, приармянивайся! Нет. Убежит, пристроится к какой-нибудь будке высокого напряжения, и давай в своей сольной ламбаде трястись. Тьфу!

Нет, не люблю я породистых собак. Не люблю и всё тут. Хоть убейте. Не сложились у меня с ними отношения.

Я люблю дворняжек. Загляните дворняге в глаза. Заглядывали? Никуда вы не заглядывали, кроме финансовой ведомости. У дворняжки в глазах — все диссертации мира. И астрология, и психоанализ, и геополитика. Такой PR с даосизмом — бездны! Если уж умный человек от кого-нибудь и произошёл, то не от шкодливой макаки, а от дворняжки. И Шариков тут ни при чём.

Ну так вот. Приехали мы с матерью на Птичку. Бродим.

Смотрим: корзина. А в ней какие-то шерстяные варежки копошатся. Рядом стоит хозяин. Печальный. Мать спрашивает:

— Кто это у вас?

— Тибетские терьеры, — говорит. — Чистокровные. Только что с Тибета.

— А бывают такие? Тибетские терьеры… А то чего-то вроде «уральских мопсов» получается. Или «алтайского пуделя».

— Бывают. Насчёт алтайских мопсов врать не буду. А тибетские терьеры — вот они. Чистокровные.

— И почём ваши тибетские чистокровные?

— Трёшка.

Дело было давно, ещё в Союзе.

— Чего же сразу не три шестьдесят две? — спросила мать.

— Шестьдесят две есть, — уже не так печально ответил мужик. Благородный ответ.

— Значит — тибетский терьер?

— Тибетский. Собака — зверь! Скот пасёт, тапки носит, на чужих лает, ест всё, не болеет, шерсть не лезет, блох нет, лужи обходит, зайца травит…

— Не курит, не пьёт, матом не ругается…

— Ни боже мой… Команды знает: «голос», «фас», «фу», «сидеть», «лежать», «пошёл на…»

— Ясно. Келдыш, а не собака. Ну, давайте выбирать.

Из кучи юных келдышей лучшего выбрать нетрудно. Способ простой: надо щенков перемешать и посмотреть, какой из них всех подомнёт под себя и залезет наверх. Потом опять перемешать, и опять посмотреть. Там обязательно будет самый сильный. Лидер. Его и надо брать как самого жизнестойкого. Стали проверять. Смотрим: картина интересная. Наверх регулярно забирается бойкий такой, кучерявый кобелёк. Расталкивает всех, лезет, прямо лапами по мордам своих братиков и сестрёнок. В общем — типичный будущий олигарх. Никаких сентиментов, совести — как у аллигатора. Но есть и ещё один. Серенький такой, скромный, неторопливый. Как только всех перемешают, он — шасть в уголок и лежит. Пару минут идёт ожесточённая борьба. Келдыши пыхтят, сопят, пищат… Олигарх лезет наверх. Серенький лежит в сторонке. Но вот все успокоились. Тут этот из угла вылезает и аккуратненько так по спокойной горке — наверх. Деликатно, культурненько, интеллигентно, без шума, без драки. Залезет на макушку, уляжется на олигарха — и лежит. Ещё и лизнёт олигарха. Мол: да ладно тебе, жалко что ли? Не чужие. И так повторялось раз пять.

Взяли мы серенького. Посадил я его за пазуху. Пока ехали в метро, он меня, конечно, пару раз обделал. Принесли домой. Стали разглядывать. Посмотрели в энциклопедии, какой должен быть тибетский терьер. Ясно, что был он таким же тибетским терьером, как я — индейцем племени команчей. Назвали мы его Рюриком. За породистость.

И началась новая жизнь. Год за годом. И Рюрик радовал меня каждый год всё больше и больше. От терьеров у него, слава Богу, ничего не было, зато тибетского — хоть отбавляй. Рюрик был настоящим собачьим мудрецом. Помесью Сократа, Конфуция, Будды, Ленина и Фаины Георгиевны Раневской.

Рюрик был воплощением спокойствия. Судите сами. Один раз мы с ним, например, застряли в лифте и сидели там четыре часа. Я дёргался, бился головой об стену, скрежетал зубами и, как выражалась одна моя подруга-эпиляторша, «рвал волосики на попке». Поведение моё было недостойным. Я опаздывал на экзамен, но это не оправдание. Рюрик же четыре часа безмятежно проспал. Через четыре часа нас «освободил» совершенно пьяный техник. Ясно было, что мы сидели по его вине. Я орал как резаный: